— Хороший мальчик!

Славик, кстати, был того же мнения. Нет, не в том, что я «хороший мальчик», а в том, что ничего особенного не произошло.

— Ну что вы так напряглись, бойцы информационного фронта? — смеялся он, проливая коньяк на стойку. — Вот увидите — ровно ничего не изменится. Вы что, кровопролитиев ждете? Ой, ну я вас умоляю — наш губернатор таких чижиков горстями ел!

Действительно, я поймал себя на том, что выходя из Думы, ожидал увидеть, ну не знаю… Патрули на улицах, блокпосты на перекрестках, прячущееся в панике гражданское население — ну, хоть какие-то признаки произошедшего военного переворота. Тщетно — горожане спокойно гуляли по улицам, а если и прятались — то только от солнца под навесами уличных кафе. Короче, абсолютно не собирались паниковать или, наоборот, строить баррикады.

— Не будет никаких репрессий, люстраций и черных воронков, — веселился над нами Славик. — Да вообще никто ничего и не заметит, если вы, медийные вороны, не раскаркаетесь. Не зря у вас видео отобрали….

— У кого отобрали, а у кого и камера с вайфаем, — гордо заявил Павлик. — Карточку я отдал, но у меня все на планшет уже слилось.

— Вот даже не знаю, хорошо это или нет, — засомневался я. — Может и правда, ну его нафиг…

Так что на работу я пришел слегка поддатый, но уже без революционного настроения. Что, разумеется, не помешало мне слегка поглумиться в эфире.

— …А шестнадцатого января, дорогие радиослушатели, мы бы отметили Всемирный день буржуазии! Это праздник тех, кто присваивает себе результаты труда других людей и на этом основании считает себя их благодетелем. Впрочем, кто-то же должен есть эти ананасы и жевать тех рябчиков? Но в конце концов им всегда становится мало, и вот тогда приходит тот самый день.

— Ну, что там было-то? — спросил меня Чото во время музыкальной паузы. — Чего-то Кешью такой загадочный ходит… Что в новостной блок ставить?

— Как он справедливо заметил мне только что в коридоре, не произошло ничего достаточно забавного для дневного эфира развлекательной радиостанции.

— Улыбаемся и машем?

— Именно, коллега!

— Ничего, когда-нибудь и на нашей клумбе вырастет конфетное дерево, — со вздохом сказал Чото.

— Ты знаешь, что в ботанике конфетное дерево называется «говения сладкая»? Говения, Чото!

— Ну вот зачем ты мне это сказал?

— Чтобы лишить тебя предпоследних иллюзий на тему того, как устроен мир, разумеется. Иди, готовь новости. Без местного блока. В Багдаде всё спокойно!

— Итак, новости! «Колдуны сорвали парламентские выборы в Новой Гвинее»… «Министр обороны принял делегацию подводников-геев»… «Американцы верят, что шоколадное молоко дают коричневые коровы»… «Французу не дадут жениться на несовершеннолетнем ноутбуке»… «В США создали вино для кошек и собак»…

Чото сигнализировал городу, что где-то снаружи все еще есть целый мир, и он по-прежнему абсолютно безумен, а мне пришло смс от абонента «номер не определен»: «Антон, зайдите ко мне, пожалуйста. Вассагов».

— Посмотрите на эти фото, — сказал мне Александр Анатольевич вместо «здрасте».

На его столе лежали веером цветные фото, отпечатанные на принтере в полный лист. Я послушно подошел и посмотрел.

— Что скажете, Антон?

— Хорошо, что я не обедал, — ответил я честно.

— Вы знаете кого-то из этих людей?

— В лицо знаю… то есть знал, — поправился я. — Всех. А по имени только архистратига, да и то вряд ли он по паспорту Евлампий. Это Православные куполоносцы… были, насколько я могу судить.

— У вас же с ними не так давно был конфликт?

— Ой, вот не надо этого, Александр Анатольевич! — поморщился я. — Это у роднолюбов был конфликт, а я так, мимо шел.

— Думаете, они?

— Бэрримор со своим бабским табором мог их разве что сраными пеленками закидать, — отмахнулся я. — А что они так странно одеты?

На контрастных, сделанных в темноте со вспышкой фото, бородатые толстяки валялись на вытертом линолеуме какой-то большой квартиры, одетые в длинные черные балахоны с капюшонами. Распахнувшееся на одном из тел одеяние открывало волосатое пузо и седые мудя. Предводитель же и вовсе был одет в какую-то портупею на голое тело и странную шапочку, вроде камилавки20. Похоже, что кто-то целенаправленно стрелял ему в пах, но наверняка сказать было трудно, поскольку кровью он залит был весь.

— Таким нашли, — нейтрально сказал Вассагов. — Помещение вам не знакомо?

Я взял фото общего плана и, стараясь абстрагироваться от брызг крови с мозгами на стенах и черных в свете вспышки луж на полу, стал его рассматривать. Что-то в нем было знакомое, и, тем не менее готов поручиться, что я его не видел. Парадокс.

— Планировка что-то напоминает, — признался я. — Но сообразить не могу.

В небольшом помещении стояла пара портновских манекенов, столы с креплениями швейных машин, наборы швейных принадлежностей на стенах — все это имело вид довольно заброшенный. Посредине был большой раскроечный стол, разрисованный какой-то каббалистической инфографикой, с прикрученными к нему довольно неприятного вида ремнями, явно предназначенными для удержания тела.

— У них что, БДСМ-вечеринка была?

— Вы мне скажите, — Вассагов смотрел на меня тяжелым взглядом.

— Опа, а при чем тут я? — я не испугался, но удивился.

— Антон, вы в прошлый раз так и не ответили — у вас есть пистолет?

Я демонстративно похлопал себя по карманам — в джинсах и футболке очевидно негде было спрятать оружие.

— Из своей знаменитой командировки вы улетали военным бортом, не проходя таможенный досмотр по прибытии, — продемонстрировал отличную информированность Вассагов. — Военные были настроены к вам более чем лояльно, у вас куча благодарностей от командования контингентом сил. Они вполне могли посмотреть сквозь пальцы, если бы вы взяли на память какой-нибудь… трофей.

— Александр Анатольевич, — поразился я, — шить мне массовое убийство этих извращенцев выглядит довольно странной идеей.

— А вы посмотрите на это с моей точки зрения, — очень серьезно сказал Вассагов. — У вас был с ними конфликт… Да, да, мимолетный, — отмахнулся он от моего возмущенного возгласа, — но он мог получить продолжение. Они были застрелены из весьма экзотического оружия — автоматического пистолета пятидесятого калибра, скорее всего, «Пустынный орёл». Стрелял человек, плохо им владеющий — в маленьком помещении, стреляя почти в упор, он сделал много промахов, потратив на пять человек две обоймы, практически ни разу не попав в жизненно важные центры и не сделав контроля — трое просто истекли кровью. Явно палил как попало, не справляясь с сильной отдачей — если бы не слонобойный калибр оружия, были бы выжившие.

— То есть я на подозрении, потому что не умею стрелять из пистолета? — поразился я.

— В первую очередь, потому что этот расстрел произошел по адресу Блаватской, сорок два. Вы же интересовались этим объектом, не так ли? Выясняли через Ряпчикова его историю, звонили владельцу…

Ничего себе, под каким плотным колпаком я у местных спецслужб! Ну, Павлик, сука ты такая… «Шифрованная флешка, специальная программа…» Небось ещё и трояна какого-нибудь в ноутбук засунул, мамкин хакер.

— Знаете, вы просто идеально вписываетесь в мой мысленный потрет главного фигуранта этой истории. Вы из тех людей, кто не упустил бы возможность привезти трофеем пистолет — просто как напоминание о том, что вам не удалось удержаться в рамках наблюдателя… Вы же не из поклонников оружия? Не считаете, что полковник Кольт сделал всех равными?

— В то, что «оружие дает право и свободу», верят только те, кто не служил в армии, зло ответил я. — Вот стоишь ты зимней ночью в карауле на вышке, обнимаешь автомат — и прям чувствуешь, как растут в тебе и право, и свобода… Пока прапорщик не пришел.