Теперь они почти не разговаривали, а если и начинали, то быстро скатывались в нескончаемый поток ругани и взаимных претензий, не зная, как ещё докричаться друг до друга о своем общем и нескончаемом несчастье. В итоге единственный выход, который нашел для себя Айдек, — это выход на улицу. И стараясь как можно реже появляться дома, он все больше укреплялся в мысли, что все это, от их отношений до выкидышей, ни что иное, как божественное наказание. Наказание за малодушие, за страх перед отцом, который заставил его жениться на язычнице и совершить грех.
Покинув спальню и пройдя по узкому коридору, он торопливо спустился вниз по крутой темной лестнице, желая как можно быстрее оказаться на улице.
Вместе с женой они жили в небольшом двухэтажном доме на восточном краю квартала Фелайты, который достался Айдеку после решения отца перебраться с остальной семьёй за город. Кроме них тут жила лишь старая Виатна — кухарка и прислуга из блисов, которая отчаянно пыталась сохранить остатки уюта в этом опустевшем доме. В столь ранний час она обычно ещё спала, а потому Айдек постарался пройти мимо ее комнаты как можно тише, чтобы ненароком не разбудить эту добрую женщину, знакомую ему с самого рождения.
Выйдя за дверь и заперев ее на ключ, он зажмурился и втянул ноздрями утреннюю прохладу. Город только начинал просыпаться, и окутанные легкой утренней дымкой улицы были практически пусты. Такой малолюдный Кадиф больше всего нравился Айдеку. В нем ему было спокойно. Ради этого особого чувства он и старался выйти из дома как можно раньше, чтобы насладиться чистотой и простором пустынных улиц. И побыть, наконец, одному. Без Ривны.
Обычно его путь пролегал почти до самых Прибрежных ворот, к Хайладской крепости, где была расквартирована Вторая домашняя кадифарская тагма, фалагом которой он являлся. Но сегодня Айдек пошел в другую сторону. Пройдя немного по широким улицам квартала, он вышел на Царский шаг, который в этот первый рассветный час, был ещё почти пустым. Только редкие группки городских рабов то и дело сновали то тут, то там, убирая и приводя в порядок главную улицу столицы после недавнего триумфального шествия.
Рабы работали на удивление скоро и от грязи, мусора, цветов, веток и крови, которыми полнился Царский шаг после шествия победоносной армии, почти не осталось и следа. Как и от недавнего народного празднования. И там где совсем недавно бесплатное вино лилось без всякой меры, а люди на радостях теряли всякое достоинство, теперь царили чистота и порядок. Даже в запахах города все больше чувствовалась свежесть моря.
Ступив на желтые мозаичные плиты, украшенные причудливым орнаментом, Айдек огляделся. По всей протяженности широкой улицы возвышались могучие стелы из красного гранита, блестевшие отмытыми бронзовыми барельефами, между которыми, обрамленные с двух сторон стройными линиями кипарисов, располагались узкие водоемы с чистой водой, в которой плавали маленькие разноцветные рыбки. Весь Царский шаг был прекрасен, но больше всего Айдеку нравились именно стелы, на бронзовых барельефах которых были увековечены все главные победы государства.
Когда ему выпадал такой шанс, он всегда обходил как можно большее их число и подолгу вглядывался в кованную память государства. Вот и сегодня его путь пролегал почти до самой площади Белого мрамора, а время совсем не поджимало и не подгоняло Айдека. Он мог гулять по главной улице города, наслаждаясь столь редкими тут тишиной и покоем, прячась от всех в глубинах великой истории государства.
Поворот, из которого он вышел, как раз находился возле самой первой стелы, расположенной за десять тысяч шагов от Прибрежных врат. В пятидесяти саженях от нее уже расчистили новую площадку, на которой вскоре должен был возвыситься новый монумент, возведенный в честь покорения харвенов. Но пока литая в бронзе история государства начиналась с победы над величайшим смутьяном в истории Тайлара.
«Стела Рувелии», как прозвали ее в народе, была в некотором смысле уникальной — ведь ее посвятили не завоеванию соседней страны или разгрому варваров, пусть даже уже покоренных, как все прочие триумфальные монументы, а победе над мятежниками, многие из которых были этриками и даже гражданами государства.
Отношение к этой стеле у Айдека было непростым. Слишком мрачные страницы истории застыли на ее бронзовых барельефах. Слишком уж неоднозначной была изображаемая здесь радость победы и последующий триумф с казнями бунтовщиков. И, насколько знал фалаг, даже в Синклите и Коллегии велись очень жаркие споры о том, стоит ли ее ставить.
История Тайлара знала много смут и гражданских войн, а восстание Квелла во времена Первого Союза и вовсе чуть не погубило молодое государство, но ни одному из этих эпизодов не было посвящено монумента. Даже для победы Палтарны над Абвеном, в результате которой тайлары завершили объединение, не нашлось места в этом ряду. Ведь воздвигнувшие Кадиф и Царский шаг Ардиши считали, что победы над соотечественниками, пусть даже и этриками, не несут доблести и славы. И потому сведения о них хранилась в памяти поколений, в свитках исторических хроник и на внутренних барельефах Яшмового дворца — как предупреждение потомкам, о возможных последствиях непродуманной политики и решений.
Но испуганные рувелитами старейшины все же решили пренебречь этим негласным заветом. Как и многими иными законами, во время усмирения восстания и последующей расправы. Говорили, что этой стелой ларгесы желали показать незыблемость сословий и Синклита. Что созданный им порядок, далекий как от царской власти, так и от народных собраний и избираемых владык, будет вечным. Как сам гранит, из которого был воздвигнут этот монумент.
Айдек подошел почти вплотную, проведя рукой по холодной бронзе литой поножи тайларского воина, которого протыкал копьем кричащий арлинг. История восстания Мицана Рувелии была ему хорошо знакома — его отец прошел всю эту войну, снискав на полях ее сражений почести и посты в тагме. И он частенько рассказывал сыну о тех днях.
Все началось в Кере, за два года до рождения Айдека. Тогда Синклит, отчаянно пытаясь найти деньги после разорительного восстания Милеков, в очередной раз поднял налоги для купцов-этриков, сильнее всего обобрав арлингов из прибрежных торговых городов. Вот только они слишком уж хорошо помнили долгую историю независимости и отказались с покорностью принимать этот новый грабеж. Вначале в Керре местные жители напали на сборщиков податей и забили их до смерти, а потом сожгли виллу наместника, разорвав его самого двумя колесницами. Изгнав гарнизон, с помощью перешедших на сторону восставших союзных отрядов, арлинги на народном собрании провозгласили об отделении от Тайлара.
Узнав о мятеже, стратиг Арлинга направил к городу домашнюю тагму, но бунтари смогли застать ее врасплох во время ночной стоянки и перебить почти полностью.
Посеянные этой случайной победой зерна бунтарства дали свой бурный рост. Мятеж быстро перекинулся на другие арлингские города, взбудоражив даже Мефетру и Сэфтиэну. Повсюду на юге, в землях бывших когда-то Союзом Арлингов, этрики начали нападать на сановников и военных, сколачивая сначала банды, а потом и в целые армии, которые становились все больше и организованнее.
Наученный горьким опытом промедления с восстаниями царицы Дивьяры и Милеков, Синклит решил задавить новый мятеж в зародыше. Собрав огромную армию под руководством полководца Кирана Олиша, они направили ее на юго-восток, с единым приказом — любой ценой усмирить неверные города. Впрочем, сам Олиш мало подходил для такой роли, ведь единственным его достоинством было родство с Ягвишами и ещё доброй половиной алатрейских семей. Однако при нем оказался один очень талантливый стратиг — Мицан Рувелия. Будучи простым блисом, он сделал просто головокружительную карьеру и, по сути, руководил все той войной. Вначале кампания против бунтовщиков шла успешно: их армии были разбиты, в трех из восьми больших арлингских городах был восстановлен порядок, а сама Керра находилась в осаде. Но тут неожиданно умер Верховный стратиг и Олиш, уверовавший в неизбежную и скорую победу своих войск, снялся с частью тагм, отправившись к Кадифу, чтобы принять участие в выборах нового главнокомандующего.
