Смазливый повеса отвел глаза от нарядной туфельки Фиилора, выглядывающей из-под убогого рубища, и покраснел, отступив. Больше никто ни мешать, ни помогать не рвался. Керт заплатил за постой (кстати, паломникам полагалась скидка!), и мы продолжили путь.

Дорога наша, как уже было оговорено, лежала в Исперскую кандальню со специфическим контингентом. В тот же день до обители мы не добежали и не доехали, стало совестно беспардонно гонять щитовиков. Поэтому они порой бежали, порой переходили на быстрый шаг, и карета катила вполне неспешно. Узнавания под развесистой маскировкой мы не боялись и двигались спокойно.

По прикидкам мужчин и указателям, до тюрьмы оставалось несколько часов езды в нашем темпе. На ночь мы разместились в очередном трактире с очередным поэтичным названием «Придорожный». Я поймала себя на мысли, что эдакая безыскусность начинает не столько надоедать, сколько вызывать подозрения.

Тут у народа фантазия вообще не работает? Порылась в памяти Ким и с ужасом констатировала: и впрямь не работает. Как ушел Ольрэн, эффектно хлопнув дверью, так и стал угасать творческий пыл людей. Фальмир выцветал, становясь серой посредственностью. Да-а-а, интересно, и чья в том вина? Божественный дар творить был тесно связан с шутником Ольрэном и покинул мир вместе с богом или же Ушедший таким образом отомстил всем оставшимся, обрекая их в конечном итоге на вечную (для бессмертных-то богов) скуку?

Я не стала делиться своими соображениями со спутниками. Кимея слишком мало знала сама. Возможно, творчество отнюдь не в загоне или загон ему создан искусственно служителями богов при попустительстве или с подачи небожителей? Пожалуй, стоит с Шерифом для начала поболтать, а общий разговор о вдохновении пока отложить. Филю под оханье молодой и тоже пребывающей на сносях хозяйки трактира вынесли из кареты, я выбралась сама. Ее деловитый муж вместе с парнишкой-конюхом торопливо занялся лошадьми и вещами. На сей раз нашлось аж четыре свободных, чтобы всем разместиться с комфортом, комнаты.

Ужин в отдельный малый зал, где сидели лишь мы, паломники, принесла сама хозяйка вместе с парой служанок. Квохтала и суетилась так, будто мы были ее потерянными в младенчестве детками.

Я отхлебнула местного чаю и чуть не подавилась. Горячим или мерзким на вкус напиток не был, зато в очередной раз со мной в западло решил сыграть дар. На хозяйке «Придорожного» прямо у меня на глазах проступали черные пятна. Одно как раз на животе, где зрела новая жизнь, и еще два поменьше — на ногах.

Когда гостеприимная хозяюшка весело спросила, не нужно ли лиртам паломникам еще чего, я с тяжким вздохом отставила кружку и сказала:

— Нужно. Знать. Скажи, лирта, ты сейчас куда-то лезть или спускаться собралась?

— В погребе надо колбасы пересчитать, — растерянно отозвалась симпатичная пухлая молодка, распахнув в изумлении блекло-голубые глазки.

— Не ходи, сегодня-завтра не ходи, а лучше попроси кого-нибудь из мужчин проверить, все ли там со ступеньками в порядке, — посоветовала я и облегченно перевела дух.

Чернота выцветала. Люблю работать с доверчивыми и поддающимися стороннему влиянию людьми. Как с ними просто! Даже давить и призывать на помощь авторитет Шерифа не понадобилось.

— Ла-ла-ладно, — непонимающе пробормотала хозяюшка и бочком-бочком колобком выкатилась из залы.

— Пятна? — односложно уточнил Керт.

— Были, — кивнула я, принимаясь за тушенное с овощами мясо. Не картошка — репень, но ничего, пойдет.

— Ты достойно несешь тяжкое бремя, — в очередной раз поощрительно констатировал жрец.

«Хоть ты, Исаич, не подкалывай», — мрачно засопела я, не зная, как объяснить Шерифу свои отношения с даром. Наверное, больше всего подходило «чемодан без ручки: нести неудобно, а выбросить жалко». Привыкла, что ли? Или лестно было хоть такую особенность, выделяющую из толпы, иметь? Детально никогда не анализировала собственные ощущения, а потом новое стало настолько привычно-досадным старым, что и желание разбираться сгинуло.

А сейчас… Не знаю. Поставь меня снова перед тем зеркалом и скажи: «Заглянешь — встретишь Смерть при портфеле, зажмуришься — дар мимо пройдет». Самой любопытно, что бы я выбрала теперь, находясь в мире, где есть место волшебству? Думаю, лишиться дара и стать совсем обычной не захотела бы.

Ужин почти закончился. Я специально выжидала, чтобы серьезными темами не портить людям нагулянный аппетит. Дабл-Кей, понятно, ничто не смутило бы, но Шерифа я пожалела. Человеку и так в последнее время досталось изрядно: с еретиками бок о бок путешествует, в руках себя держит, не шпыняет никого и покаяться не призывает. Филя, опять же, натура утонченная, заботы и внимания неотлучно требует.

Шум за тяжелой дверью послышался такой, будто к нам прорывались с боем. Мужчины насторожились, руки щитовиков скользнули под плащи к оружию. А в залу ворвался, бешено вращая глазами, трактирщик и с ходу, плюхнувшись на колени, пополз к столу, захлебываясь бормотанием:

— Сам Первоотец вас к нам послал! Ступенька сгнила! Моченое яблоко упало! Не заметили!..

Пока мужчина пытался подергать каждого из нас за плащ, мы уясняли: в погребе в самом деле могла случиться трагедия, потому что «Аннушка уже пролила подсолнечное масло». Одна из ступенек прогнила достаточно, чтобы подломиться под весом раздобревшей хозяюшки, а стоило ей ступить на следующую, так и вовсе оскользнулась бы на оброненном служанкой моченом фрукте.

Но поскольку в подвальчик после панического лопотания жены отправился сам трактирщик с хорошим фонарем, то все эти дефекты-ловушки обнаружить смог без членовредительства. О чем теперь в красках, пребывая в состоянии крайнего возбуждения, норовил нам поведать. Жрец пошевелил пальцами, встал и, подхватив взволнованного мужика, повел прочь. Вот так обломалась я с разговором. Хоть поужинала без докучных изъявлений благодарности. Не знаю, что уж там Шериф втирал трактирщику, но к нам тот больше не рвался. Зато Филя благоговейно-восхищенными взорами достал. Будь я более восприимчива, давно бы подавилась куском от такого.

Какое же счастье, что у нас нынче отдельные комнаты с щеколдой! Я сбросила надоевший плащ и еще более надоевшее платье с подушкой и, накинув халатик, выделенный Фиилором в мою личную собственность, с наслаждением плюхнулась на кровать. Эх, еще бы книжку хорошую, да кто ж даст-то? И взять самой негде.

Стук с одновременным голосом Шерифа раздался минут через десять блаженного лежачего одиночного безделья.

— Лирта Кит, мне показалось или ты искала беседы?

— Искала, — согласилась я даже без стона сожаления и впустила гостя.

Шериф — не Филя, играть в стесняшки не стал, прошел и сел спокойно на стул, сдержанно улыбнулся, огладил бородку и чуть подался вперед, демонстрируя интерес.

— Мне мысль одна неприятная в голову пришла. О Фальмире и Ушедшем. Я помню все, что помнит Ким, но через призму ее восприятия анализировать сложно. Скажи… — Я вздохнула и спросила в лоб: — Мне кажется или вместе с Ушедшим из мира сбежало само истинное вдохновение? Как ушел Ольрэн, так постепенно стала угасать жажда творчества людей. Ким, к примеру, не помнила ни одной по-настоящему новой песни или стихотворения. Да что там искусство, я как вспомню названия трактиров, меня на нервический смех пробивает! «На площади», «На перекрестке», «Придорожный»… Ха!

— И как бы ты назвала этот трактир? — осторожно уточнил Шериф.

— Да как угодно! После сегодняшнего его вообще можно переименовать в «Пять плащей и жрец», «Ступенька и яблоко», «Место для чуда» или «Предсказанному — верь»! Интригует, и все спрашивать будут, почему так, глядишь, на постой встанут, — всплеснула я руками.

— Я понял, что ты имела в виду, пусть и не замечал очевидного сам, — медленно прикрыл веки жрец. — Боюсь, ты права. Мы не умеем думать иначе. Возможно, разучились с уходом Ольрэна.

— Тогда понятно, почему так злятся на Ушедшего здешние боги. Они же наверняка привыкли развлекаться, наблюдая за людьми, а теперь никакого веселья нет, одна сплошная скука с рутиной остались…