— Командир! — обратился к нему один из старших солдат. — Может мы их это, по трое вязать будем? Ну так, знаете, бочок к бочку и ноги промеж собой. А то больно много их что-то, как бы верёвки не кончились.

— Действуйте, — нарочито безразлично проговорил фалаг, стараясь сдержать очередной приступ тошноты, подступившей к горлу.

Дальнейшая судьба всей этой смердящей массы, что добровольно или не очень сдавалась сейчас солдатам, была хорошо известна. Таких как они не брали в домашнюю прислугу, не покупали для развлечений или работы в мастерских или в поле. Им не доверяли прокладывать дороги, строить дома или мести улицы. Единственное место, где подбирали подобные отбросы рода человеческого, находилось на востоке от города — в Барладских горах. Там, в родящих серебро и железо копях, рабство было лишь отстроченной, причем не на слишком большой срок, смертью. Смертью от голода, от болезней, от кнута надсмотрщика или обвала, что мог каждую минуту заживо похоронить сразу пару десятков человек, а то и просто от усталости и изнеможения.

И жители Аравенн знали про это. Не могли не знать. И сидя сейчас связанными на камнях площади, они понимали, какая судьба их ждет.

Неожиданно кто-то из пленников схватил Айдека за край плаща и резко потянул. Фалаг обернулся, схватившись за меч. Прямо перед ним сидел поджарый мужчина средних лет с бледной кожей и немытыми русыми волосами, заплетенными в две косы.

— Господин, послушайте меня господин! Ошибка тут! Отпустите меня, пожалуйста. Не при делах я совсем. Не из этих я. Не пришлый какой. Этрик из вулгров. Не громил я ничего. Никому зла не делал. Ошибка это!

— Если ты невиновен, то не пострадаешь. Власти разберутся.

— Ага, как же. Разберутся. Я же знаю куда вы нас. В шахты эти, в Барладах которые. Всем скопом туда. А оттуда ходу нет. Знаю. Слышал. Я ж сгину там. Живьем сгнию. Понимает, господин? Сгнию! Я же не из этих — он кивнул в сторону своих связанных соседей. — Я ж нормальный. Как это, за-ко-но-по-слу-шный, вот. В доках работаю, суда разгружаю, тележку вожу до рынка али складов. Честный я. Случайно меня взяли. Ну совсем случайно. Просто не там оказался. Всеми богами и кровью предков клянусь — никого я не громил не резал. Ну отпустите вы меня. У меня же дети! Жена. Мать старая, больная. Сыновья. Дочка скоро замуж выйти должна. Как они… да как я… боги!

Он зарыдал, уткнувшись головой в колени. Его тело забилось в судорогах, а потом, резко откинув назад голову, мужчина завыл. Завыл громко, словно стараясь вложить в этот крик всю боль, страх и отчаянье, что были внутри него. Стоявший рядом солдат дернулся от неожиданности. Выругавшись, он с силой ударил его в живот древком копья, отчего представившийся носильщиком мужчина захлебнулся криком, упал на землю и, поджав ноги, тихо заскулил.

Айдек пристально на него посмотрел. Из одежды у пленника остались лишь порванные штаны из зеленой шерсти и сапоги из грубо выделанной кожи. Хотя тело его и покрывали свежая грязь и кровь, оно было довольно чистым — ни струпьев, ни расчесов или язв, да и шрамов почти не было заметно. Вполне возможно, что вулгр и не соврал. Тем более, что говорил он на весьма сносном тайларене, а среди обитателей Аравенн такое встречалось не так уж часто. Он вполне мог оказаться случайной жертвой, этой скорой и быстрой расправы. А мог и соврать — и под шумок, присоединившись к громящей всё и всех толпе, тоже успеть пограбить.

Но фалаг не мог ему помочь. А главное — не хотел этого делать. Вся эта кричащая, стонущая и ревущая масса вызвала у него только брезгливость и тошноту. Единственное, о чем он мечтал сейчас, чтобы все это побыстрее закончилось и воды памяти размыли все воспоминания об этом мерзком дне.

О Единый! Как он вообще мог тревожиться о судьбе этих проклятых? Все они, все до одного, были грешниками, что своим существованием отвращали от этого мира взор Всевышнего. И очищая эту человеческую скверну с улиц Кадифа, они очищали мир.

Когда все бунтовщики были связаны, бежали или погибли, воины соединившихся двух линий отконвоировали их в Хайладскую крепость, проведя по улицам города раздетую и избитую толпу. Горожане смотрели на нее со смесью страха и любопытства, кто-то подбадривал солдат, иные кидались всяким мусором в связанных, а один раз какой-то пьяный мужик в кожаном фартуке даже бросился на пленника из фальтов и несколько раз ударил его дубиной, разбив тому голову. Но в целом, путь до крепости был без происшествий.

Остаток дня Айдек провел как в тумане. Вместе со своими людьми он, как и все командиры тагмы, распределял будущих невольников по камерам в подземелье, принимал военных и городских сановников, что-то рассказывал им, показывал арестованных. Конвоировал жителей Аравенн до дознавателей. Приводил их на организованный прямо в крепости суд и отводил обратно. Менял веревки на железные кандалы. Отправлял гонцов и посыльных. О чём-то докладывал и передавал команды своим солдатам.

Лишь глубокой ночью всех командиров тагмы собрали в зале совета. За большим столом, в изголовье которого устало склонившись над табличками и листами пергамента сидел листарг Эдо Хейдиш и три арфалага, расположились около двадцати сановников военной палаты, дюжина дознавателей, трое чиновников из торговой палаты и все тридцать фалагов. Хотя стол и был большим, рассчитанным как раз на такие собрания, сидели они весьма плотно, прижимаясь друг к другу, толкаясь локтями и негромко переругиваясь.

Айдек поискал глазами Лико Тайвиша, но стратига нигде не было видно. Похоже, что он так и не вернулся в крепость после стремительного подавления бунта.

Вернувший себе бразды правления над тагмой Эдо Хейдиш, сидел нахмурившись и постоянно о чем-то переговариваясь с арфалагами. Он выглядел очень уставшим и словно бы постарел на пару лет. Даже седины в его волосах, казалось, стало немногим больше, а глаза ввалились, окрасив веки темной синевой.

Когда все заняли свои места, а гул несколько поутих, листарг поднялся, тяжело опершись кулаками о стол, и проговорил охрипшим и усталым голосом.

— Командиры, сегодня вам удалось подавить бунт в Аравеннах и подавить его в зародыше. Хотя моей заслуги в том и не было, ничто не мешает мне выразить вам свою благодарность и признательность. Спасибо вам, воины, — фалаги одобрительно застучали кулаками по столу. Командир тагмы дождался пока они закончат, а потом продолжил. — Как я уже сказал, вы сохранили мир и порядок в этом городе, хорошо почистив его от всякой швали. Надеюсь, что теперь у нас станет поспокойнее. Впрочем, все это общие слова. Теперь перейдем к конкретике. Фелтараимо, зачитайте нам итоги дня.

Худой и длинный словно ветка старший писарь тагмы поднялся со своего места и, достав несколько табличек, начал зачитывать их содержимое скрипучим и невероятно тонким голоском.

— Как удалось доподлинно установить в ходе дознания, беспорядки на Восточном рынке Аравенской гавани начались примерно за полтора часа до полудня, когда у сборщика податей Риветоно Айфаси возник конфликт с мясником Гунзараварой. Как утверждают очевидцы, на законное требование уплатить долг за третий месяц торговли, мясник, являющийся выходцем из Косхояра, грубо его обругал, а потом ударил козлиной ногой по лицу. Сопровождающие стражи тут же скрутили мясника, но на крики косхая сбежались его многочисленные родственники также работающие на этом рынке. Дальнейшие описания, как следует из протоколов дознания, впрочем, расходятся. Часть очевидцев клянется, что один из стражей ударил престарелую мать Гунзаравары, отчего у старушки начался припадок. Вторая же половина заявляет, что женщина сама бросилась на стража с половником и тот, отмахнувшись, нечаянно уронил её на землю. Как бы то ни было, после сего события родня мясника напала на стражей и сборщика податей, а следом к ним присоединились и многие другие работники рынка, его посетители и члены местных банд, что вероятно и учинили самосуд. В дальнейшем, уже в самой толпе, начались ссоры и склоки, переросшие в погромы и грабежи лавок. Как утверждают очевидцы, дело было в том, что возможностью пограбить решили воспользоваться всякие отбросы, кои и пошли дальше, сея смуту и разрушения которые и были пресечены тагмой. В результате же непосредственно событий на северной базарной площади, среди солдат было убито трое, ранено семеро, в том числе один серьезно. Среди погромщиков погибло сто двадцать девять человек, семьдесят три ранено тяжело. Всего же арестовано было четыреста девять человек. Как было установлено позднее, среди них оказалось тридцать четыре этрика кои смогли подтвердить свое сословие. Все они отрицали свое участие в беспорядках и клялись богами, что оказались задержаны случайно. В силу невозможности установления их причастности или же непричастности к бесчинствам и убийствам сановника, каждый из них был высечен кнутом и оштрафован на триста ситалов. Остальные же, не имеющие сословий или принадлежащие к палагринам, будут в скором времени выставлены на аукцион без компенсаций, как впрочем, и штрафов, для их семей. Ущерб, нанесенный городу и гражданам, пока подсчитать не удается.