Есть мужчины с безграничной волей и терпением. Я к таким не отношусь… Последняя выходка моей "девушки" поставила заключительную точку в наших отношениях. С моей стороны! Приехал я вечером к любимой. День выдался тот ещё: и работу нужно было срочно сдавать; и клиент мне попался дотошный, да мелочный; и на душе, почему то — "кошки скребли"… В общем весь букет! Думал приеду; отдохну душой и телом: и милое щебетание послушаю и в постели с Катенькой покувыркаюсь… А Г А! Я только зашёл, как моя прелесть объявила мне: я хочу в ресторан! Ну: хочешь — поедем… Денежка, как раз есть… Помурыжила меня киса моя, наряжаясь и помчались мы на моём авто в ресторан. Да не какой либо — "Националь"! Попасть сложно, но можно… Сели, заказали… Отдыхаем: музыку с песнями слушаем; пищей ресторанной наслаждаемся; общением друг с другом… Как вдруг!
— Милый… Спой для меня что-нибудь… — заявила мне моя пассия. Твёрдо так заявила — решительно! Я попытался соскочить с темы: ну нет у меня настроения петь для неё сейчас, а тем более для этой кучи жующих, пьющих и о чём то говорящих…
— Прелесть моя… Купи гитару и я буду тебе вечерами — когда настроение будет, петь… Бесполезно — я не был услышан…
— Значит ты отказываешься меня порадовать? — начала закипать моя подруга — тебе, получается — трудно спеть для меня пару песен?!
— Не трудно, а нет желания петь. Здесь… — обозначил свою позицию. Миледи швырнула салфетку на стол; бросила властно — Расплатись! И проследовала к выходу из зала — в вестибюль… О как! Я, как воспитанный мужчина не стал заставлять себя ждать. В машине ехали молча: миледи держала паузу, а мне даже разговаривать резко расхотелось! Ловил, изредка, брошенные в мою сторону украдкой взгляды: ну когда же ты — чурбан бесчувственный, начнёшь выяснять отношения или мириться? А мне нельзя — я за дорогой слежу! Да и надоело уже всё это… Проводил до двери, а дальше — что то новенькое!
— Раз ты так себя ведёшь со мною — я тебя к СЕБЕ в квартиру не пущу! — выделила она слово …к Себе… — и пока ты не извинишься за своё недостойное поведение — не приходи и не звони мне. Понял! И захлопнула передо мной дверь! Мне даже — на несколько секунд, стало обидно. Со мной? Вот так?! За что?!! А потом — успокоился: и… всё, что не делается — все делается к лучшему. И…: наконец то отмучился — пусть это счастье достанется другому… Сел в машину и вижу: занавеска в зале чуть отогнута, а за ней силуэт. Хоть бы свет не включала — горе луковое… Вот так — успокоившимся и уехал к себе… Два дня телефон молчал; я новый заказ брать не спешил: лечил тишиной истрёпанные в лохмотья нервы! На третий день, к вечеру — зазвонил… Машинально — в глубоких раздумьях о вечном, взял трубку:
— Ну ты решился наконец на извинения? — услышал в трубке… Вот так: ни здрассте; ни как ты там без меня моё солнышко…
— Времени слишком мало прошло для принятия такого ответственного решения. Не собрался ещё с духом! — выпалил в трубку и положил. И понял — надо рвать когти из Москвы: достанет! Не мытьём так катанием: не отлучением от тела и ультиматумами, так слезами. А слёз я могу не выдержать — всегда был слаб на это женское оружие… И утром уехал в Тушино. Побыл там всего два дня — и там меня достало женское внимание: теперь уже Соловьёвой… Вернулся в столицу — в почтовом ящике конверт. Не стал даже доставать — взял денег; сменку под южный климат и укатил в Одессу. Нет — не на отдых у Чёрного моря — по делу! Время начала моей задуманной акции стремительно приближалось и мне нужно было узнать: когда пойдёт пароход или группа кораблей в Испанию? Узнал: на пароход, уходящий послезавтра я уже не успеваю, а вот на тот — что через пять дней — вполне… Уехал в Москву. В почтовом ящике — уже два письма. Оставил всё, как есть: забрал из тайника дома и в сарае то, что, что мне будет нужно и обратно — на поезд… Пожил, на съёмной квартире до отправления; "посетил" начальника Одесского НКВД, "убедив" его в том, чтобы он провёл с капитаном профилактическую беседу и зарезервировал за мной каюту и проник на пароход. И отплыл на нём в Испанию… А теперь вот — весь в раздумьях: как ты встретишь меня моя милая? Не моя бывшая пассия — конечно, а сама столица? Радостно? Безразлично или враждебно?!
…Ещё одно воспоминание перед сном: ночей то до прибытия в порт Одессы много, стало поводом к серьёзным раздумьям, даже намёткам плана на будущее! В середине августа в столице был организован Никитой Хрущёвым (Перельмутером) огромный митинг с целью обличения врагов народа и принятию к ним самых строгих мер вплоть до расстрела! Почуял иудей, что жареным запахло и выдвинул себя в первые ряды борцов с врагами народа. А может Каганович (Хрущёв был его выдвиженцем) подсказал линию поведения… Ярый борец с врагами народа так яростно обличал их; так гневно потрясал кулаками (только башмаком по трибуне не стучал — пока ещё…), что не почувствовал — в экстазе от пламенной речи обличителя, как к затылку осторожно прикоснулись чьи то пальцы… На очередном вдохе грудь так и осталась вздыбленной для принятия воздуха; лицо обличителя стало багроветь; глаза выпучились от неимоверного напряжения! Вскинутая вверх рука со сжатым кулаком бессильно рухнула вниз, а за ней и хозяин. Дёрнулся несколько раз и затих… Подбежали доктора… Другой оратор, с опаской, встал на место "павшего" борца, а карета скорой помощи увезла Хрущёва в больницу. Кремлёвскую больницу… Тут же были вызваны светила медицины, вынесшие нелицеприятный вердикт: Паралич правой половины тела в результате кровоизлияния в мозг… Лечить, конечно, будем, но положительного результата не гарантируем. И на больничной койке нашёл своё место "овощ", пострадавший на фронте непримиримой борьбы! И надежды на улучшение не было… А я вздохнул облегчённо: Не будет обличительного XXII съезда партии… Не будет помоев и грязи на товарища Сталина… Не будет одного из многих бестолковых членов военного совета Ставки… И генерального секретаря ЦК КПСС — печально известного кукурузника НЕ БУДЕТ!
Наконец — к радости и пассажиров и экипажа, пароход встал вечером на внешний рейд порта Одесса. За пассажирами пришёл разъездной катер, а экипаж остался на борту — ждать утра и пограничников. И я остался: не толкаться же мне в невидимости на узком катере среди пассажиров. Да ещё и с моим багажом. Всё, что мне помогало с относительным комфортом добраться до Родины — можно было бы и выбросить за борт, но на чём мне тогда ночевать эту ночь? Не вскрывать же какую-нибудь опустевшую каюту? Ещё спалюсь…
После таможенного досмотра корабль пришвартовался к разгрузочному пирсу. Я спустился по трапу на такую милую и родную землю. Она приветливо и ласково покачивалась подо мной. Пройдёт несколько дней и это покачивание уйдёт, а пока — меня ждёт железнодорожный вокзал… Вышел из ворот порта в невидимости; зашёл в закрытый закуток, а оттуда уже вышел видимый для всех. И для "водителя" кобылы тоже. Тот, не мудрствуя лукаво, зарядил пятерную цену — сошлись на двойной… При входе в зал ж/д вокзала, сержант встрепенулся, было — но тут же потерял ко мне интерес: бабушкины наработки работали просто замечательно! Сдал багаж в камеру хранения; зашёл к дежурному по вокзалу и вышел от него счастливым обладателем купейного билета. На верхнюю полку. Поездка до Москвы прошла обыденно: знакомиться я не лез; о себе не распространялся — пролежал всё время на своей полке… И попутчики тоже не горели желанием со мной общаться. Вот и ладушки… Наконец то поезд прибыл на Киевский вокзал…
Начало декабря, а Москва встретила меня осенней слякотью… То ли дождь прошёл; то ли разморозило — под ногами издевательски хлюпала серая жижа… Ноги промокли, не смотря на военные ботинки. Но вот наконец то я и дома! Вошёл в подъезд — открыл, всё таки почтовый ящик. Газеты и журналы я не выписывал; писать мне некому, да и адреса моего никто не знает — кроме сестрёнки… Не смотря на мою "закрытость" — в почтовом ящике аж пять писем! Не стал даже рассматривать от кого — сунул в карман — домой, в тепло и горячую ванну! После ванны; небольшого перекуса, уселся, наконец, в кресло; вытянул ноги в тёплых носках и таких же тёплых тапочках… Ну вот теперь можно и письмами заняться. Первым вскрыл письмо от сестрёнки. Так — понятно: скучаю, жду; почему не приезжаешь так долго? Разве долго? М…да… Почти три месяца отсутствовал в "родном" Тушино… А дальше… — видимо мелкая женская месть: приезжала в "спецуху" Настя Кораблёва и очень просила дать ей твой адрес… Уж так просила, так просила! Я и не выдержала — дала… Ты же ничего мне не говорил по поводу твоего адреса… Тем более для НАСТИ КОРАБЛЁВОЙ! Так… А кто ещё мне написал? Оооо… От Катерины аж три письма! Ну… — два было ещё до моего отъезда… Это на сладкое… А одно письмо — от Кораблёвой… Вскрыл. В начале — как обычно: ты и гад и такой-сякой… И вообще: если бы не её хорошее ко мне отношение — она бы забыла обо мне и всё! Но она добрая и не злопамятная — как некоторые, поэтому меня прощает и уведомляет: она поступила в 1й медицинский институт на факультет хирургии и если я захочу её увидеть — найду её там… И в конце: она такая хорошая, а я слепец — не могу увидеть в ней эти замечательные качества! Я читал и хохотал чуть не до слёз! А потом даже застыдился за себя — какой я бесчувственный чурбан! Секунд пять стыдился… И, наконец — с радостным настроением, вскрыл первое послание моей возлюбленной. Так… Ожидаемо… Если ты придёшь и повинишься — я всё прощу… А я — мерзавец: не пришёл! Тогда — второе письмо нужно открывать… Открыл. Упрёки; пятна разводов от слёз… И уведомление: Была не права… Страдаю… Прошу вернись — я всё прощу… И в конце письма — не оставляй меня любимый… Ну а что в третьем? Холодно — казённый тон: поскольку ты оказался бесчувственной сволочью и мерзавцем — встречи с ней больше не ищи, а при встрече — проходи мимо! А она найдёт себе спутника жизни получше чем я!!! Прочитал и… — даже ничего не ворохнулось: выжгла она своими закидонами во мне всё, что было светлого, доброго… Я даже пожалел её будущего спутника жизни — видимо того денди-певца. Хотя… такому может быть она как раз и пара: отец директор завода с перспективой… Хотя как знать: с раскручивающимся маховиком репрессий скоро не будешь уверен не только в своём завтрашнем будущем, а даже и сегодняшнее благополучие будет под постоянным вопросом! Что ж — очередная страничка моей шебутной жизни закончилась — можно её перевернуть. Тем более что у меня впереди — планов громадье! И не самое последнее — написать корректирующее письмо Сталину!
