— Федька, Федька, очнись! — слышал я откуда-то из-за толстых слоев ваты. Странным было то, что кто-то звал меня старым именем и то, что мягкая вата больно царапала щеки. Нет, не просто царапала, она по ним хлестала, словно ветки в густом и дремучем лесу. Я что, снова очутился в том жутком лесу?!.. А потом на меня хлынул дождь.

— А-аа!!! — завопил я. — Не надо! Он же радиоактивный!..

Распахнув глаза, я увидел склонившегося над собой двоюродного брата. Он еще раз шлепнул меня по щеке ладонью и, увидев, что я очнулся, выдохнул: — Уф-ф!.. Ну и напугал ты нас! Мы думали, что тебя убили.

— А его и надо бы убить за такое, — сказала стоявшая рядом с металлическим чайником Анна. Из него-то она меня, видимо, и поливала. — Оставили человека, а застали свинью. Он у тебя что, алкоголик? — спросила она у Сереги. — А еще долдонил: я водку не пью, я водку не пью!..

— Это для лечения… — пробормотал я, все еще пребывая в качающемся тумане. — От радиации…

— От…ции! — грязно вдруг выругалась Анна. — А ну вставай, алкашина! У-уу, ненавижу вас!..

— Да не алкоголик он, — вступился за меня брат, помогая мне встать на ноги. — Тут что-то не то. Да ему ведь и водку купить было не на что.

— Я не покупал водку… — Мне наконец-то с Серегиной помощью удалось подняться и даже устоять на ногах, придерживаясь, правда, обеими руками за край стола. — Это меня Мурзилка угостил… О! Анна! Давай возьмем с собой Мурзилку!..

— Сейчас возьмем, — злобно ответила Анна. — Сейчас мы еще Чебурашку с крокодилом Геной возьмем и дружно потопаем, только вы все в одну, а я — в противоположную сторону. Эх, гадство, и зачем я с вами связалась, да еще и хабар на вас перевела!

— Анна! — посуровел вдруг Сергей. Его лицо стало таким жестким, таким незнакомым, что мне стало не по себе, меня даже перестало покачивать, и в голове наступило наконец прояснение. — Я еще раз говорю тебе: мой брат не алкоголик. Сначала разберись, что здесь произошло, а потом разбрасывайся обвинениями. А насчет разбежаться в разные стороны — твоя воля. Только я не думал, что ты можешь так легко менять свои решения, бросаться словами как… базарная баба. Мы тебе поверили, а ты… Ну да ладно. За хабар не переживай — заберешь назад свои тряпки и пушки…

— А ну замолчи! — рявкнула, перебивая его, Анна. — Ишь, какой гордый! А куда вы без моих «тряпок и пушек»?

Я чувствовал, слышал в голосе девчонки досаду на саму себя и смущение, ей определенно стыдно было своих необдуманных слов, но сдаться просто так ей не позволяла гордость. Они стояли друг напротив друга — Серега и Анна — набычившиеся, с горящими глазами, в одинаковых — я только теперь это заметил — сталкерских куртках, и мне опять подумалось, насколько же они красивы, даже в момент напряжения и ярости, насколько похожи, насколько подходят друг другу… И так мне стало тепло на душе, так хорошо, так радостно за них, что я, почти неожиданно для себя, хлопнул вдруг ладонью по столу.

— Ша! Хватит собачиться!.. — Затем я перевел взгляд на девчонку и сказал: — Прости меня, Анна. Обещаю: такого больше не повторится. Но ты нам нужна. Правда, очень нужна. Не бросай нас, пожалуйста.

Анна дернулась, фыркнула, а потом отвернулась. Стояла так долго, минуты две-три, а затем повернулась опять к нам и заговорила обычным своим голосом:

— Значит так. Сейчас возьму нам что-нибудь пожевать и выпить… нам с Матросом, а пока будем есть, ты, Дядя Фёдор, подробно расскажешь: что за Мурзилка тебя напоил, что он тебе втирал, что ты ему выболтал. Понятно?

Я, чувствуя, что бледнею, кивнул. Ведь я совершенно не знал, кто такой этот Мурзилка, зато, хоть и не вполне отчетливо, но несомненно помнил, что выболтал этому непонятному сталкеру все. Наверное, Анна без слов бы поняла это по моему взгляду, но она уже отправилась к прилавку за едой и выпивкой. Серега пошел ей помогать.

И я решил соврать. Ненавижу врать, а тогда подумал, что правда моя может только все испортить — девчонка опять психанет, бросит нас на самом деле, а что в нашем положении может быть хуже? А от того, что я чего-то там наплел какому-то Мурзилке — разве от этого кто-то может пострадать? Тем более, я уверен, мой новый знакомый принял рассказ о путешествии во времени за обычный пьяный бред. Да и кто бы не принял? Такое и от трезвого услышать смешно, а уж от пьяного — и подавно.

Анна с Серегой вернулись с бутылкой водки и тремя сочными отбивными. У меня сразу потекли слюнки, и я тут же забыл и о Мурзилке, и о своем проступке, и обо всем на свете вообще. Я впился в мясо зубами и принялся грызть его, едва ли при этом не урча. Мои спутники выпили по половине стакана водки и тоже принялись есть, но, по сравнению со мной, вполне пристойно. Мне захотелось пить, и я, вспомнив о так и не открытой банке энергетического напитка, вновь принялся вертеть ее в руках. Там, где отломилось колечко, виднелся выдавленный в жести треугольник. Я взял вилку и ее черенком надавил в это место. Попытка оказалась удачной — банка пшикнула, из продавленного отверстия полезла пена и я жадно припал к нему губами.

— Нам оставь! — бросила Анна. — И вообще, я жду рассказа про твоего Чебурашку.

— Про Мурзилку, — поправил я, с неохотой оторвавшись от баночки.

И я стал рассказывать, как сталкер в серой куртке подошел к моему столу, как сказал, что нужно выпить водки, — ну, и дальше… Все, кроме моих откровений. Но Анну было не так-то легко провести.

— И что, ему было неинтересно, откуда ты такой в Зоне взялся?

— Ну почему… — заелозил я, — интересно, наверное. Он спросил, откуда я, а я и ответил… правду… Что из Ленинграда, мол.

— И это его не удивило?

— А что в этом удивительного?..

— То, что такого города нет уже лет тридцать.

Я почувствовал, как пол снова уходит из-под моих ног.

— Как это… нет?.. — прошлепал я одеревеневшими губами. — Тоже… авария?..

— Бог миловал. Просто называется твой город давно по-другому.

— Как?!.. — Голос у меня снова прорезался, но удивление не стало меньше.

— Санкт-Петербург, как и был изначально.

Я потерянно замолчал. Почему-то эта новость шокировала меня даже больше, чем весть о распаде Советского Союза. Анна же сразу все поняла.

— В общем, ты этому крокодилу Гене выболтал все, что знал.

Я кивнул. Говорить я просто не мог.

— Не думаю, что кто-то мог в это поверить, — озвучил Сергей мои недавние мысли. — А если бы даже нашелся такой доверчивый, разве нам это может как-то навредить?

— Не знаю, — сказала девушка. — Но я всегда предпочитаю давать минимум информации, особенно незнакомцам. Это в любом случае разумней, чем трепать языком, как помелом. Вот ты, Матрос, был разведчиком. Ты ведь не хуже меня должен знать, что самое ценное — это информация.

— Это так, — кивнул брат. — Но в нашем случае…

— Какая разница, в чьем случае! В нашем, быть может, особенно. С чего вдруг какой-то Мурзилка стал делиться с незнакомцем водкой? По доброте душевной? С трудом верится. А вот то, что водка хорошо развязывает язык, известно всем. Если этот сталкер на самом деле такой добренький и бескорыстный, почему он так быстро слинял? Кстати, погоди-ка…

Анна направилась к бармену и о чем-то поговорила с ним пару минут. Вернулась она совсем мрачной.

— Так и есть. Никто этого Мурзилку толком не знает. Появился в Зоне недавно, хабар почти не приносит, на что существует — непонятно. Вполне может оказаться чьим-то сборщиком информации. Да скорее всего и является. Думаю, нам лучше всего как можно скорей убраться отсюда.

Она взяла не выпитую и наполовину бутылку водки, навинтила на нее пробку и сунула в рюкзак Сергею. Оказывается, брат был экипирован теперь точь-в-точь как сама Анна. Его старая куртка и джинсы лежали возле стены. На них и указала мне девушка.

— Возьмешь это. На выходе переоденешься. Свое старье здесь не оставляй, мусорить в Баре не принято, выбросишь где-нибудь по дороге.