Ее колючие глаза впивались в лица. Гетеры, не робевшие перед мужчинами, стушевались перед этой женщиной. Они сбились в кучку возле статуи Изиды и молча смотрели.

Женщина прошла по атрию и оказалась между столом Луция и лавровыми деревцами, за которыми забавлялся Гатерий Агриппа. Обеспокоенный тишиной, Гатерий раздвинул ветви, – А, красотка, – крикнул он женщине, – иди ко мне! У тебя такие телеса, что на целую когорту солдат хватит. Как раз в моем вкусе!

Шатаясь, он заковылял к столу. Один из мужчин, сопровождавших женщину, преградил ему путь. Гатерий отшвырнул его так, что тот упал, и схватил женщину.

– Иди сюда, красавица. Покажись. Получишь три золотых…

Второй мужчина бросился на Гатерия, тот зашатался, но опять одержал верх. Этот пьяница отпихнул обоих. всей тушей кинулся вперед и схватил женщину за плечи, задев при этом ее белокурый локон. Женщина визгливо крикнула, но было поздно. Парик свалился, открыв лоб, покрытый рыжеватой щетиной. Оба провожатых молниеносно закрыли женщину плащом и скрылись за занавеской.

Гости были поражены. Луций тоже. Лицо без парика показалось знакомым.

Он слышал где-то и этот резкий голос. Нет, нет, он, конечно, ошибся! Этого не может быть! Но ведь поговаривают, что вот так он и ходит по тавернам, забавляется этим маскарадом…

Прежде чем Луций успел додумать, откинулась занавеска и трое посетителей предстали в новом обличье: наследник императора Калигула и с ним его товарищи по ночным кутежам, известные актеры Апеллес и Мнестер.Гатерий в отчаянии взвыл и убежал.

Гости повскакали с мест. Они восторженно приветствовали всеобщего любимца:

– Слава Гаю Цезарю! Приветствуем тебя, наш любимец! Садись к нам!

Окажи честь! Выпей с нами! За счастье вновь видеть тебя!

Наследник поднял руку в приветствии и улыбнулся:

– Веселитесь, друзья! Все вы мои гости!

– О, мой Гай! – воскликнул Луций и, раскрыв объятия, поспешил навстречу Калигуле. Тот сощурился:

– Смотри-ка! Луций Курион!

И он протянул руки Луцию и подставил ему щеку для поцелуя.

– Какое счастье вновь видеть тебя после стольких лет, мой драгоценный Гай! Не окажешь ли мне честь…

Калигула прошел к столу Луция, поздоровался с Примом Бибиеном и улегся напротив Луция. Обоим актерам он приказал занять места подле себя.

– Вина! – крикнул Луций все еще трясущейся от страха Памфиле.

– Ты позволишь, мой дорогой, выпить с тобой за счастливую встречу?

Калигула рассмеялся:

– С радостью. Запарился я в этих тряпках. Ну и дерзок же этот толстопузый. Как его зовут?

– Ты перевоплощаешься превосходно, лучше, чем мы, актеры, о божественный… – смело вмешался Мнестер.

– У тебя походка легкая, как у женщины, твои жесты великолепны, – вторил ему Прим.

– Как зовут того человека? – обратился Калигула к Луцию, делая вид, что не узнал Гатерия.

"Жизнь Гатерия висит на волоске, – подумал Луций, – но ведь он пьян".

Луций забормотал:

– Я не знаю, дорогой мой, ведь я давно не был в Риме… Какой-то пьяница…

– Гатерий Агриппа, сенатор, – раздался голос сзади.

Жестокая усмешка искривила рот Калигулы. Он не спускал глаз с Луция.

– Ты не знаешь Гатерия Агриппу? Ты за три года забыл его лицо? Быстро ты забываешь. Но не бойся за него, Луций. Он был сильно пьян. Я прощу его.

Памфила сама наливала из амфоры в хрустальные чаши самосское вино.

Луций был красен. Он чувствовал, что не угодил Калигуле. Вино как нельзя кстати. Он повернулся к статуе богини Изиды, любимой богини Калигулы.

– Ты всегда великодушен, мой Гай. Вот я приношу жертву могущественной Изиде и пью за твое здоровье!

Чаши зазвенели. Луций развлекал будущего императора рассказами о Сирии, стараясь быть занимательным.

Лупанар "Лоно Венеры" продолжал жить своей жизнью. Неистовые пляски кончались всегда тем, что танцовщица падала в объятия кого-нибудь из гостей. Вакханки были пьяны. Безверие, которое принесли сюда с собой римские аристократы, по мановению Дионисова тирса обернулось наслаждением.

Калигула предложил обоим актерам развлекаться, как им угодно. Апеллес присоединился к приятелям, сидящим за одним из столов. Мнестер выбрал египтянку. Прим удалился с белокожей гречанкой.

Оставшиеся, Калигула и Луций, будто и забыли вовсе, зачем пришли сюда.

Старые друзья! Они встретились после трех лет разлуки. Какая радость!

Какое согласие между ними! То один. то другой в горячем порыве стиснет руку друга, а на лицах играют улыбки, дружеские, льстивые речи тонут в звуках грохочущей музыки.

Начало лицемерной игры было великолепно!

Калигула притянул Луция к себе и заговорил веселым, сердечным тоном.

– Ах, друг, если бы ты знал, как я завидовал тебе на состязаниях!

Просто зеленел от зависти, когда тебе удавалось метнуть копье на десять шагов дальше, чем мне. Как далеко ушло то время? Какой глупой и детской кажется мне теперь эта давняя зависть!

Луций не ждал такой откровенности. Не ждал и такого теплого, дружеского тона. Обеспокоенный, напряженный, он прикрыл глаза, пряча недоверие.

– Я счастлив, что ты говоришь это, мой Гай…

– А каким цыпленком я был по сравнению с тобой в метании диска или в верховой езде, – смеялся наследник, похлопывая Луция по плечу. – Ты очаровывал тогда, очаровываешь и теперь, и по праву. Твоя речь в сенате была великолепна…

Луций льстиво заметил:

– Перестань, дорогой! Меня радует твое великодушие, но я не могу допустить, чтобы ты хвалил мою речь. Копье и диск может метать любой пастух или гладиатор. Но ораторствовать? Кто же может сравниться в риторике с тобой? Твоя дикция, твои паузы… О, ты прекрасный оратор!

Луций распинался в похвалах искренне, потому что Калигула действительно был замечательным оратором.

– Если бы выступал в сенате ты, то сами боги должны были бы рукоплескать!

Наследник был польщен. Похвала казалась искренней, но от Калигулы не укрылось и раболепие Луция. Он усмехнулся: "Вот видишь, ты, независимый республиканец, стоит тебя приласкать, а ты уж и ластишься, как кошка, спину гнешь. Во всем тебе везет, а передо мной ты все равно ничто. Очень, очень разумно тебя купить, выкормыш Катонова гнезда. Древностью рода и умом ты превзойдешь многих".

Вслух он приветливо сказал:

– Ты дорог мне, как родной брат, Луций!

У Луция вспыхнули щеки. Возможно ли? Правда ли? Честолюбие его ликовало. Но разум отказывался верить. Нет, нет, он играет со мной.

– Ты не найдешь сердца более преданного, чем мое, мой Гай! – торжественно признес он.

– Позволь мне поцеловать тебя, – загорелся Калигула и обнял друга. Он чувствовал, что Луций сбит с толку и взволнован. "Увидим, насколько ты тверд в своих принципах. Что засело у тебя глубже в сердце: твой республиканский род или твое честолюбие, которому я, будущий император, мог бы предложить порядочный куш. Сирийский легион, говорят, тебя боготворит. Да и на форуме плебеи всегда с восторгом приветствовали Курионов. Сенат ты ослепил. Никогда никому не завидовал я так, как тебе!"

Гай Цезарь снял с мизинца перстень с большим бриллиантом:

– Мой привет твоей Торквате.

Луций был озадачен и недоверчиво посмотрел на Калигулу.

– Он недостаточно хорош для нее? – спросил Калигула и вытянул унизанные перстнями пальцы:

– Я выбрал самый ценный. Ты хочешь для нее другой? Может быть, этот, с рубином?

– Нет, нет, – заторопился Луций, заметив, что Калигула оскорблен. – Он великолепен.

И, протянув ладонь, принял подарок.

– Но чем я заслужил?.. К моей любви присоединяется и благодарность, мой Гай!

Калигула, актер более искушенный, чем воинственный Курион, ловко скрыл свою радость.

– Ты не нравишься мне, Луций!

Это было неожиданно. Прозвучало сурово и резко. Луций пролепетал:

– Отчего, мой повелитель?

– Такой красавец, а вид у тебя неподобающий. Ну что за прическа. И туника старомодная. Я не чувствую твоих духов. Зачем тебя массируют козьим жиром, фу! А ногти! Всемогущая Изида, – повернулся он к изображению богини, сжимающей в левой руке систрум, а в правой – амфору с нильской водой, – опрокинь свою амфору на этого углежога, которого я считаю моим дорогим другом, чтобы мне не приходилось стыдиться за него!