Джинн подошел к лешему, и влепил ему, по правой щеке. Так влепил, что по лесу гул пошел. Потом по левой, и тут же опять по правой. Оплеухи были такими увесистыми, что даже корявый дуб, прислонившись к которому стоял Могута покачнулся.

Все это было так неожиданно, что могучий леший застыл, с удивлением глядя на джинна. И все, кто был на поляне, тоже замерли. Фроська, которая в это время раскрыла клюв, собираясь сообщить, что она "знает", так ничего и не сообщила, осталась сидеть с раскрытым клювом. Лишь какой-то простодушный моховик подал голос:

- Если так сильно по морде бить, никто воровать не станет, - глубокомысленно заметил он.

- Да, - поддержал его напарник. - Кому понравится, если его по морде бьют.

- А-а-а! - взревел, опомнившийся, наконец, Могута и бросился на джинна. - Я тебя-а-а!..

Что он хотел сделать, леший так и не успел сказать, потому что сильный удар в грудь отбросил его обратно к дереву.

Такого Могута не ожидал, и счел это за неприятную случайность. Он знал, что сильней всех в Лесу. А тут притащился какой-то: худосочный джинн в полосатом халате, и с полотенцем на голове... Защитничек, у поганой кикиморы, нашелся. Он сейчас из этого защитничка блин сделает, убьет его! И леший снова бросился на джинна, зло ударил его кулачищем в левую часть груди, прямо в сердце. Такой удар крушит ребра и разрывает сердечные мышцы.

Селим выстоял, и презрительно усмехнулся.

- Он Каливару ребра сломал! - закричала в это время Холька. - Недоумок поганый! Куча навозная!

Могута не сводил глаз с джинна, собираясь обрушить пудовые кулаки ему на голову и покончить с противником.

А разъяренная полудница быстро поднялась с колен, прыгнула к лешему и выставив вперед руки впилась ему в лицо острыми ногтями. Холька целила в глаза, но не попала. Ногти прошлись лешему по щекам и оставили на них глубокие кровоточащие борозды. Могута одним движением руки отбросил ее. Холька упала, но тут же вскочила на ноги и опять бросилась к лешему. Ставр и Пелга схватили ее, удержали.

- Подожди,- сказала Пелга. - Не лезь. Сема ему даст! Сема ему даст и за тебя, и за меня, и за нас всех.

Избавившись от Хольки, леший опять бросился на джинна, высоко подняв пудовые кулачища.

Селим встретил его ударом в челюсть. Могута остановился, будто уперся в скалу. Потом пошатнулся, и как-то неуверенно стал топтаться на месте, стараясь обрести равновесие и не упасть.

- Врежь ему еще раз! - закричала Холька. - Добей это бревно безмозглое!

Джинн не стал добивать противника, ждал пока тот придет в себя.

Могута опомнился быстро. Леший с ненавистью смотрел на джинна, и думал о том, что его непременно надо сейчас убить, разорвать в клочья, втоптать в землю. Потом он утопит в болоте змеюку-кикимору и оторвет голову Фроське. Ненависть ко всем и ко всему, что его сейчас окружало, придала Могуте новые силы. Он бросился на джинна так неожиданно и стремительно, что тот не устоял на ногах. Противники упали на землю и, крепко обхватив друг друга, покатились по ней.

Цыкнув на племянников: "Не лезьте, без вас обойдется!" - Ставр внимательно наблюдал за дерущимися, выбирая момент, когда можно будет помочь джинну. Потрясенные моховики молча наблюдали за происходящим. Одна только Пелга выглядела спокойной. Она подобрала потерянные в пылу драки тапочки и чалму Селима и сейчас наблюдала за сражением. Но черные глаза ее горели таким мрачным огнем, что, казалось, она сейчас испепелит Могуту.

Наконец джинну удалось освободиться от хватки противника. Он поднялся и шагнул в сторону, давая лешему возможность подняться.

Могута был страшен: по его исполосованным холькиными ногтями щекам стекали капли крови, кровь сочилась и из разбитого носа, правый глаз заплыл, в космах волос запутались какие-то листья и обломки мелких веток, левый рукав серо-зеленой куртки держался на одной каким-то чудом сохранившейся нитке.

Селим выглядел тоже несколько непривычно: босиком, без постоянно белеющей на голове аккуратно повязанной чалмы, да и красивый шелковый халат был основательно испачкан и порван. Но на лице его никаких следов драки не было видно.

- Ты надоел мне, помет ехидны, - сообщил джинн. - Но если ты возьмешь обратно и проглотишь все черные слова, сорвавшиеся с твоего поганого языка и попросишь прощения у присутствующих здесь красивейших и благороднейших женщин, я не буду больше бить тебя.

- Ты!.. - от ненависти и возмущения Могута не мог найти слов. - Ты... Мальчишка! Иноземный выродок! В порошок сотру! В труху!

Он снова бросился на джинна и снова его встретил удар в челюсть. На этот раз удар Селима был намного сильней. Леший остановился, глаза у него закатились, он медленно опустился на землю и растянулся во весь свой немалый рост.

Джинн подошел к нему, легко поднял тяжелого лешего левой рукой.

- Так будет с каждым, кто плохо говорит о женщинах, - объявил Селим, и правой опять влепил лешему звонкую оплеуху.

- Этот дуболом Хольку ударил, - напомнила Пелга.

- Если ты, жалкий потомок облезлого ишака, когда-нибудь поднимешь руку на женщину, - продолжил воспитывать Могуту джинн, - я найду тебя, где бы ты ни спрятался, и буду держать в навозной жиже до тех пор, пока ты сам не превратишься в вонючий навоз.

Свои слова джинн подкрепил новой увесистой пощечиной.

- Понял? - спросил джинн.

Леший молчал. Он ненавидел джинна. Он ненавидел сейчас всех: и Ставра, и Пелгу, и практикантов-сыщиков, и рыжих моховиков... Ему хотелось драться. С какой радостью он сейчас убил бы их всех: разорвал в клочья, втоптал в землю. Но после сокрушительного удара джинна он чувствовал себя полностью обессиленным.

- Понял? - еще раз спросил джинн. - Или добавить?

- Не надо, - заплетающимся языком промолвил леший. - Я понял... - признал он свое поражение.

- А глаза я ему выцарапаю! - опять взвилась, неугомонная Холька устремляясь к Могуте.

- Стой, Холечка, стой, - снова удержала ее Пелга. - Он свое получил, и еще получит. Ты его пока не трогай.

И тут на поляну торопливо вышел Гонта, с топором отобранным у гвиллиона. Посмотрел, на лежащего возле корявого дуба Могуту. Спросил:

- Он?

- Он, - подтвердил Ставр.

- Тьфу! - сплюнул Гонта. - Гниль трухлявая. А я опять опоздал, - он вытер со лба обильный пот. - Почти всю дорогу бежал, и все равно опоздал. Ну что за жизнь...

Следом за Гонтой на поляне появился Колотей. Он с интересом посмотрел на Могуту, пожал плечами.

- Вот уж не думал, - признался старик. - Значит бывает еще и так... А почему Еропки нет? - удивился он. - Интересно бы сейчас Еропку послушать. Это ведь его дружок.

- Он это... Возле ставровой землянки остался, - объяснил Гонта. - За ворами присматривает. Там столько натаскали. Одного рыжие приволокли, одного Фитюк пригнал, одного мы с Еропкой привели. Все чужие. Еропка их сейчас воспитывает.

- Чего он им толкует? - поинтересовался Колотей.

- Про демократию. О чем же еще. Наши слушать об этом не станут, вот он на тех и напустился. А им деваться некуда, связаны.

- По делам ворам и мука, - похвалил Еропку Колотей. - Сколько, говоришь их там? - спросил он у Гонты.

- Трое.

- Трое... Трое... Одного, значит, не хватает. Должно быть четверо.

- Еще один есть?! - обрадовался Гонта. - Дайте мне его поймать! - попросил он. - У меня же внутри все горит, а я с этой кривой ногой за вами не успеваю. Ну, одного, последнего, отдайте мне...

- Сейчас получишь, - кивнул ему Колотей. - Сейчас мы его добудем.

Он внимательно осмотрел поляну, подошел к неприметному корявому кусту, поднял посох и резко опустил его на вершинку.

- Ой! - вскрикнул куст и тут же превратился в клудде. Отвратительного клудде, в просторных, похожих на тряпье одеждах.

- Зачем дерешься! - сердито выговорил он Колотею. Оборотень осторожно пощупал свою репу. - Чуть голову не разбил. Если видишь меня, так и скажи, я сразу появлюсь. А то палкой по голове. Больно ведь.