— Схуяли?

— Нам нужно одно и то же…

— И это вы называете «общими интересами»? — обидно засмеялся я, — Когда двум людям нужно одно и то же, это не общие интересы, а casus belli28.

— И все же, — не отступал карлик, — разве вы не хотите, чтобы это все закончилось? Не хотите покинуть этот город, уехать…

— Если для этого надо иметь дело с вами — обойдусь.

— К чему эта агрессия? Мы же можем помочь друг другу.

— Вряд ли, — покачал головой я, — если бы вы знали, как до нее добраться — уже добрались бы. Значит, вы мне помочь не можете. А я вам — не хочу.

— А ведь придется…

— Это вряд ли.

Я развернулся и пошел на работу.

— Зря вы так… — крикнул мне вслед Апполион. — Я ведь хотел по-хорошему!

Я не верил ни единому его слову. Не дам этой твари добраться до Анюты. Пускай даже этот проклятый город протрет своей каменной жопой дырку в Мироздании и провалится в преисподнюю.

— … Международный день друзей! Если у вас много друзей — то это ваш праздник. Впрочем, в этом случае у вас всегда праздник, потому что вы либо очень молоды, либо очень наивны. Ну, или счастливо сочетаете оба этих достоинства. В этот день хочется вам пожелать так никогда и не узнать, как обстоят дела на самом деле…

— Антон, мы же ваши друзья! — сказал Дидлов очень убедительным тоном. Глаза у него были честные до полной прозрачности.

— Да что вы говорите! — поразился я. — А руки мне ваши наемники по дружбе сломали?

— Ну, что вы так сразу? — расстроился отставной депутат. — Фораскин перестарался, конечно — сами понимаете, отцовские чувства… Давайте не будем концентрироваться на негативе!

— Давайте, — согласился я. — Давайте я вам сейчас руку сломаю, а вы не будете концентрироваться на негативе? Подадите мне пример.

— Если это необходимо, — печально сказал Дилдов, — я готов пострадать за народ!

— Крепко они вас за жопу держат, как я посмотрю…

— Не надо про жопу, — поморщился он. — Политик всегда представляет чьи-то интересы, вот хоть у приятеля своего спросите.

Он показал на сидящего за соседним столиком Славика, который и подвел ко мне в «Поручике» Дидлова. Славик, заметив наше внимание, отсалютовал полупустым стаканом.

— Поймите, Антон… — градус задушевности в голосе правкома рос на глазах, приближаясь к немыслимым в природе значениям. — Это же все ради народа!

— Серьезно?

— Ну разумеется! Вы поймите — я сам коренной стрежевец, сын секретаря обкома! Все не так однозначно — никто здесь не хочет возвращения этой вашей «нормальности»!

Я припомнил, как по дороге сюда меня попытался покусать парень, считающий себя вервольфом, и машинально потер ушибленные костяшки. Пришлось ждать полицию, писать заявление… Полицейские рассказали, что несколько человек он уже погрыз. И даже в тюрьму его не посадишь, потому что он и сам не помнит, что делал, и полицейские вскоре не вспомнят, за что он сидит. Да, личная свобода во всей красе… Таких как он отправляли в монастырь, последний островок стабильности, удерживаемый усилиями братии. Там их индивидуальная реальность не могла противостоять коллективной. Возможно, если этот город рухнет в бездну хаоса, монастырь останется плавать на поверхности этаким буйком, но, может быть, и булькнет с нами.

— Они вам сами это сказали?

— Кто?

— Те никто, которые не хотят?

— Антон, но это же очевидно! Где еще, как не здесь, и когда еще, как не сейчас каждый человек может раскрыться во всей своей индивидуальности? Стрежев — место уникальных возможностей, территория личной свободы! Никакие деньги, никакая должность не даст мне… человеку… такого!

Дидлов при этих словах нервно оглянулся, непроизвольно облизнулся и заерзал. Кажется, я не хочу знать, каким талантом наградил его город.

— Так кого вы все-таки представляете?

— Скажем так — замялся правком, — группу инициативных граждан, заинтересованных в сохранении статус-кво. Граждан, считающих, что талант стоит того, чтобы за него бороться. Жестко бороться, если понадобится!

Дидлов посмотрел на меня многозначительно. Я должен был, наверное, испугаться, но нет.

— Не интересно, — ответил я спокойно, — не нравится мне ваш статус, и кво ваше не интересует тоже. А насчет побороться — это вы к губернатору обращайтесь. Хотя да, вы же уже пробовали…

— Это я понимаю, насчет губернатора, — покивал Дилдов. — А вот вы, Антон, понимаете, что они ее убьют?

— Кто? Кого?

— Вассагов с его ручным колдуном убьют вашу девушку. Вы думаете, они для чего ее ищут? Нет человека — нет проблемы. Вы готовы к такой жертве? Подумайте об этом, Антон.

Дилдов откланялся, а я остался сидеть в самом мрачном расположении духа. Не знаю, правду ли говорил мне правком, но вполне возможно, что так оно и есть. Для Вассагова и остальных жизнь одной девушки определенно весила меньше благополучия города. Рассуждая теоретически — они правы. Рассуждая практически — они могут строем идти в жопу. Анюту я им не отдам.

— …День холостяка! В этот день женатые завидуют холостым — у них столько свободного времени! А холостые завидуют женатым — у них всегда есть, чем это время занять. Хотя и те, и другие делают вид, что довольны своей жизнью. Люди всегда делают какой-нибудь вид и обязательно кому-нибудь завидуют…

— Опять нажрался? Никчемный ты алкаш, проклятье мое! За что мне такая доля?

Женщина весьма среднего возраста с суровой линией тонких поджатых губ решительно влекла за собой плюгавого мужичка с лицом провинившегося мопса. Он слегка заплетался ногами, но покаянно кивал и не перечил супруге.

— Говорила мне мама…

Я узнал ее — в прошлый раз она шла, разговаривая с пустым местом. Еще одна женщина обрела свое счастье. Она, конечно, не знает, что это тульпа. Она совершенно уверена, что много лет замужем за этим никчемой, помнит день свадьбы, в каком платье она была, помнит подарки родителей и какой мудак был свидетель со стороны жениха… Но, если бы знала — согласилась бы разменять его на нормальное небо и возможность уехать? Думаю, вряд ли. Что ей в том небе и куда ей ехать? А ежедневное торжествование над мужем, который никуда от нее не денется — это ее личная формула счастья. В споре Вассагова и Дидлова она была бы на стороне последнего.

— …Никакой от тебя по дому помощи, просила вчера полку повесить, так нет, бьюсь одна как рыба об лед, а ты только бухаешь с дружками своими… — нудила эта неприятная тетка, с которой мне было, к несчастью, по пути.

Мужичок вздыхал, закатывал глаза и изображал лицом сложную гамму смеси покаяния и раздражения.

— Да какой из тебя мужик вообще? Ничтожество ты бесхребетное, слизняк… — женщина зло дернула спутника за рукав, но он внезапно остановился, и она чуть не упала.

— Да пошла ты нахуй, дура! — громко и уверенно сказал он. На лице его расплывалась широкая улыбка внезапно прозревшего.

Женщина выглядела так, как будто ее внезапно лягнул собственный диван.

Мужчина слегка покачнулся, аккуратно высвободил рукав рубахи из ее пальцев и сказал с видимым удовольствием:

— А вот пойду и еще выпью!

— Да куда ты пойдешь? Я тебе запрещаю! — заголосила тетка. — Домой быстро!

— А мне похуй! — улыбка на лице мужика становилась все шире и лучезарнее. — Вот вообще похуй, прикинь!

— Але, мужик, — обратился он ко мне. — А мне-то — похуй!

— Я на развод подам! — крикнула его жена с надрывом в голосе. — На улицу тебя выгоню, в подъезде ночевать будешь!

— И подавай! — он весело рассмеялся. — Найду, где переночевать! И с кем, найду!

— Мужик, пойдем выпьем, а? — сказал он мне.

— Прямо сейчас недосуг, извини, — сказал я. — Но в целом идею одобряю. Так держать!

Он повернулся и пошел по улице, даже не посмотрев в сторону жены. С каждым шагом плечи его разворачивались, походка становилась увереннее, и он как будто даже стал выше ростом.