– Зачем тебе это понадобилось, Джейк? – обманчиво мягко заговорила Дженис. – Что, не мог пропустить Кейси только потому, что она моя лучшая подруга? Или потому, что твое драгоценное «я» отказывалось примириться с тем, что его не оценили по достоинству? Или, может, дело в том, что Мерв преуспевает, не прилагая к тому никаких усилий, и ты решил затащить в постель его жену, чтобы доказать, какой ты неотразимый мужчина? Ну, так это у тебя не получилось. От тебя всем только хуже, ты лжец и обманщик…

Джейк густо покраснел и изо всех сил дернул себя за нос.

– Замолчи, иначе я…

– Что?

Джейк тяжело посмотрел на нее и в конце концов отвел взгляд. Ничего удивительного. Разве не знает она – и знает это уже давно, – какой он трус? Какой же идиоткой надо быть, чтобы так обманываться все эти годы? Неужели уж так нужна ей иллюзия мужа и дома, чтобы сознательно закрывать глаза на все его недостатки, на то, что он за каждой юбкой волочится? А может, просто не хотелось самой себе признаваться в том, что напрасно вышла за него?

– Нам надо разойтись, – сказала она.

– Разойтись? Ты обезумела.

– Напротив, в себя пришла наконец. Давно пора.

Встретив ее презрительный взгляд, Джейк криво улыбнулся:

– Ну что ж, в таком случае собирай вещички и выметайся отсюда. Да кому ты нужна? Меня уже давно от тебя тошнит.

Единственное, чем спасался, так это воображал, что ты моложе и симпатичнее.

Намеренно жестокие слова ужалили, как оса. Радоваться бы надо, что хоть теперь он показал свое истинное лицо, а все равно больно. Но не настолько больно, чтобы не понять: это просто самозащита. Он намерен вывести ее из себя, надеясь, что она и впрямь уйдет, а дом останется в его распоряжении.

А дом Джейку нужен, чтобы не утратить самоуважения. Умен, ничего не скажешь, да только ее недооценивает.

– Не собираюсь я никуда выметаться, – сказала Дженис. – Еще год назад я бы переехала в гостиницу. Но за это время я кое-что узнала о разводах. Перед тем как что-нибудь предпринять, посоветуюсь как следует с Арнольдом Уотерфордом. Он мой крестный и плохого не подскажет. – Она пристально посмотрела на Джейка. – Теперь я понимаю, почему Арнольд тебя не любит. Должно быть, насквозь видит, – Понятно. Ну а тебя-то он, разумеется, любит? И когда же он впервые залез к тебе в постель? Когда тебе было двенадцать? Или четырнадцать? Или дождался совершеннолетия? И каков этот старый греховодник в постели? Хорош?

– Ты мне отвратителен. Если сам спишь с кем попало, то не надо на меня тех же собак вешать.

Дженис повернулась и вышла из комнаты. Джейк что-то крикнул ей вслед, но в ушах так шумело, что она разобрала только одно слово: «сука». Ну и ладно. Она столько всего сегодня нахлебалась, что оскорблением больше, оскорблением меньше… Впрочем, ощущалась не только боль, но и какое-то облегчение. Интересно, сколько уж времени она подсознательно угадывала, каков Джейк на самом деле? И сама хороша – знала и все равно цеплялась за него.

Час спустя Дженис услышала, как Джейк заводит машину. Она заглянула к нему в шкаф и убедилась, что взял он почти все спортивные куртки, свитера ручной вязки, шорты и так далее. И куда же он поехал? К какой-нибудь из любовниц?

А с разводом, интересно, будет ставить палки в колеса? Слава Богу, законы штата Калифорния признают разводы по взаимному согласию. Иначе чего бы только он не напридумывал в суде ради собственной выгоды.

А ей что делать? Позвонить Арнольду и выяснить все насчет своих прав? Дом не так-то уж ей и нужен. С другой стороны, не хотелось, чтобы он достался Джейку. Следует ли из этого, что она действительно сука, или это нормальное человеческое желание, чтобы тебя не ободрали как липку?

Внезапно ее пронзила острая боль. Дженис прижала руки к груди и начала раскачиваться взад-вперед. Чувствовала она себя совершенно опустошенной. Джейк так долго был для нее – кем? Человеком, вокруг которого вращался ее мир?

Ребенком, которого у нее не было? Она ведь по-настоящему любила его, какой смысл себя обманывать? Даже поняв, каков он есть на самом деле – мелкий, себялюбивый, эгоистичный, – она еще долго, как страус, прятала голову в песок, убеждая себя, что и сама отнюдь не ангел…

А самое дикое заключается в том, что и сейчас какая-то частичка ее души жаждет вновь увидеть его в проеме двери, встретиться глазами с лукавой улыбкой, услышать обычный вопрос: а что там у нас сегодня в холодильнике?

Разумеется, ни к чему это не приведет, только продлит агонию. Джейк никогда не изменится, и, стало быть, она никогда не сможет ему доверять. А без веры, в постоянных сомнениях жить Дженис не может. И все равно – каково ей будет без него? Когда-нибудь она выбросит его из сердца, из головы, но как насчет сегодня? И завтра? И следующей недели?

Материально она продержится. Если защитит докторскую, сможет преподавать, возможно, даже в колледже, чего всегда хотела. А до тех пор можно вернуться на прежнюю работу или найти другую, не хуже. В конце концов она начнет новую жизнь, заведет новых друзей, интересы новые появятся. Но все это в неопределенно далеком будущем. А как сегодня заснуть, как ближайшие недели жить?

Дженис почувствовала, что к горлу подступает тошнота.

Она рванулась в ванную, но ее так и не вырвало. Долго она сидела на краешке ванны, слишком изможденная, чтобы двигаться, думать, строить планы. Когда она наконец поднялась, ноги так и подогнулись, и Дженис буквально поплелась, как древняя старуха.

Она беспокойно бродила по дому, никак не могла найти себе места. Знакомые комнаты выглядели такими пустыми и чужими, словно впервые она здесь оказалась. Впереди мерцало неведомое. Впереди было одиночество. И как это только ее знакомые из группы поддержки пережили первый шок, как вынесли те первые после развода дни, ночи, недели?

Завтра она позвонит Арнольду и попросит его начать бракоразводный процесс. Но сейчас нужно поговорить с кем-нибудь, кто поймет ее чувства, кто выслушает, даст совет, просто посидит рядом.

В уме она перебирала имена друзей и, добравшись до Кейси, болезненно поморщилась. Это самый тяжкий удар со стороны Джейка – больше она не сможет называть Кейси своей подругой.

И все-таки был, был один человек, к которому можно обратиться, с которым можно поговорить, человек с практической сметкой, который подбодрит ее, поможет заглянуть в завтра…

Дженис почти рухнула на край кровати, той самой кровати, которую больше двадцати лет делила с Джейком и на которой заснет сегодня одна. Дрожащими руками она подняла трубку и набрала нужный номер.

Ответили на третьем гудке.

– Это Дженис. Я только что порвала с Джейком, и… мне плохо.

– Сейчас приеду. Остальных прихватить?

– Да нет, необязательно. И спасибо большое…

– А на что же друзья существуют? – сказала Шанель.

Снова апрель. Все ожидают Дженис, что необычно, ибо она никогда не опаздывает, и Ариэль, что неудивительно, ибо она всегда приходит последней.

Заказав белого рейнвейнского, Шанель решительно завладела разговором. Она повествовала о некоей местной телезвезде, которая не только ко всему постоянно придиралась, но и, уезжая с курорта, расплатилась фальшивым чеком. Когда все отсмеялись, Стефани наклонилась к Шанель и негромко спросила:

– Ну как там у Дженис с разводом?

– Да неважно. – Та покачала головой. – Уж как этот тип изменял ей, когда они были вместе, а сейчас чего только не придумывает, чтобы оттяпать весь дом себе, и все равно иногда мне кажется, что Дженис хочется, чтобы все вернулось на круги своя.

– О Боже, какими же дурами иногда бывают женщины, – вступила в разговор Глори. Сегодня вместо вина она потягивала сельтерскую и выглядела, на взгляд Шанель, бесподобно. И все же, следует признать, роль Пигмалиона ей так и не удалась. Глори – это по-прежнему Глори: ярко-рыжие волосы, вызывающий наряд и колоритный – очень мягко говоря – язык. В то же время хоть немного, но обрела она известный светский лоск. Чтобы она осталась незамеченной, и вообразить нельзя. Да и слова никто поперек не скажет. Что уже неплохо… Должно быть, Шанель улыбнулась, потому что Глори бросила на нее вопросительный взгляд: