Олив в жизни не видела такой опрятной комнаты. На кровати лежало белое кружевное покрывало, чистое и свежее, будто гигантская снежинка. На окнах висели такие же белые кружевные занавески с педантично расправленными оборками. Девочке подумалось, что миссис Нивенс, наверное, по линейке складки отглаживала. Стены были голые, если не считать двух рамок с гербариями из сухих цветов, которые выглядели так, будто застыли от изумления. На книжных полках выстроились рядами книги с одинаковыми бледно-розовыми обложками, обрамленные коллекцией хрупких фарфоровых балерин, стеклянных розочек и других вещиц, с которых, должно быть, пыль приходилось ватной палочкой вытирать.

И все же, несмотря на опрятность, в этой комнате было что-то жуткое. Она была кокетливой, но холодной и застывшей, как бутон розы в глыбе льда: стоит оттаять, тут же рассыплется. Олив на цыпочках прошла к кровати и одним пальцем коснулась кружевного покрывала. Неудивительно, что в комнате так чисто, подумала она. Это же музей. Никто не спит здесь, не ест припрятанное в тайнике печенье, не видит кошмары и не читает, проснувшись, книжек в свете прикроватной лампы. Тут вообще никто не живет. Эта комната – да и весь аккуратный, идеальный дом – просто-напросто один большой гроб.

Уже готовая выскочить обратно в коридор, она повернулась к Мортону и Леопольду. Но мальчишка не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен на большое, в пол, зеркало в белой раме, которое стояло у стены по левую руку от них.

– Раньше его тут не было, – прошептал он.

Девочка бросилась к зеркалу с одной стороны, Мортон – с другой. Очень осторожно, стараясь не поцарапать полированный паркет, они сдвинули зеркало вбок. За ним, опираясь на безупречно белую стену, на полу стояла картина – пейзаж в тяжелой золотой раме.

Олив она была хорошо знакома. Когда-то это полотно висело у нее дома, в коридоре второго этажа. Она заметила его еще в самые первые минуты в старом каменном доме и уже тогда знала, что в нем есть что-то странное. Это была первая картина, на которую она посмотрела сквозь волшебные очки. Именно там она повстречалась с Мортоном, там ее спасли коты, там за ней гналось… нечто, восставшее из пепла Олдоса МакМартина. Это был пейзаж с темным, жутким лесом. Посреди него вилась залитая лунным светом тропа, исчезающая в скелетоподобном кружеве голых деревьев. В последний раз, когда Олив видела картину, она закопала ее у себя во дворе. В тот день с холста на нее яростно хмурилась заточенная внутри нарисованная Аннабелль МакМартин. На раме даже остались следы грязи – забились в позолоченные завитки.

Но там, где должно было быть сердитое лицо Аннабелль, не было ничего – ничего, кроме лунного света, падающего на усыпанные листьями камни. Олив опустилась перед картиной на колени, а Леопольд и Мортон торопливо заглянули ей через плечо.

– О нет, – выдохнула девочка.

Она схватила тяжелую раму за край и тряхнула в бессмысленной попытке стрясти Аннабелль на передний план, как муравья, который спрятался в уголке террариума. Ничего не произошло. Ни следа ведьмы. А раз внутри ее не было, это означало, что Аннабелль МакМартин где-то… снаружи.

– Олив Данвуди, – раздался за спиной женский голос.

24

Олив крутанулась на месте – только вот нелегко крутануться, стоя на четвереньках, так что фактически она просто плюхнулась на бок, опираясь спиной на картину. Мортон тоже повернулся, запутался в длинном подоле плаща и свалился ей на колени. Леопольд одним прыжком закрыл их собой и зашипел, оскалив клыки.

В комнату грациозно вплыла Аннабелль МакМартин.

Когда Олив видела ее в прошлый раз, красивое лицо ведьмы искажала ярость, а длинные каштановые волосы бешено раздувал холодный ветер. Аннабелль, которая стояла перед ней сейчас, выглядела совсем по-другому – молодой женщиной, которую Олив впервые заметила на портрете, которая мило пригласила ее на чай и вызнала все ее тайны. Той самой женщиной, что заманила ее в бушующее озеро и бросила умирать.

Нарисованные пряди волос Аннабелль были аккуратно приглажены. Нитка жемчуга снова висела ровно, а старомодное платье заменили аккуратные юбка и блузка миссис Нивенс. Но ее глаза остались лужицами краски медового цвета, а улыбка была все такой же обманчиво-ласковой.

Олив словно заморозило с ног до головы. Она почти слышала, как звенят в жилах крошечные кубики льда. Мортон и Леопольд тоже не двигались с места.

– Ты привела друзей, – продолжила Аннабелль, обратив едва заметную улыбку по очереди на Мортона и Леопольда. – Как мило с твоей стороны опять втянуть их во все это. Здравствуй, Леопольд. – Кот замер. – Здравствуй, Мортон. Я уж и не думала, ЧТО снова тебя увижу.

Пряча руку за спиной друга, Олив нащупала в кармане фонарик, но даже не успела обхватить его дрожащей ладонью: фонарик выскользнул у нее меж пальцев, отлетел к ногам Аннабелль, обутым в туфельки на каблуках, и укатился в коридор.

– На сей раз это тебе не поможет, – сладко проговорила ведьма, опуская руку. – Я лучше подготовилась к твоим трюкам. А ты, очевидно, не придумала ничего нового. – Она рассмеялась веселым, нежным смехом. – На самом деле, ты все сделала почти в точности так, как нам хотелось. Воспользовалась книгой, настроила всех против себя, откопала картину, сама принесла нам очки. Если бы вчера ночью ты спрыгнула с крыши, было бы меньше хлопот, но… Что ж, ладно. – Аннабелль вздохнула с легким раздражением, будто пекла печенье, и оно вышло чуть подгоревшим. – Думаю, мы и так справимся. – Она сделала шаг вперед, переводя взгляд с Олив на Мортона и Леопольда. – Трех зайцев одним выстрелом, как говорится.

– Правильно говорить: двух зайцев, – буркнул Мортон.

Аннабелль улыбнулась шире.

– Какой неприятный мальчик, – сказала она таким тоном, словно говорила: «Какой прелестный мальчик». – Теперь я понимаю, почему твоя сестра так хотела от тебя избавиться.

Мортон вскочил с колен Олив и расправил плечи, крепко сжимая в объятиях игрушечную лошадку.

– Неправда, – сказал он громко. – Это вы заставляли ее плохо себя вести. Люси нас любила. А вы ее заставили. – Мальчишка топнул ногой, и шляпа на его круглой голове лихо спрыгнула на одно ухо.

– Давай спросим об этом ее саму? – Аннабелль, по-прежнему улыбаясь, сделала одной рукой небольшой пасс в воздухе. Внизу хлопнула дверь, а следом послышались шаги на лестнице.

– Да, Аннабелль? – запыхавшись, спросила миссис Нивенс, торопливо входя в спальню, и вдруг замерла, словно ударилась о невидимую стену. Ее взгляд переметнулся с Олив, которая все так же сидела, опираясь на картину, на большого черного кота, закрывавшего ее собой. А потом – но маленького растрепанного мальчика в плаще, который стискивал в руках бархатную лошадку.

– Мортон, – ахнула она. Ее ладони взлетели к груди и стиснули аккуратно выглаженную блузку. Олив даже испугалась, как бы соседке не стало плохо с сердцем, но тут же напомнила себе, что у миссис Нивенс его не было… Уже не было.

– Люси? – прошептал Мортон и шагнул к ней, запрокинув голову. Широкий белый лоб слегка нахмурился. – Ты совсем… другая.

Ее нарисованные глаза широко распахнулись. Дрожащая улыбка скривила губы:

– А ты точно такой же, Мортон.

Казалось, женщина вот-вот заплачет. Хотя она, конечно, не могла плакать. По крайней мере, настоящими слезами. Лишь одно казалось несомненным: в это мгновение миссис Нивенс не думала больше ни о ком. Олив, как могла незаметно, пихнула Леопольда ногой, а потом кивнула в направлении коридора, где остался лежать фонарик. Кот осторожно подался в сторону Мортона. Девочка попыталась сесть на колени, готовясь бежать, если понадобится, но Аннабелль впилась в нее настороженным горящим взглядом. Олив замерла.

– Это ты сделала? – спросил Мортон все так же почти шепотом. – Ты? Ты что, правда попросила Старика меня забрать?

– Я сказала ему, чтобы он тебя не обижал, – сказала миссис Нивенс, уходя от ответа. – Он послушался. Понимаешь? – Она присела рядом с мальчишкой, так что их лица оказались на одном уровне. На одно мгновение Олив почти показалось, будто это Люси Нивенс, какой она была восемьдесят лет назад, опускается на колени, чтобы посмотреть младшему брату в глаза. – Ты будешь жить вечно. И я тоже.