Вскоре приехали врачи — уже знакомые мне доктора. Олега Ивановича, под руки, вывели из камеры, а через пару минут пожилой врач заявил, что пострадавший нуждается в немедленной госпитализации. Через полчаса с момента, как затихли сирены санитарной кареты, под окнами раздались громкие выкрики что-то скандирующей толпы. Очевидно, что по дороге в больницу, «скорая» заехала к перекрывающим дорогу демонстрантам, и нас пришли вызволять из узилища. В мутное окошко камеры я наблюдал, как десяток людей в синих рубашках, под панические команды дежурного, напяливали на головы белые пожарные каски, тяжелые и легкие бронежилеты, кому что досталось, потом наверх потащили ручной пулемет и мелкокалиберную винтовку, считающейся в милиции штатным вооружением нештатного снайпера. А потом все резко затихло. Затихли крики на улице, перестали суетится милиционеры. Правда, в какой-то момент дежурный замер посреди дежурной части, потом схватил фуражку с сейфа, парочку журналов учета и, бегом, куда-то побежал. К сожалению, слышимость из камеры была отвратительной, и мы могли только недоуменно переглядываться, не понимая, что случилось.

Все разрешилось через пятнадцать минут, когда за нами пришли. Два участковых вывели нас из вонючего клоповника и повели наверх, на второй этаж, мимо замерших у окон милиционеров, запертой входной двери и повисшей в воздухе тревожной тишины.

Но, то, что ситуация поменялась, было понятно даже местным сусликам. Впереди идущий участковый просто показывал нам дорогу, а замыкающий... ну, наверное, следил, чтобы никто из нас не отстал и не заблудился. На втором этаже передовой милиционер почтительно стукнулся в дверь кабинета начальника отдела, после одобрительного вопля изнутри, засунул во внутрь голову, что-то сказал, потом распахнул дверь на всю ширину и сделал нам приглашающий жест. Давешний президиум сидел за столом для совещаний, заняв строго одну сторону, и уже не выглядел таким уверенным вершителем судеб. А на месте начальника РОВД сидел Будда, или вернее, одна из его реинкарнаций. Монументальный, как огромный гранитный валун, абориген, одетый в черный костюм, белую рубашку, с тонким, явно импортным, красным галстуком поднялся нам навстречу и протянул лопатообразную ладонь.

— Здравствуйте, товарищи, проходите, присаживайтесь.

Поручкавшись с «биг боссом», мы уселись на мягкие стульчики, напротив «президиума». Мужчина в черном костюме, улыбнулся, как родной и заговорил:

— Ну, кто со мной лично не знаком представлюсь — я первый секретарь райкома Коммунистической партии Сакаш Байрым Самданович. Я сегодня приехал из командировки и с большим удивлением узнал, что у нас тут почти революция и штурм Зимнего, в котором замешан прикомандированный милиционер. Позицию начальника милиции и моих заместителей я выслушал, хотелось бы услышать теперь другую сторону конфликта. Кто из вас начнет?

Неожиданно для меня со стула встал Глашин папа:

— Меня зовут Серебряков Владимир Иванович, я работаю водителем на фабрике. У меня есть дочь Глаша, которая перешла в десятый класс. Девочка у меня хорошая, почти отличница. Сегодня, с утра, она нам с матерью сказала, что поедет на пляж вот с ним — толстый палец мужчины уперся в меня: — Мы знаем, что она у нас разумная, поэтому вопросов никаких не задавали.

— Через час или полтора наша дочь прискакала к дому на лошади, к которой был привязан вот его племянник — на этот раз обличающий перст уткнулся, практически в лоб побледневшему третьему секретарю райкома: — дочь моя была без одежды, вся в синяках, со следами кожаных ремней на руках и ногах. Свершу на ней была наброшена серая милицейская плащ-палатка. Дочь рыдала, потом, кое как успокоившись, сказала, что местная молодежь, проезжая на лошадях по нашей Прибрежной улице. Она стояла за крайним домом у околицы, ждала своего кавалера. Глаше накинули мешок на голову и забросили на лошадь. Очнулась она на каком-то островке на реке, когда с нее уже сорвали одежду, и на ремнях растягивали между колышками. Как сказала дочь, а она врать не будет, его племянник — опять рука ткнулась в третьего партийного босса: — стоял уже без штанов, сказав остальным, что моя дочь ему полгода не давала, и поэтому он будет первым, а потом остальные.

Мужчина судорожно вздохнул, сделал два шага, набрал стакан воды из графина на небольшой тумбочки в углу кабинета, выпил его до дан, после чего продолжил.

— Но тут появился вот этот со своей собакой — рукой Серебряков махнул в мою сторону: — всех разогнал. Когда Диче, племянничек вашего зама, бросился на них с ножом, пес его немного потрепал. Вот в принципе и все.

— Мальчишка, надеюсь жив? — вкрадчиво спросил воплощение Будды.

— Пока жив, в сарае у меня сидит. Я вам вот что скажу, дорогая наша партия. Дочь у меня одна. Есть еще сын, но он давно уже уехал в Россию, а дочь одна. Если бы с моей Глашкой что-нибудь… — лицо мужика скривилось, он замолчал, отвернув лицо, затем, справившись с эмоциями, вновь упер взгляд в первого секретаря: — Так вот, если бы с ней что-нибудь еще сделали, то завтра, от Советской власти в этом гребаном Улусе ничего бы не осталось…

Наши оппоненты вскинулись, возмущенно округляя рты, но, под тяжелым взглядом Шакьямуни, потупили глазки.

— Так вот, партия, честь, ум и совесть нашей эпохи…дальше так не будет. Нам второй Люси Соловьевой не надо. Или вы своих шакалов на место ставите, или вам всем и каждому будет очень больно. Я такие слова говорю редко, но если что-то обещаю, то делаю. Здесь столько крови прольется, что вы перед Москвой не оправдаетесь никогда, да и то, если живы останетесь…

— Ты что, мне угрожаешь?! — не выдержал начальник РОВД.

— Тебе, засранцу да, угрожаю — Серебряков навис над невысоким майором, перегнувшись через стол:— Ты, блххдь, когда работать будешь, а не родственников своих с улусов пристраивать на все должности в отделе? Ты, что, думаешь, мы не знаем, что половина фамилий в платежной ведомости на зарплату с твоей совпадает.

Майор что-то возмущенно сказал Первому, но тот хлопнул ладонью по столешнице:

— По-русски говори!

— Байрым Самданович, вы видите, что здесь творится!

— Да, вижу. Я только одного не понял — если вашу дочь Глашей зовут, кто такая Соловьева Люся?

— Разрешите, я поясню? — я поднял руку: — Соловьева Люся год назад пропала. На таком же островке на реке была найдена ее одежда, так же порвана. А труп девочки был найден через две недели ниже по течению. Местные специалисты закрыли дело, так как якобы потерпевшая утонула во время купания. А ее родителям предложили не выступать и не поднимать шум, иначе с двумя оставшимися дочерями тоже самое произойдет. Вот они все бросили и уехали в Россию, о греха подальше, поэтому дело было спущено на тормозах (каюсь, последние две фразы придумал сам, но они хорошо вписались в логику событий).

— Что скажешь? — Первый секретарь повернулся к начальнику милиции.

— Байрым Самданович, на теле утопленницы не было никаких повреждений — майор прижал ладони к сердцу: — У нас не было никаких оснований… Следственно-оперативная группа на месте осмотрела труп, следов телесных повреждений на теле не нашла. Поэтому…

— Байрым Самданович, мне кажется, руководитель милиции сознательно вводит вас в заблуждение, так как я не могу допустить такого уровня глупости за руководителем местной милиции. — Я перебил старшего по званию: — Я не могу представить, что тело, пролежавшее две недели в воде, не имело повреждений. И не могу представить члена следственно-оперативной группы, который осмотрев гниющий и лопнувший труп, да еще поеденный рыбами и раками, смог отличить следы от пребывания в воде от следов связывания или ударов. Да, я уверен, они к телу близко старались не подходить лишний раз.

— Видишь, майор, какие грамотные в России милиционеры, простой сержант приехал и тебя жизни научил — усмехнулся Будда.

— А я вот смешного ничего не вижу — Глашин папа грохнул по полированной столешнице кулаком: — Ваши ублюдки убивают и насилуют русских детей, а вы тут смехуечки устроили…