— Чего-о-о? — я, конечно, не сильно высокого мнения о Павлике, но не до такой же степени…

— Ой, да не в этом смысле, конечно, — отмахнулась она. — Ты заметил, на кого он стал похож?

— На мечту обиженного подростка.

— На тебя он стал похож, на тебя! — засмеялась Анна. — Ну вылитый ты, даже лицом похож! Вас теперь путать будут!

Так вот где я это видел. В зеркале. Мне остро захотелось догнать Павлика и наглядно продемонстрировать разницу между «быть и казаться», но Анюта, уловив мой порыв, взяла меня за руку.

— Не надо, пожалуйста. Мне его жалко. Он настолько хотел быть не собой, а тобой, что Мироздание исполнило его просьбу. Он еще не понял, что быть кем-то, кроме себя — это не подарок, а проклятие. Не будь к нему жесток, я прошу.

— Дружно скажем нет разбою и насилию?.. — процитировал я.

— …Чем и уподобимся блаженному Василию!17 — тут же подхватила цитату Анюта.

Анюта — прелесть.

Анюта таки уговорила меня взять шефство над Павликом. В этом чувствовался унылый левый подтекст «мы в ответе за тех, кого приручили» — дурацкий посыл из сопливой книжки. Никогда не мог понять — с какого такого черта в ответе-то? Когда, глядя глазками обкакавшегося котика, они врут, что ты их приручил, на самом деле — это они ловко к тебе приручились. Жрать захотелось, или защиты, или душевного тепла, или еще как-то к тебе присосаться. А ты за них отвечай потом…

Но Анюте я, конечно, это объяснять не стал. Просто покивал и согласился взять этого дятла завтра на заседание городской Думы, на которое я, опять же, согласился пойти вместо нее. Потому что депутаты смотрят на нее масляными глазками и слюной капают. Я их понимаю, но не сочувствую.

Ладно, схожу и в Думу, хотя депутаты неизменно вгоняют меня в ступор — никак не могу понять, где пролегает тонкая грань между глупостью и жадностью, по которой так четко следуют эти люди? Каждый раз, видя их оловянные глаза и кирпичные лица, утверждаюсь в своем атеизме — бог мог собрать в одном помещении столько мудаков только с одной целью. А раз они все еще живы, то и бога нет — спит, умер или ему насрать.

Отправился собирать вещи. На съемной квартире, которую я избегаю даже в мыслях называть «домом», был пойман ее владельцем, дал ему денег и выслушал привычное сожаление, что мало он с меня берет, а я не ценю. Не знаю, как я в его представлении должен «ценить». В ножки кланяться? Облезет. И неровно обрастёт.

В новых обстоятельствах все как-то сами собой перешли на посуточную оплату, так что арендодатель прилагал немалые усилия для ежедневного отлова меня. Это превратилось в своеобразную игру — с призом в виде выплаты победителю. Я не скрывался специально, но у меня непредсказуемый график, и я не всегда ночую, где живу, поэтому он каждый раз ныл, что недополучает. Меня это слегка напрягало, но не настолько, чтобы съехать.

Выложив из шкафа на кровать немногочисленные пожитки, я понял, что у меня вообще нет ничего походного. Ни спальника, ни пенки, ни рюкзака, ни кружки с миской. Я вообще не любитель туризма — как по мне, не надо искать бытового дискомфорта специально. Трудности сами тебя найдут, а теплый ватерклозет — не факт… Покрутил в руках камуфляжную ветровку, вспомнил Павлика, хмыкнул. Неужели я правда выгляжу таким отмороженным придурком? Да ну, к черту, это все Анютины фантазии. А Павлику я еще мозги вправлю.

Из кармана куртки выпало что-то мелкое. Я поднял с пола приборчик Малдера. Овальный пластиковый пульт с одной кнопочкой, такими открывают шлагбаумы на въезде во дворы или ворота гаражей. Я нажал на кнопочку, направив пульт в стену — ничего не произошло. Вывернув кисть, наставил на себя — коробочка вздрогнула, мелодично блымкнула и моргнула зеленым. Поди ж ты. Достал из кармана «викторинокс», выкрутил крохотный крестовой винтик и, подцепив упругую защелку, снял заднюю крышку. Никакого динамика внутри не было. Более того, место батарейки тоже пустовало, сиротливо зияя окислившимися контактами. Обычный воротный пульт. Неработающий. Я пощелкал контактом кнопки — как и следовало ожидать, ничего не моргало и не блымкало, куда не направляй. Ясень пень, нечем же. Закрыл крышку, вкрутил винтик, попробовал — хрен. Ушло волшебство. Может его Александру Анатольевичу показать? Он же просил звонить, если попадется что-то более странное, чем обычно. Нашел визитку, посмотрел, подумал — звонить не стал. Не знаю, почему. Не захотелось.

На рынке по рядам бродила худая мелкая цыганка, продающая спирали от комаров. Пронзительным жалобным голосом она завывала: «Спираааали, спираааали, спирааали…». И такая вековечная цыганская тоска звучала в ее надрывном, почти со слезами крике, что было сразу понятно: спирали, спирали — да так и не спёрли…

— Эй, молодой, вижу, долго жить будешь, большую любовь вижу, молодой… — затараторила она на вопрос «почем?».

Я молча развернулся и пошел. В ларьке лучше куплю.

— Погоди, молодой, спирали нужны?

Я остановился.

— Так возьми, тебе нужно, вижу, — буркнула цыганка угрюмо и пихнула мне в руку две запаянных в целлофан зеленых змейки. — Бери-бери, молодой, спасибо мне скажешь! Рыбаку только не верь.

— Какому, нафиг, рыбаку?

— А никакому не верь, — отмахнулась она. — Ненадежный народ, рыбаки эти, никогда правды не скажут.

Она отвернулась и пошла, пронзительно выводя своё: «Спирааали… Спирааали…» — так кричит одиноко в ночи растрепанная пестрая птица.

Я припомнил, что День цыган — восьмого апреля. Его придумали в 1971 году, и одновременно с ним у цыган появился гимн (нет, как ни странно, не «айдануданай») и флаг — с тележным колесом посередине. Так, в историческом смысле буквально вчера, цыгане стали официальной нацией, а не скопищем бродячих жуликов и конокрадов. Надо будет при случае как-нибудь обыграть это в эфире.

В овощных рядах увидел председателя — он деловито покрикивал на мужичков, подтаскивающих ящики с помидорами и приглядывал за тетками, мечущими сельхозпродукт на весы. Торговля шла бойко, население охотно приобретало свежий натурпродукт и поддерживало рублем отечественного производителя.

— О, пиздобол с радио! — обрадовался мне председатель. — На, вот, яблочко-хренаблочко скушай, свежее.

Он взял с прилавка белый налив, протер рукавом пиджака и протянул мне. Я взял.

— Ты, конечно, с ребятами того… — сказал он тихо и как бы в сторону. — Вот не ходил бы тогда в клуб, и не было б ничего…

— Еще куда мне не ходить? — разозлился я. — Есть идеи?

— Не, я так… Ничо… Я ж понимаю… — буркнул он совсем тихо.

— А я — нет! — отрезал я. Понимающий какой нашелся, оглоблю те в дышло…

Я купил немного картофеля — запекать в костре, помидоров и огурцов — закусывать, отличную стальную кружку из нержавейки — заваривать чай и подержанный туристический рюкзак на семьдесят литров. За спальниками и пенками пришлось заехать в магазин спорттоваров. В целом можно было считать меня готовым к приключениям.

На большой поляне, между городом и лесом, заканчивали возводить крепостную стену. Стоящий отдельно в чистом поле фрагмент выглядел немного странно, но ребята очень старались — со стороны зрителей выкрашенная под старинный кирпич фортеция выглядела совершенно как настоящая. С обратной — доски, фанера, подпорки и дощатая галерейка затынья поверху, где будут стоять «отражающие штурм». Массовка «ополчения» прела в своих кафтанах из какого-то дешевого ядовито-красного сукна и внимательно слушала командира-реконструктора, который показывал, как правильно держать бердыши — или как там называется эта железка на палке. Жесты его были кровожадными и решительными — похоже, что штурмующим придется нелегко.

Условные «поляки» толпились поодаль, сжимая в руках аналогичные инструменты и отличались от «своих» ярко-голубыми короткими жупанами и наличием лестниц. Перед ними тоже расхаживал опытный реконструктор, объясняя то ли как штурмовать стену, то ли как при этом не свернуть шею. На мой взгляд, затея выглядела травмоопасной, несмотря на то, что все эти алебарды оказались с фанерными, крашеными серебрянкой лезвиями. Бригада скорой помощи и пожарный расчет МЧС тоже, как мне кажется, поглядывали на происходящее с некоторым напряжением.