Безумие — это самое простое и понятное объяснение. Может, это вообще всё сон. Ведь что он помнил последнее?.. Чёрное копьё, исполинская башня, вытягивающаяся в Межреальность над Эвиалом; жизнь, покидающая Разрушителя — то есть его, Фесса, Кэра Лаэду — и ничто.

И негромкий голос отца, Витара Лаэды, словно прилетевший из детства, из уютной и ароматной темноты его, Кэра, комнаты.

Слова о том, что некроманту суждено спать, пока не изменится мир.

Мир изменился, только как понять, изменился ли он только в его, некроманта, сознании, или по-настоящему?

Дознаватель казался вполне доброжелательным, совершенно не похожим на отца-инквизитора. Однако сейчас ему, Фессу, нужно совсем иное; а для этого придётся кое-что ему рассказать.

— Быть может, сударь Виллем, вам будет небезлюбопытно узнать, что приключилось после того, как я справился с драугом…

…Рассказ длился недолго. И, в отличие от мальчишки Конрада, дознаватель лишь саркастически поднял бровь, услыхав о деве Аурикоме в качестве приманки для неупокоенных.

— Нимало не удивлён. Рыцари последнее время чувствуют, что мы, Святая конгрегация, действуем куда успешнее их. Мы, чёрная кость, монахи, из простых и незнатных!.. конечно, тут на всё пойти можно. Метод, не спорю, жестокий, но… порой применяется. Особенно, если под руку подвернётся приговорённый преступник или ведьма, или колдун, чьи злодеяния изобличены и доказаны.

«То есть и святые братья не брезгуют охотою на живца…»

Впрочем, не забывай, некромант, ты тоже умерщвлял чёрных котят.

— Так, значит, этот лич её похитил? И скрылся костяным коконом под землёй?..

— Да, сударь.

Отец Виллем вздохнул.

— Тогда нам останется лишь помолиться о погибшей душе несчастной девы. Я высокого мнения о вас, сударь некромаг, и, уж раз вы не смогли взять след малефика, не бросились в погоню, а вернулись в Хеймхольм, значит, по дщери Господней Этии можно читать заупокойную.

— Я так не считаю, сударь Виллем.

— Очень благородно, — с холодком заметил монах. — Но очень неумно. Если вы, сударь некромаг, собираетесь отправиться на поиски похищенной — это будет пустой тратой времени. Подумайте лучше о простых поселянах, кого не столь изощрённые твари, как этот лич — костецы, летавцы, стыгхи, стригои, драуги и прочая нежить разорвёт на куски и сожрёт живьём. Простой принцип.

— Принцип меньшего зла? — перебил некромант. Кажется, это получилось несколько злее, чем следовало, потому что отец-экзеку… то есть господин дознаватель сжал губы и прищурился.

— Господь велел нам спасать тех, кто рядом, а не за тридевять земель. Ибо иначе мы не спасём никого.

— Не будем спорить, сударь. Я отправляюсь за личем. Костяным Головам придётся подождать. Вам посоветую выставить кордоны, и…

— Не учите меня, как справляться с неупокоенными, сударь некромаг, — огрызнулся отец Виллем. — Мы их сдерживали до вас, и после вас тоже сдержим, невелика важность!.. — Он недовольно дёрнул щекой, вновь потёр повязку через пустую глазницу. — Не люблю разочаровываться в людях, сударь. Но, видать, придётся.

— Наблюдать за моим искусством можно и при поисках лича, — пожал плечами Фесс.

— Конгрегация предпочла бы делать это по ходу чего-то более полезного, — отрезал монах.

— Разве поиски такого отъявленного малефика не полезны?

— Полезны. Но менее, чем упокоение огромного поля могильников и катакомб. Что ж, сударь некромаг, вы ломаетесь, словно красная девица, а я не привык повторять дважды. От Святой конгрегации так просто не отворачиваются; честь имею откланяться, сударь.

И он действительно поднялся, коротко и холодно кивнул, двинулся прочь через мгновенно раздавшуюся трактирную толпу.

Некромант молча прикончил свиной бок. В конце концов, не напрасно же эта хрюшка угодила под секиру?

В кошеле позвякивало золото. Господин бургмейстер заплатил в точности по «высочайше утверждённым расценкам». Получилось неплохо.

Теперь оставалось только понять, где и как искать этого лича.

А насчёт заупокойной службы… если малефик пошел на такие усилия, чтобы заполучить девушку, то, скорее всего, нужна она ему живой. Для просто жертвы можно было выкрасть любую пейзанку; а вот если не просто…

Нет. Этиа Аурикома была жива, в этом он не сомневался.

Горы, горы, горы. Это только кажется, что они одинаковы в любом мире. Где-то они игольчато-остры, словно им нипочём наждак ветров и вод; где-то — опрокинуты, поднимаясь к небу громадными столпами: узкое основание, расширяющееся кверху; где-то они и вовсе парят над поверхностью — в таких горах заносчивые чародеи обожают устраивать свои замки.

Но даже те хребты, что на первый взгляд одинаковы, как две капли воды, имеют свой характер, душу и голос. Уловить его непросто, шепчут горы тихо и очень-очень медленно; но, если остановиться и что есть силы прислушаться, можно разобрать их голоса — низкие, скрипучие, словно камень трётся о камень.

Горы жаловались и причитали. Фесс не разбирал слов, лишь ощущал их тоску, их горечь, их печаль — что-то очень плохое творилось с глубоко ушедшими корнями, они слабели, словно там трудилась целая армия неведомых паразитов.

— Не слушай их. — Аэ шла впереди, вернее, легко перескакивала с валуна на валун, отыскивая дорогу. Всё больше становилось деревьев, мхи уступали место травам, пронеслись над вершинами какие-то пичуги.

— Где мы, Аэ? — Он повторял этот вопрос вновь и вновь, наверное, больше обращаясь к собственным чувствам, нежели к юной драконице.

— Предгорья. Спускаемся вниз. Я чую жильё, — лаконично отвечала та.

Фесс только потряс головой. Почему он так слаб? Еле ноги передвигает, а драконица прыгает, как ни в чём не бывало. Почему не повинуется сила? Она здесь есть, хоть и «горькая», по выражению Аэ. Почему, почему, почему…

Что случилось там, после огненной купели, в которую рухнуло Дно Миров? Почему все воспоминания являют собой абсолютно бессвязную мозаику непонятно чего, бессмысленных изображений, словно в детской иллюзии?

Что случилось с Эвиалом, с Мельином, с Долиной Магов, наконец?

— Не грызи себя, — обернулась Аэсоннэ. — Мы, драконы, принимаем мир таким, какой он есть. Небо. Ветер. Солнце. Вода. Полёт. Чего ещё надо для счастья?

— Вам, наверное, и впрямь ничего.

— И тебе тоже. Не грызи себя, я же сказала. Здесь найдутся настоящие враги.

«Я дрался в Мельине и в Эвиале. Хранил Мечи, сам того не ведя, но хранил. Не размокай, не распускайся — не этому ли учил тебя отец? Жаль, что ты так редко о нём вспоминал…»

Ты Кэр Лаэда, сын Далии и Витара Лаэда. Помни об этом. Всегда.

Он не сжимал кулаков и не стискивал «до хруста» зубы. Просто встал и пошёл за драконицей, почти не уступая ей в быстроте.

— Что с твоим посохом?

Они сидели у костра. Аэсоннэ предложила было разжечь, однако Кэр лишь покачал головой. Нет, он должен сам.

Простенькое огненное заклятие получилось у него с шестого раза. Сила выскальзывала, не подчинялась, не заполняла мыслеформы, не трансформировалась; тонкий язычок пламени поднялся над растопкой, лишь когда Фесс с отчаяния прибег к рунной магии — да-да, той самой, началам которой его обучил старик Парри, когда потерявший сам себя Кэр Лаэда впервые оказался на Северном Клыке.

— Посох как посох, — некромант оглядел выломанный ранее можжевеловый ствол.

— Ничего не чувствуешь? — удивилась драконица. — Не видишь разве…

— Погоди, не говори, сам определю, — остановил он её.

Сила вывёртывалась, словно склизкая рыбина из рук. Билась, изворачивалась, дёргалась; и горчила, да. Аэ была совершенно права. У магии здесь имелся странный привкус, возникавший во рту у Кэра всякий раз, как он пытался пустить в ход какое-то заклятие.