Волевая сфера также нарушена. Он абсолютно дезадаптирован. Не потому, что у него острое состояние, а потому, что не может действовать продуктивно.

Теперь о развитии болезни. Оно имеет ряд особенностей. Несмотря на тяжелую наследственность (шизофрения у матери и алкоголизм у отца) и трудное детство, преморбидные черты напоминали так называемый «мустер кинд» (muster kind) — образцовый ребенок. Четкого водораздела между преморбидным и инициальным периодами нет, так как вся жизнь пациента определялась сверхценными образованиями и паранойяльными реакциями. Постепенное развитие болезни, малозаметный сдвиг в 14-летнем возрасте, отсутствие продуктивной симптоматики говорят о вялом течении болезни в начальном ее периоде. Преобладание сверхценных и паранойяльных образований в нашем случае, как и в других аналогичных случаях, затрудняет определение момента болезненного, неадекватного, нелепого поведения (бесконечные конфликты в армии, на работе, увольнение из монастыря), так как больной всегда предстает борцом за справедливость. Приблизительно в 24-летнем возрасте на фоне монотонной гипертимии появились бредовые откровения, озарения, которые быстро трансформировались в паранойяльный религиозный бред, а в дальнейшем в бред реформаторства. Отмечавшаяся у больного депрессия во многом носила эндореактивный характер и принципиально не влияла на тип течения болезни. Вообще, при аффективных расстройствах у больного отсутствовала симптоматика приступа, поэтому говорить в данном случае о приступообразном течении болезни не приходится. Другое дело — острые и кратковременные психотические эпизоды, включавшие бредовую дереализацию, деперсонализацию, генерализованную сенестопатию (случай на корабле, случай в транспорте, когда он испытал смешанное чувство страха и восторга, почувствовал, как все тело «сгорает»). Эти расстройства сразу же способствовали усложнению бредовой фабулы, однако, против ожидания, не вызвали присоединения галлюцинаций и психических автоматизмов.

Таким образом, учитывая преобладание в клинической картине бредовых расстройств, выраженных процессуальных нарушений мышления, характерных изменений личности, можно с уверенностью поставить диагноз бредовой шизофрении с непрерывным течение, парафренный синдром.

Лечение. Без лечения такой больной, конечно, находиться не может. Стоило ему ввести 50 мг галоперидола деканоата, и уже наметилось улучшение. Он должен лечиться нейролептиками, и оптимально лечить его галоперидолом деканоатом, потому что таблетки он принимать не будет. Если мы лечим больного с непрерывной шизофренией, с паранойяльным бредом, мы никогда не добьемся критики. Мы должны добиться дезактуализации бреда. В настоящее время больной нуждается в стационарном лечении, так как, учитывая содержание его бреда и, соответственно, бредовое поведение, находясь вне больницы, он может попасть в сложную конфликтную ситуацию.

Вашему вниманию представляется больной Г., 1965 года рождения, поступил в нашу больницу 23.03.1996 г.

Анамнез. Родился в срок. Беременность неосложненная, роды затяжные, закричал сразу. Ранее развитие без особенностей, в детстве были частые простудные заболевания. Со слов матери, рос малообщительным. В школу пошел с 7 лет. Учился средне, классы не дублировал. Всегда был замкнутым, мало общался со сверстниками. Ни в каких подростковых компаниях не участвовал. После окончания 8 классов в 1981 г. поступил в Московский авиационный моторостроительный техникум им. Туманского, в 1985 г. закончил полный курс этого техникума, получил специальность техника-технолога. Был призван в 1985 г. в армию, проходил службу в танковых войсках близ Ашхабада. Был наводчиком орудия танка. Во время учебной стрельбы не нажал кнопку автоматической блокировки орудия, и при выстреле откатившимся затвором его отбросило от танкового орудия, и он ударился головой. Удар пришелся на правую лобно-теменную область, сознание не терял. Был ушиб мягких тканей головы, ушибленная рана. Попал в госпиталь, затем продолжил службу. Стали отмечаться эпизоды кратковременных потерь сознания по типу обмороков во время строевых занятий на плацу. Такое было несколько раз. Кроме того, он жаловался на частые головные боли и носовые кровотечения, чего раньше не было. Его собирались комиссовать, но вместо этого наградили отпуском домой. В отпуске он был полгода до окончания службы и по возвращении в часть был демобилизован. Уже дома в 1992 г. у него была еще одна травма головы, якобы с кратковременной потерей сознания. После демобилизации устроился работать по специальности на Московский машиностроительный завод «Салют», потом работал в Московском конструкторском бюро «Гранит» до конца 1993 г. Оба эти учреждения — предприятия военно-промышленного комплекса, связанные с авиационным двигателестроением. Там он проработал до 1993 г., и никаких проблем ни дома, ни на работе у него не было, пока он не попал под сокращение в результате конверсии. После этого он кратковременно работал слесарем на заводе, а последнее время — сантехником в РЭУ № 2. Не женат, проживает с матерью и отчимом. Мать характеризует его малообщительным, замкнутым, никогда не делящимся с ней никакими переживаниями, всегда аккуратным, очень самостоятельным, ведущим подчеркнуто правильный образ жизни, хорошо зарабатывающим. Изменения в его поведении стали отмечаться с декабря 1995 г. Он стал выпивать, контакт с родными резко ухудшился. Стал запираться у себя в комнате, стал раздражительным, беспричинно конфликтным. Редкие знакомые исчезли, перестал встречаться с девушкой. Стал высказывать замечания типа: «Зачем мне жить, у меня ничего нет, у меня нет семьи, у меня нет работы, нет денег». Стал неаккуратным, вещи в его комнате были постоянно разбросаны, стал пропадать на сутки — двое из дома. Часто уходил, не запирая дверь. Был случай, когда он ушел из дома и не закрыл газ. Дома практически не говорил. Все это стало тревожить родителей. Они уговорили его проконсультироваться у врача. Пошли сначала к терапевту, к невропатологу. Невропатолог направила в ПНД, но в ПНД он так и не попал. 23 марта он вышел из дома и не вернулся. Имеется милицейский рапорт, что Г. был обнаружен на ул. Байкальская (это довольно далеко от места его проживания), где он пытался вломиться в чужую квартиру. В ней, как потом выяснилось, проживала его девушка, которая отказалась с ним встречаться. Он разбил дверную коробку, сломал дверную ручку и ящик для почты. Женщины бурно протестовали, кричали, звали на помощь, но на него это не производило ни малейшего впечатления. Приехавшая милиция обнаружила его сидящим на лестнице между 4-м и 5-м этажами. В отделении милиции его поведение показалось странным, был вызван дежурный психиатр по городу. По записи дежурного врача-психиатра: застывает в однообразной позе, смотрит в одну точку, на вопросы отвечает односложно, ссылается на провалы в памяти. С диагнозом «шизофрения?» Г. стационирован в ПБ № 3.

В приемном отделении: на вопросы врача отвечает «не знаю, не помню, черт его знает», при настойчивом расспросе отвечает, что выпил утром с друзьями и устроил дебош. Свое состояние называет апатией, на приеме сидит в однообразной позе, смотрит исподлобья, настроение снижено, активно бредовых идей не высказывает, обманы восприятия не выявляются.

При осмотре лечащим врачом 25.03.96 г.: дезориентирован во времени, не знает ни числа, ни месяца, не знает, где находится. На вопросы отвечает односложно: «да», «нет». Предъявляет жалобы на плохую память, на провалы в ней. Не помнит, как попал в ПБ. С трудом сосредотачивается. В дальнейшем в отделении вялый, апатичный, адинамичный, ни с кем не общается. В течение первых 2–3 недель воровал у соседей по палате пищу и вещи. Полностью безучастен к своему состоянию, пребыванию в психиатрической клинике. Мимика бедная, на вопросы отвечает односложно, практически не описывает, что же с ним было, на что он жалуется, стандартная фраза — «не помню». Активной психотической продукции не отмечалось, не высказывал бредовых идей, не было галлюцинаторной мимики.