Лотак был озадачен, ведь никогда раньше его не встречали подобным образом. Он спросил наглеца, зачем ему все это, на что Айдек пожаловался, что уже обыграл в сборные кости всех смертных и ищет достойного соперника. Например — бога. Заинтригованный бог согласился сесть с ним за доску и до самого утра они играли, повышая ставки. Выигрыши делились почти поровну, пока Путешественник не заявил, что хочет раз и навсегда выяснить, кто и них лучший игрок и как правитель Фэлигона ставит на кон свой город. Лотак спросил, что Айдек сочтет подходящим ответом, на что тот попросил в качестве ставки секрет выплавки нерушимой стали. Разгоряченный игрой бог тут же согласился и не заметил, как Айдек подменил кости. В три броска он одержал сокрушительную победу. Лотак был удивлен, но признал свое поражение и честно выполнил свою часть сделки — он не только передел Айдеку запретное знание, но и показал богатые жилы в холмах вокруг города, которые до этого были неизвестны.

На следующий день бывший изгнанник созвал Народное собрание и поделился с ним выигранным у бога секретом. Все мастера города тут же принялись за работу и вскоре выковали чудесные доспехи, в которые облачили всех своих воинов. Когда армия Манхарато Кайди подошла к городу и вступила в бой, то джасуры обнаружили, что их бронзовые мечи, топоры и копья не способны пробить тораксов и щитов тайларов. Бой был быстро проигран и сам царь Манхарато Кайди попал в плен. Когда его привели к победившему джасурскую армию полководцу, в котором он без труда узнал торговца диковинками Кедиа, царь поклялся, что заплатит любой выкуп за свою свободу. На это Айдек ответил, что тогда ему придется поклясться, что он больше никогда не поднимет меч на Союз Тайларов, откроет свои города для тайларских купцов запретив обирать их пошлинами, а первенца, рожденного его дочерью, признает своим наследником. Отступать царю было некуда, и он поклялся перед своей разбитой армией во всем, что потребовал от него Айдек, прозванный Путешественником.

Когда актеры закончили свое выступление, весьма близкое к оригинальному повествованию, в зале раздались бурные и продолжительные овации.

— Вы не замечали, дорогой господин Джаромо Сатти, что все классическое искусство тайларов так или иначе основано лишь на одном простом сюжете — как ловко они обводят вокруг пальца другие народы? В особенности нас, джасуров.

Великий логофет развернулся на голос. Рядом с ним сидел невысокий пухлый мужчина средних лет, одетый в изящную накидку, ярко-изумрудного цвета. У него были маленькие, словно две бусинки карие глаза, а толстые розовые щеки и крохотный подбородок обрамляла тонкая линия бороды, переходившей в длинные, намасленные, вьющиеся волосы.

Джаромо заслуженно гордился тем, что знал в лицо всех почти важных людей в государстве, но этот человек не будоражил в нем никаких воспоминаний. Только крупный золотой перстень с самоцветами, одетый на большой палец, показался ему смутно знакомым.

— Позволю с вами не согласиться. Этот сюжет неизменен для всех героических легенд у всех народов и, поверьте, джасуры тут совсем не исключение. Вспомните хоть песни о царе Альматто, или предание о Эльмелите Неверной, той самой, что соблазнила вождя вторгшихся в царство варваров и заставила поклясться, что он покинет ее родину, оставив все награбленное. Почти в каждой джасурской легенде народные герои оставляют в дураках богов, духов, и, конечно же, иностранцев. Это универсальный сюжет, ведь для чего ещё нужны мифы и предания, как не для утверждения значимости народа их сочинившего?

— Какая точная и любопытная мысль! Верно, верно говорят люди, что наш Великий логофет суть светоч проницательности, всегда зрящий в самый корень любого дела. Я просто не могу не согласиться с вами. Но не кажется ли вам, что именно тайлары слегка перебарщивают с этим универсальным сюжетом? Только вспомните как в этой постановке, карикатурно и комично выглядел в своих припадках гнева царь Манхарато и как уверенно вел себя Айдек Путешественник.

— Таковы законы театра. А что же до переборов, то вы, мой друг, видимо, просто не знакомы с творчеством арлингов. Вот уж где каждое предание повествует о коварных иностранцах и благородных уроженцев прибрежных городов, что вопреки всему срывают их подлые замыслы.

— Ох, боюсь, что я и вправду совсем не знаком с их творчеством, а посему просто положусь на ваше слово. Но я чувствую некую неловкость, возникшую между нами — я начал с вами разговор не представившись. Купец и владелец мастерских Кантанаримо Звейги, к вашим услугам.

— Звейги? Я знал Рамалето Звейги, он…

— Мой папа. Да найдет его дух вечное упокоение.

— О, примите мои глубочайшие соболезнования, не знал, что ваш отец умер.

— Благодарю вас за вашу скорбь, господин Сатти. Папа скончался без малого полгода назад. Умер во сне. Он прожил долгую, прекрасную жизнь и расстался с ней легко и без мучений. Лично я склонен почитать это как милость богов, проявленную к моему дорогому папе.

— Как я понимаю, именно вы унаследовали его дело?

— Да, все так. Его дело, его загородные имения, дома и все его состояние. Покаюсь вам и только вам — не оставил братьям и сестрам ни авлия. Забрал себе всё подчистую. Но молю не осуждать меня за это. Они бы в мгновение ока промотали все нажитое моим папой, а я сохраню и приумножу его богатства. Ведь именно мне, как старшему, как папиному первенцу, выпала ноша оберегать достопочтенное имя нашей семьи.

— Весьма похвальное стремление.

— Ох, бросьте, дорогой господин Джаромо Сатти. В душе я тот ещё пройдоха и низкий простолюдин. Каюсь перед вами и в этом. Но раз уж мое состояние открыло мне, джасуру и палину, двери в дома благородных ларгесов и даже позволило посещать вот такие вот роскошные приемы, то почему бы не завести пару полезных знакомств?

— Полезные знакомства — весьма капризное удовольствие, господин Кантанаримо Звейги. Бывает, что иное знакомство не стоит ничего или оказывается по цене сопоставимо с прибрежным имением. Одни нанесенным вредом многократно превосходят сулящую выгоду. Другие, напротив, возвышают и оборачиваются золотом. Но у всякого из них все равно имеется своя цена.

— А я разве похож на скрягу, мой дорогой Джаромо Сатти? Вините мне в чем угодно — в черствости, в бессердечности, эгоизме, но скупость в делах мне чужда и противна. Более того, узнав меня поближе, вы поймете, что я, ко всему прочему, ещё и человек преданный своему государству. И чтобы выказать свою преданность и любовь я бы хотел в честь победы юного Лико Тайвиша подарить своему любимому городу бесплатные состязания лучших борцов на главной площади каждого из кварталов Каменного города. Как мне кажется, сие развлечение станет отличным дополнением для грядущего триумфального возвращения наших победоносных войск. И я был бы крайне вам признателен, чтобы вы, когда Первый старейшина спросит, кто же организовал эту часть праздника, не забыли упомянуть мое скромное имя.

Джаромо заулыбался. Тонкое переплетение лести, намеков, лжи и истинных желаний, порождали неописуемо прекрасный танец, в котором Великий логофет был готов кружиться вечно. И если бы этот вечер прошел без подобного развлечения, то он бы счел его пресным и потерянным. Взяв с подноса зажаренную в давленном чесноке и лимоне креветку он как будто ненадолго задумался, напряженно нахмурив брови, а потом откусил ее и с наигранным удовольствием прожевал.

— Подобные представления одна из любимых забав блисов. Я всецело уверен, что простой народ, да и некоторые представители благородного сословия, придут в несказанный восторг от столь щедрого подарка. Но как мы с вами и говорили, народ живет героями и легендами. Более того, он нуждается в них, дабы чувствовать себя единым целым со своим прошлым и ощущать свое величие и превосходство в настоящим. Но память человека, увы, весьма зыбка и ненадежна. И бывшие такими важными события со временем меркнут, если не поддерживать их яркими и свежими чувствами. Так, что каждая легенда и особенно каждый подвиг, вроде победы над дикарями, что веками опустошали наши границы, нуждается в увековечении. К примеру, в виде бронзовых статуй молодого полководца.