Великий логофет вновь сидел на полу возле завернутого в красную шелковую ткань тела, сжимая бледную руку, унизанную перстнями. На ощупь она совсем не походила на человеческую. Слишком холодная, слишком жесткая. Скорее она напоминала деревяшку полежавшую на морозе, чем руку человека. И как бы Великий логофет её не сжимал, как бы не сдавливал и растирал, он был не в силах вернуть навсегда покинувшее её тепло.

Вокруг копошились рабы, стражники, сановники и домочадцы. Кто-то куда-то бежал, кто-то кричал, в уголке избивали слуг, приносивших сегодня вино и еду хозяину дома, и слезы одних смешивались с проклятиями других. То и дело к нему подбегали люди и спрашивали его, кричали ему в уши и тормошили. Но Джаромо словно оглох и ослеп. Мир вокруг него застыл и исчез, превратившись в бескрайнюю пустоту, посреди которой был лишь он и завернутое в покрывало тело.

Тело человека, служению которому он посвятил всю свою жизнь.

До их первой встречи он был никем. Бесплотной тенью, что копошилась у подножья жизни. Безымянным провинциальным сановником, все мечты которого укладывались в мясо на ужин, крышу, которая не течет во время дождя, и сандалии из мягкой кожи. Но Шето заметил его. Выделил и возвысил, взяв в свое удивительное путешествие к вершинам власти. Он наполнил его жизнь смыслом, разделив с ним свою самую заветную мечту и самую важную цель.

И теперь он был мертв.

Лежал на мраморном полу, укрытый плащом одного из домашних стражей. И Великий логофет чувствовал, как вместе с ним исчезал смысл и его собственной жизни.

Впервые за очень долгие годы он почувствовал себя беспомощным. Он не знал, как быть и что ему делать. Люди вокруг ждали от него слов и решений, ждали команд, но Джаромо хотелось рыдать, уткнувшись в этот плащ, ставший саваном. Ему хотелось прыгнуть за парапет и, разбившись о морские камни, продолжить следовать за человеком, даровавшим ему смысл и цель. Все его силы, вся его воля, превратились в ничто. В такой же тлен и прах, в который предстояло обратиться Шето Тайвишу.

Единственное, что удержало его тогда от падения в пучину безумия, был долг. Весивший над ним долг сохранить всё то наследие, которое они создавали все эти годы. Сохранить Лико и маленького Эдо. Сохранить династию и гарантировать её будущее.

Шето был мертв. Но все то, чем он жил, продолжало существовать и нуждалось в заботе Великого логофета.

И поэтому он был тут, в Синклите, где стайка почувствовавших кровь стервятников слетелась, чтобы поклевать едва успевший остыть труп исполина. Один из таких стервятников как раз поднимался на пьедестал, чтобы в очередной раз попытаться перекричать это взбесившееся море голосов. И у него могло это и получиться. Ведь по мраморной мозаике карты Внутриморья ступал Лиаф Тивериш. Новый вещатель алатреев.

— Старейшины! Прекратите позорить эти священные стены бранью, что уместна лишь на базаре! — его голос прозвучал как сокрушительная лавина, что отбиваясь от стен, падала на каждого в зале Собраний.

Алатрейская половина понемногу начала затихать и возвращаться на свои места. Алетолаты же поначалу пытались перекричать нового оратора, но после нескольких его гневных окриков, тоже поутихли.

— Старейшины, прошу вас о тишине! — продолжил новый вещатель, когда шумы в зеле Собраний оказались тише его голоса. — Каждый из нас глубоко поражен этой необъяснимой цепочкой смертей, лишивший сначала нас предстоятеля Патара Ягвиша, а потом логофета Арно Себеша и бессменного Первого старейшину Шето Тайвиша. Скорбь в наших сердцах и она бесконечна. И я заверяю вас — мы, алатреи, как поборники наших славных законов и традиций, торжественно клянемся, что все виновные в этих подлых убийствах не уйдут от воздаяния. Я призываю в свидетели этих слов богов и людей! Однако, как бы сильна не была наша боль по усопшим, у нас есть долг и он требует проявить заботу о живых. Синклиту нужен новый лидер, старейшины!

— Падальщики! — взревел кто-то из алетолатов. — Ещё не окончился месяц утешений!

— Месяц утешений — священный месяц. И всякий кто пренебрегает им нечист в глазах богов и людей. Но священен он для семей погибших. А мы говорим о деле государства. Или вы считаете Шето Тайвиша царем, а Тайлар за его несчастных осиротевших деток?

Зал в мгновение затих, словно языки каждого старейшины подрезали кинжалом. Против этих слов никто не нашелся что ответить.

— Убежден, что вы не это имели ввиду, — с нескрываемым торжеством произнес Лиаф Тивериш. — Как бы не был велик и прославлен Шето Тайвиш, он не был царем и скорбь о нём дело семьи и друзей. И всем им мы выражаем своё сочувствие и поддержку. Но наше дело — забота о государстве. Таков наш долг, старейшины, и я призываю к нему каждого в этом зале!

— И кого же вы пророчите в Первые старейшины? Назовите уж нам имя сего достойного мужа, — мрачно проговорил предстоятель Алетолатов Лисар Утриш.

— Я не пророк, не прорицатель и даже не жрец, чтобы пророчить, господин Утриш. Убежден, что вы тоже назовете нам имя, что сплотит алетолатов и, может, увлечёт за собой весь Синклит. Я же озвучу лишь волю алатреев в этом выборе. А она состоит в том, чтобы предложить мантию с пурпурной каймой Кироту Кардаришу. Достойнейшему среди достойных, что в мудрости своей вновь сплотил нашу партию и вернул ей потерянное единство.

— Кирота в Первые! — тут же закричали несколько десятков алатреев, чем вызвали шквал недовольных выкриков со стороны алетолатов. Едва успевшие притихнуть и разойтись по своим местам старейшины, вновь повскакивали и замахали руками, протестуя.

Но названный уже поднялся со своего места и медленно шёл по ступеням в сторону трибуны, так задирая подбородок, словно уже получил пурпурную мантию.

Губы Джаромо скривились. Так вот чего желал этот рабовладелец. Он, углядев раскрытые Шето возможности, решил забрать их себе. Великий логофет подозревал его в этом. Чувствовал, как за всей этой трагедией высится звероподобная фигура Кардариша. Как он тогда говорил? На той их краткой встрече в особняке госпожи Мителиш? «За то, что принадлежит мне, я привык драться без жалости». А своим этот боров считал не только торговлю рабами, но и, кажется, уже все государство.

И, похоже, что не один Великий логофет уловил это. Его взгляд скользнул туда, где стоял Лико Тайвиш. Сегодня юный полководец был одет не в парадный доспех и красный плащ, в которых неизменно появлялся на публике после триумфального возвращения в столицу, а в простую тунику и серую траурную накидку, покрывавшую голову. За последние дни он словно постарел на много лет. Его кожа была бледна, черты лица заострились, а глаза были наполнены болезненной краснотой. Только стоял он всё также прямо, расправив плечи и гордо задрав голову. А его лицо искажала гримаса ненависти.

— Так вот кто повинен в смерти моего отца! — выкрикнул Лико Тайвиша, когда Кирот Кардариш прошел рядом с ним.

Тот остановился и с ухмылкой посмотрел на полководца.

— Следи за языком, юноша. Особенно когда выдвигаешь столь громкие и необоснованные обвинения, — спокойным тоном проговорил Кирот Кардариш. — Сейчас мы спишем это на пережитое тобой горе, но не думай, что Синклит будет и дальше прощать такие выходки.

Великий логофет заметил, как сжались кулаки наследника рода Тайвишей, а его усталые глаза, полыхнули злобой и яростью. Кирот смотрел на Верховного стратига с неприкрытым злорадством. Вся его поза словно говорила: «Ну что ты стоишь, мальчик, ударь меня ещё раз, теперь уже в Синклите!». На секунду, Джаромо испугался, что Лико не сможет сдержаться и бросится на обидчика, как это уже было тогда, на том злополучном пиру, но полководец оставался неподвижным.

Постояв ещё немного, глава рода Кардаришей продолжил свой путь и, пройдя через зал, занял место подле вещателя Лиафа Тивериша.

— Старейшины! Передо мной стоит достойнейший из нас. Тот, кто сможет удержать Синклит и весь Великий Тайлар в мире и законном порядке! Тот, кто не допустит новой смуты и имя ему — Кирот Кардариш!