Девушка снова пнула бандита, на сей раз чувствительней. Он опять зашипел, как масло на сковородке.

— Анна!.. — снова подался вперед Штейн.

Девчонка резко повернулась к ученому. Ее лицо побелело, кулаки сжались.

— Что? — процедила она сквозь зубы. — Нравится, когда тебя называют грязью?.. Тогда делай, что он сказал: засохни и отвались!

— Мужики, — сурово глянул на нас со Штейном Серега, — пошли, отойдем.

— Но как!.. — замахал руками ученый.

— Я сказал: пошли! — рубанул брат.

Штейн больше не стал ничего говорить, лишь пожал плечами — дескать, ну, коли так — я умываю руки — и, не оборачиваясь, зашагал вслед за Сергеем назад, к оставленным мешкам с оборудованием. Я тоже пошел за ними. Но меня почему-то так и подмывало обернуться; непонятно отчего, но я сильно беспокоился за Анну, словно безногий бандит лишь притворялся калекой, а потом, как только мы отойдем, он вытащит из земли специально закопанные ноги, вскочит на них и набросится на девчонку. И я все-таки обернулся. Анна стояла на прежнем месте, слегка наклонившись над раненым, и, по-видимому, с ним разговаривала. Я успокоился и поспешил к своим товарищам.

Мы уселись возле мешков на поваленное дерево. Серега снял с плеч рюкзак и достал вдруг оттуда бутылку водки. Сделал пару глотков и протянул ее Штейну. Ученый снова пожал плечами, но водку взял. Глотнул он совсем символически, поморщился и сунул бутылку мне. Я машинально ее взял, но пить, разумеется, не стал. Когда я возвращал водку Сергею, он усмехнулся, но быстро спрятал усмешку и одобрительно кивнул.

Мы так и сидели, не обронив ни слова, минут, наверное, двадцать, пока сухой щелчок выстрела не заставил нас вздрогнуть. Я, во всяком случае, даже подпрыгнул. Неужели этот безногий урод все-таки дотянулся до автомата?!..

Но уже намереваясь броситься к безрассудно оставленной нами девчонке, я за деревьями увидел ее саму, идущую в нашу сторону.

— Анна!.. — охнул я. — Неужели она в самом деле его…

— Разумеется, — спокойно произнес Сергей. — Она честная девушка, сдержала слово.

— Но она же… убила безоружного!..

— Молокосос!.. — презрительно процедил брат. — Она оказала смертельно раненому последнюю милость. Ты хоть можешь себе представить, что это значит для того, кто умирает и никак не может умереть от адской боли?.. И что это стоило ей, девчонке?.. Даже провоевавшим четыре года мужикам не всегда такое было под силу… — Серега резко замолчал и снова потянулся вдруг к рюкзаку, но потом махнул рукой, сплюнул и отвернулся.

А я вроде бы и понимал, что он сказал все абсолютно верно и правильно, но в душе у меня все равно ворочалось что-то тошнотворно противное и липкое. Настолько противное, что меня опять вывернуло — хорошо хоть на сей раз я успел отбежать.

Я вернулся к Сергею и Штейну одновременно с Анной. Девушка, глянув на меня, на мгновение свела брови. Неужели почувствовала мое осуждение? Да нет, вряд ли, — скорее, была недовольна, что я в одиночку куда-то отходил. Но говорить лично мне она ничего не стала — объявила всем нам:

— Надо похоронить. Штейн, принеси лопаты.

Ученый недовольно дернулся. Хотел, видимо, задать сакраментальный вопрос: «Почему я?» Однако сдержался, коротко кивнул, встал и зашагал назад к вездеходу.

На его место устало опустилась Анна.

— Рассказал что-нибудь дельное? — посмотрел на нее Сергей.

Девчонка кивнула.

— Рассказал. Но это потом. Закопаем его — тогда.

Говорила она короткими, скупыми фразами, будто речь давалась ей с трудом, а то и причиняла боль. И вообще, девушка выглядела безмерно усталой, словно весь день разгружала вагоны. Вероятно, мой двоюродный брат был прав — то, что сделала Анна, стоило ей очень-очень многого. Мне стало ужасно стыдно за свое возмущение, и я очень порадовался тому, что Анна этого не слышала.

Безногого бандита мы похоронили довольно быстро — сказался, видимо, недавний печальный опыт, да и особых эмоций никто из нас не испытывал, что не мешало работать так, словно это и впрямь была всего лишь работа.

Поминать Картона мы тоже, разумеется, не стали, но поскольку к этому времени все уже проголодались, мы вернулись к оставленным мешкам, развели небольшой костерок и, усевшись на поваленное дерево, подкрепились. И лишь после того как Штейн разлил нам по кружкам вскипяченный в алюминиевом котелке чай, Анна коротко и сухо поведала нам то, что узнала от бандита.

Тот с группой еще из четырех человек отправился три дня назад на некую «операцию». Откуда и куда они шли, Картон не сказал, как у него это Анна ни выпытывала. В конце концов бандит пригрозил, что если она от него не отстанет, то он вообще больше не скажет ни слова. В итоге Анна сдалась, предположив про себя, что направлялись они, скорее всего, из бандитской базы, расположенной в Темной долине — неподалеку от лагеря «Свободы», — к армейским складам. Она даже высказала нам догадку, что вертолет, который мы видели в утро нашей с ней встречи, высматривал все-таки не нас с братом, а как раз эту группу — возможно, до военных дошла информация о готовящемся набеге на Склады. Но это сейчас было несущественным. Главным являлось то, что произошло с бандитами здесь. А случилось нечто действительно странное. Сначала началась гроза — необычная, со множеством беззвучных сиреневых молний. Бандиты, давно обитающие в Зоне, догадались, что произошел очередной выброс, и решили переждать катаклизм в этом самом лесу. Однако на сей раз выброс длился дольше обычного и выглядел не так, как всегда. Молнии на пурпурном клокочущем небе сверкали непрестанно, а вскоре выбрали своим эпицентром, казалось, то самое место, где расположилась группа. Нервы выдержали не у всех. Картон и еще один бандит сорвались и бросились куда подальше с проклятого места. Но далеко им убежать не удалось. За их спинами сверкнуло вдруг так, что даже отраженным от кустов и деревьев сиреневым светом ослепило глаза. В спину сильно толкнуло. Падая и уже теряя сознание, Картон почувствовал, что его нижнюю часть тела будто сжимает гигантскими тисками. Сколько он провалялся в отключке, бандит не знал. Очнулся он от невероятной боли, а когда увидел, во что превратился ниже пояса, вырубился снова. А когда пришел в себя вновь, боль была уже не такой острой, и он сумел оглядеться. Первое, что поразило его, был окружающий его лес. Деревья, особенно позади него, выглядели так, словно их вырезали из бумаги. Несмотря на полное безветрие, многие из них падали с легким шелестом, а одно и вовсе свалилось прямо на Картона, не причинив ему особого вреда. Впрочем, он был бы только рад, если бы его придавило насмерть, — он отлично понимал, что с жизнью его травмы несовместимы и проживет он недолго. Тогда же он попытался застрелиться, но на это ему не хватило силы духа. И Картон решил ползти. Куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого жуткого места. Чем дальше он полз, тем лес становился все более привычным, а вскоре ничего уже не напоминало о случившемся загадочном катаклизме. Однако последние жизненные силы стали покидать бандита. Все чаще и чаще он стал терять сознание, каждый раз надеясь, что это уже навсегда. Но очнувшись в очередной раз, он увидел перед собой человека. Это была она, Анна.

Девушка замолчала и обвела нас взглядом.

— Вот и все, — подытожила она свой рассказ. — В конце он еще сказал, что лучше бы нам убираться отсюда. Какие у кого соображения? Разумеется, не по поводу того, чтобы убраться.

— Как же он не умер сразу от потери крови?.. — первым подал я голос.

— Откуда я знаю! — дернула плечами Анна.

— Сильное и мгновенное сжатие, скорее всего, передавило ему основные сосуды, — сказал Сергей. — Они попросту оказались закупоренными. Впрочем, я не медик. Я тоже поражаюсь, как он умудрился в таком виде протянуть почти три дня.

— Да и хрен-то с ним! — поморщилась девчонка. — Какие у кого соображения, что именно произошло?

— А тебе разве самой непонятно? — вопросом на вопрос ответил Штейн. — В Зону воткнулся «Клин». Мы ведь с Сан Санычем говорили уже вам, что наши приборы показали хоть и незначительное, но очень странное увеличение плотности Зоны. Зона осталась в прежних границах, но как будто бы слегка сжалась. Почему мы и заговорили о клине и привели вам аналогию с топором. Рассказ этого мерзавца только подтверждает данную гипотезу. Ведь когда забивают настоящий клин в топорище, древесина максимально сжимается непосредственно возле самого клина, сжатие же к внешним границам уменьшается в геометрической прогрессии… ну, или логарифмически, не знаю, специально я этим вопросом, разумеется, не занимался. Вот и здесь наибольшее сжатие пришлось на эпицентр выброса, а, например, вот тут, где мы сейчас находимся, хоть оно, безусловно, тоже присутствует, на глаз нам уже незаметно. И потом, основное сжатие могло произойти не в третьем измерении, а в четвертом, пятом или каком там еще, неведомом нам, отразившись в нашем лишь незначительным возмущением.