Он стремительно двинулся прямо через идеальный соседский сад, а Олив последовала за ним – несколько более смущенно, прячась за деревьями и кустами, когда удавалось, и украдкой оглядываясь на темные окна миссис Нивенс.

Пока они обходили островок берез, Резерфорд со скоростью пулеметной очереди читал ей длинную лекцию о каллиграфии до и после изобретения печатного станка. Олив не слушала. Она смотрела на бумажные белые стволы, пытаясь найти хоть где-нибудь следы зеленой краски. В сердце зияла дыра – там, где раньше был Харви. И вдруг перед мысленным взором вспыхнул образ книги заклинаний, да так ясно и реально, что она почти почувствовала ее тяжесть в руках. Сжав зубы, Олив отвернулась от берез и последовала за Резерфордом в сторону дома.

Но до дома они не дошли.

– …например, истории о короле Артуре и Круглом столе продолжали в значительной степени передаваться из уст в уста даже после того, как Джеффри Монмут начал их записывать – примерно в тысяча сто тридцатом году, так что каждая копия была рукописной. А потом, конечно, появился пересказ легенд Томаса Мэлори, опубликованный в 1485 году. Он стал одной из первых печатных книг в Англии. – Резерфорд, казалось, вдруг вспомнил, что обращается к другому человеку, и обернулся, чтобы убедиться, что аудитория следит за сюжетом.

Но она не следила. Олив стояла возле садового столика. На потертой деревянной поверхности, в окружении капель краски от фигурок Резерфорда, сверкая тиснением в пятнах солнца, пробивающегося сквозь листья берез, лежала книга заклинаний МакМартинов.

Резерфорд подошел поближе и нагнулся, словно пытаясь получше разглядеть то, что лежало на столе. Олив едва сдерживалась, чтобы не оттолкнуть его.

– Это что… – начал он.

Девочка бросилась к столу и бережно обхватила гримуар обеими руками.

– Ты его украл, – прошипела она.

Резерфорд хлопнул глазами:

– Что?

– Он мой. – Олив сделала шаг назад. – Ты хочешь забрать его себе, но я не отдам. Он не для тебя. Он принадлежит мне.

Резерфорд наблюдал за ней, сведя темные брови.

– Я его не брал, – сказал он спокойно. – Я даже не знал, что он здесь лежит.

– А как тогда он сюда попал? – требовательно спросила Олив, глядя на него поверх обложки. – Как он оказался у тебя во дворе? Сам встал и пришел, что ли?

– Я не знаю, как он сюда попал, но предположение, что он переместился сюда сам, не кажется мне очень вероятным.

Олив топнула ногой.

– Это был сарказм, – рыкнула она. – И если ты его не брал и он не пришел сам, то как он тут оказался? Хочешь сказать, это твоя бабушка его украла?

Мальчик задумчиво наклонил голову:

– Этот вариант мне тоже не кажется вероятным, но я не думаю, что на данный момент у нас достаточно фактов, чтобы делать какие-либо заключения.

– Ну, одно я точно знаю, – сказала Олив, прижимая книгу к груди так крепко, что углы впились в ребра. – Я не хочу тебя видеть ни у себя в доме, ни во дворе, ни вообще рядом с собой – никогда-никогда.

Она развернулась и бросилась бежать. Пробежала через двор миссис Нивенс, через собственный сад, по ступеням заднего крыльца и оказалась в прохладной, тихой тени большого каменного дома. Все так же крепко держа книгу одной рукой, она заперла дверь и закрыла все занавески, чтобы дом стал защищенным как крепость, куда никому не пробраться и откуда никому не улизнуть.

Следующие несколько дней Олив не выходила из дома. Даже из комнаты не показывалась, если была такая возможность. По утрам она устраивалась в постели с книгой заклинаний и ждала, пока родители не уедут в университет, едва отвечая, когда мама и папа прощались с ней через дверь спальни. Потом сбегала вниз, зажав книгу под мышкой, хватала столько фруктов или печенья, сколько могла унести, и летела обратно к себе в комнату.

Однажды утром мистер Данвуди шутки ради просунул под дверь Олив официальное приглашение на завтрак. Карточка гласила:

«Мистер Алек и миссис Алиса Данвуди (они же «папа» и «мама») хотели бы иметь удовольствие созерцать мисс Олив Данвуди за завтраком в семь тридцать утра. К столу будут поданы яйца, тосты, фрукты и большой выбор напитков. Б.Д.О.Я. (Будьте Добры Ответить, Явившись.)»

Но Олив спала в тот день так долго, что проснулась ближе к обеду, чем к завтраку. Родители давно уехали на работу. На столе ее ждала тарелка с очень засохшим тостом и очень холодной яичницей. Она взяла ее с собой и снова убежала наверх – читать книгу заклинаний.

Пока солнце плыло с одной стороны неба на другую, Олив лежала на кровати, листая страницы, и размышляла о том, чтобы попробовать другое заклинание. Там было несколько интересных и на первый взгляд не слишком сложных. Некоторые казались безобидными – например, как поменять цвет лепестков цветка с розового на синий, а вот некоторые другие кончились бы тем, что Резерфорд побежал бы в туалет, издавая неприличные звуки. Но каждый раз, когда она уже готова была попробовать, в голове эхом отзывались слова Горацио: «Разве ты не видишь, что происходит? Ты становишься одной из них».

И Олив медленно закрывала гримуар.

Но никогда не выпускала его из виду.

Он всегда лежал на столике в ванной, пока она мылась и чистила зубы, когда вообще об этом вспоминала (что случалось нечасто). Если родители звали ее к ужину и Олив не могла отказаться, не вызвав подозрений, она клала книгу в рюкзак, который ставила на пустой стул рядом со своим, чтобы гримуар всегда был в пределах досягаемости. Когда родители заметили эту новую привычку и задали вопрос – причем заметили только с третьего раза, – девочка объяснила, что тренируется следить за своим рюкзаком перед началом учебного семестра. Родители на это радостно закивали (с самого детского сада Олив неизменно теряла как минимум по одной сумке с книгами в год). Ее мысли были слишком заняты заклинаниями, и она даже не заметила, что родители уже давно не кивали так радостно. Вот и сегодня они задумчиво и слегка тревожно переглянулись, когда дочь вскочила из-за стола, схватила рюкзак и опять бросилась вверх по лестнице в свою комнату.

– Наверное, это естественно, что она хочет больше личного пространства, – сказала миссис Данвуди. – Она ведь почти подросток…

– Да, – вздохнул мистер Данвуди. – Осталось всего четыреста тридцать восемь дней.

Мистер и миссис Данвуди крепко взялись за руки и молча предались воспоминаниям о четырех тысячах двухстах тридцати четырех днях, которые почти подросток Олив уже была частью их жизни.

А между тем сама она за закрытой дверью спальни крепко прижимала книгу заклинаний к груди, вдыхая ее кожистый, пыльный запах, и удивлялась, как же раньше жила без нее.

Перед сном девочка клала гримуар себе на грудь и привязывала шарфом, обмотав его вокруг себя. Потом засовывала очки, которые тоже привязала плотной лентой – за воротник пижамы или футболки, и закрывала глаза, одной рукой сжимая их, а другой придерживая обложку книги. Как Олив быстро обнаружила, это был не самый удобный способ спать. Каждое утро она просыпалась с таким чувством, будто не спала вообще – или будто ее пропустили через автомобильную мойку (только без автомобиля).

Иногда, поправляя очки на шее, она думала о том, чтобы навестить Мортона, но всегда начинала сомневаться, так и не дойдя до пейзажа с Линден-стрит. У нее по-прежнему не было ответов, которые он хотел услышать. Чего было в избытке, так это злости. К тому же ей пришлось бы взять книгу с собой в Иные места, чтобы с ней ничего не случилось, и тогда Мортон увидел бы его, и Олив пришлось бы рассказывать обо всем, что случилось…

А у нее сейчас и так достаточно было хлопот.

Она не могла позволить себе расслабиться даже на секунду. Странные вещи творились вокруг старого каменного дома, и Олив уверилась, что кто-то – может быть, даже не один «кто-то» – по-прежнему пытается украсть гримуар. Часто она просыпалась и замечала, что дверь спальни распахнута, хотя была почти уверена, что плотно закрывала ее, ложась спать. А однажды, забежав на кухню, чтобы перехватить пакет печенья на завтрак, обнаружила, что задняя дверь приоткрыта.