Луис подошел к сыну и, пока никто не видел, даже Речел, поцеловал пальчики малыша, а потом легонько сжал их, на мгновение прикоснувшись к щеке Гаджа сквозь прутья колыбели.

Гадж захихикал во сне и повернулся на другой бок.

– Спи спокойно, малыш, – сказал Луис.

Луис тихо разделся и скользнул на свою половину постели, устроенной из двух простых матрасов, разложенных прямо на полу. Он почувствовал, как напряжение, накопившееся в течение дня, начинает проходить. Речел не шелохнулась. Призрачно возвышались нераспакованные коробки.

Перед тем как уснуть, Луис приподнялся на локте и выглянул в окно. Их комната находилась в передней части здания, и Луис видел гнездышко Крандоллов на другой стороне дороги. Оно казалось темной тенью (в эту ночь не светила луна), но Луис разглядел янтарный огонек сигареты. «Не ушел спать, – подумал Луис. – Старик еще долго может не ложиться. Старость бедна снами. Может, все старики несут бессрочную вахту… Зачем?»

Луис задумался над этим и незаметно уснул. Во сне он оказался в Диснейленде, ехал на сверкающем белом грузовике с красной полосой на борту. Рядом был Гадж, и во сне ему было лет десять. Черч лежал на белом щитке грузовика, глядел на Луиса ярко-зелеными глазами, а на главной улице возле почтовой станции 1890-х годов Микки Маус жал руки детям, собравшимся вокруг него, его большие мультипликационные перчатки сжимали маленькие, доверчивые ручонки.

Следующие две недели выдались очень хлопотными. Мало-помалу новая работа начала затягивать Луиса (то ли еще будет, когда десять тысяч студентов, многие злоупотребляющие наркотиками и спиртными напитками, некоторые, пораженные венерическими болезнями, слишком рвущиеся к высоким оценкам или окутанные тоской по оставленному в первый раз дому; дюжина из них, в основном девушки, полностью потерявшие аппетит.., то ли еще будет, когда эти студенты заполнят университет). Пока Луис начал вникать в работу, как глава Медицинской Службы университета, Речел начала обстраиваться в доме.

Гадж падал и получал шишки, знакомясь с новым окружением; первое время его никак нельзя было уложить спать вовремя, но к середине второй недели в Ладлоу, он снова стал спать спокойно. Только Элли, которой предстояло пойти в школу в новом месте, всегда казалась чересчур возбужденной и вспыльчивой. То она подолгу хихикала в кулак, то впадала в климактерическую1 депрессию; иногда начинала капризничать из-за случайно брошенного слова. Речел сказала: у Элли это пройдет, когда она увидит, что школа, ожидающая ее в сентябре, совсем не ужасный, огромный красный дьявол, и усвоит это; а Луис подумал, что Речел права. Но большую часть времени Элли оставалась прежним милым ребенком – дорогушей.

Вечерняя банка-другая пива с Джадом Крандоллом стала чем-то обыденным. Когда Гадж снова стал нормально засыпать, Луис начал задерживаться у старика подольше, прихватив с собой банок шесть пива – раз в два-три дня. Он познакомился с Нормой Крандолл, приятной милой женщиной, страдающей от артрита – гнусного, старого, ревматического артрита, портившего жизнь пожилым людям, которые в остальном здоровы… Но в общем отношение Нормы к своей болезни оказалось совершенно правильным. Она не сдалась боли и не выбросила белый флаг. Пусть болезнь возьмет свое, если сможет. Луис прикинул, что у Нормы есть еще пять или семь лет жизни, хотя она проведет их не так уж комфортабельно.

Вопреки своим привычкам, Луис обследовал Норму по собственной инициативе, проверил все лекарства, которые выписал ей доктор, и обнаружил, что все в полном порядке. Он почувствовал разочарование из-за того, что больше ничего не может сделать или предложить ей. Доктор Вейбридж держал болезнь Нормы под контролем, насколько это было возможно. Конечно, всегда оставалась возможность выздоровления, хотя надежды на это было мало. Нужно отвлеченно относиться к проблемам других, иначе самому можно оказаться в психушке.

Речел понравилась Норме, и они скрепили дружбу, обменявшись рецептами, как малыши меняются бейсбольными программками, начиная от яблочного пирога Нормы Крандолл, пирога, который подают в глубокой тарелке, и до бефстроганов Речел. Норме очень понравились дети Кридов – в основном Элли, которая, по словам старой женщины, скоро станет «настоящей старосветской красавицей». Слава богу, сказал этой ночью Луис, уже лежа в постели, что Норма не назвала Элли «настоящим, милым енотом». Речел расхохоталась, да так сильно, что непроизвольно пукнула. После этого они вместе смеялись так долго и громко, что даже разбудили Гаджа, спавшего в соседней комнате.

Начались занятия в школе. Луис, который к этому времени уже полностью разобрался в работе университетского лазарета и медпунктов университета, устроил себе выходной (по правде сказать, в лазарете было совсем пусто; последняя пациентка – студентка, сломавшая ногу летом во время Объединенного Студенческого Марша, выписалась неделю назад). Луис стоял на лужайке перед домом рядом с Речел, державшей на руках Гаджа, когда с шоссе свернул большой желтый автобус и неуклюже остановился перед их домом. Двери автобуса открылись, бормотания и пронзительные крики детей поплыли в мягком сентябрьском воздухе.

Элли бросила странный, полный отчаяния взгляд через плечо, словно спрашивая родителей: может быть, еще остановить этот неизбежный процесс, и, наверное то, что она прочитала на их лицах, убедило ее: уже поздно, все, что последует дальше – неизбежно, как развитие артрита Нормы Крандолл. Элли отвернулась и залезла в автобус. Двери закрылись, довольно чмокнув. Автобус покатил дальше. Речел разрыдалась.

– Ради всего святого, не надо, – проговорил Луис. Он не плакал, но и у него на душе кошки скребли. – Елены не будет всего полдня.

– Даже полдня слишком долго, – ответила Речел срывающимся голосом и зарыдала еще пуще. Луис обнял ее, а Гадж обвил ручонками шеи родителей. Когда Речел рыдала, Гадж обычно вторил ей. Но не в этот раз. «Теперь наше внимание будет отдано только ему, и он прекрасно это понимает», – подумал Луис.

Они с трепетом ждали возвращения дочери. Выпили так много кофе, переволновались о том, как ей в школе. Луис вышел в заднюю комнату, которую оборудовал под кабинет, и пытался убить время, передвигая бумаги с места на место – единственное, чем он сейчас мог заниматься. Речел приготовила ленч до смешного рано.

Когда в четверть одиннадцатого позвонил телефон, Речел подняла трубку и не дыша ответила:

– Алло? – она сделала это прежде, чем телефон прозвонил во второй раз. Луис застыл в дверях между кабинетом и кухней, уверенный: это звонит учительница, сказать им, что у Элли ничего не получится: желудку общественного образования не удалось переварить Елену и он исторг ее обратно. Но звонила Норма Крандолл, сказать, что Джад собрал остатки кукурузы, и Криды могут забрать дюжину початков, если хотят. Луис, прихватив сумку для покупок, пошел к Крандоллам и сердито высказал Джаду за то, что старик не позвал его помочь собрать урожай.

– Да, ладно, урожай все равно дерьмовый, – ответил на это Джад.

– Не употребляй таких выражений в моем присутствии, – вмешалась Норма. Она принесла на веранду охлажденный чай на старом подносе «кока-кола».

– Извини, моя любовь.

– И выдумаете, что ему стыдно? – спросила Норма Луиса и, морщась от боли, присела.

– Мы видели, как Элли укатила на автобусе, – сказал Джад, зажигая Честерфильд.

– С ней все будет в порядке, – добавила Норма. – С ними почти всегда так.

«Почти», – содрогнувшись, подумал Луис.

Но с Элли действительно оказалось все в порядке. После полудня она приехала домой, улыбаясь, радостная; ее синее платье «первого школьного дня» милым колокольчиком покачивалось над стесанными коленками. В руках у девочки была картина, на которой было нарисовано не то два ребенка, не то два самоходных крана; шнурки на одной туфле развязались, и одна ленточка расплелась. Элли кричала: