Город греха не знал, что делать. Когти бестии оставили четыре глубоких борозды, с корнем выдирая траву, разрывая землю — уже не сухую, бесплодную, но густой живородный чернозём, и шрамы эти стремительно затягивались, словно невидимая рука опытного лекаря сшивала края раны.

— Сейчас… — пробормотал некромант. Его начинал трясти озноб, в глазах темнело — деревце поднималось всё выше и жадно требовало сил. А силы мог дать только он — принять её в себя, преобразовать и подарить тому, что начинало цвести и жить вокруг него.

…Новая атака. На сей раз четыре твари, и каждая со своей стороны. Ещё одна поднырнула под островок, норовя вцепиться снизу, наивно думая, что там не достанет.

…Они впились в края летучего клочка тверди, когти их глубоко погрузились в мягкую и влажную землю. Фесс видел распахнувшиеся пасти, коричневатые клыки, глотки, откуда разило гнильём; деревца задрожало, словно в испуге. Не бойся, маленькая, я не дам тебя в обиду…

Все, кого я вызвал, кого привёл сюда, сыграли свою роль. Последний аккорд — он твой, некромант, и никуда от него не денешься. Ошиблись те, кто считал, что ты в ловушке; ошиблась и та, что думала — она может направлять тебя, потому что люди всегда останутся всего лишь людьми, по сравнению с драконами и их памятью крови.

Но дело сделано.

Четыре уродливых отражения сути истинных драконов, искажённых Хаосом, вечной жаждой воплощения, ринулись на него со всех сторон, пятая тварь, вцепившись всеми конечностями, яростно грызла дно летающего острова.

Сам же он поднимался всё выше, приближаясь к кипящим лиловым тучам. Некромант ощущал бурление дикой силы, Хаос словно разом пытался двигаться в мириаде направлений одновременно.

Ринувшихся на него чудовищ он встретил по старинке, сталью глефы и добрыми чарами ещё времён Долины.

…Лопнул панцирь на одной, словно угодив меж невидимых, но неподъёмно-тяжких жерновов. Острие чиркнуло по горлу второй, из косого разреза брызнула горящая кровь. Третья уже готова была вцепиться в спину, и некромант встретил её выставленным клинком, ударив вслепую.

Трое. Отбить удар четвёртой он уже не успевал.

Собственно, он знал, что не успеет.

Они сшиблись грудь в грудь, когти вспороли ему бок; теперь брызнула уже и его собственная кровь.

От боли всё помутилось, он падал, падал, падал, ощущая, как встало время и как растёт панический и предательский ужас — а что, если он ошибся?..

Его кровь, простая человеческая кровь, алая, как и положено — растекалась по линиям магической фигуры и тоже начинала светиться: серебристо-зелёным, подобно листве над головой.

Тварь торжествующе взвыла. Пятая, остававшяся под островком, жадно и нетерпеливо рванулась наверх, не в силах удержаться — бестий лишал рассудка запах крови.

Некромант падал, но его уже подхватывали внезапно выросшие, рванувшиеся ему на помощь ветви. Не щадя, вонзались в открытые раны; острые, словно копья, они ударили в глаза и пасть демона, с лёгкостью пронзая чешуйчатый панцирь.

Их нанизало, словно на вертела, притиснуло друг к другу. Сознание разрывалось, однако Фесс не позволил себе лишиться чувств — смотрел, как затухала жизнь в глазах твари Хаоса, как покидала её сила и как ветви серебристого деревца мигом пускали множество корней и корешков, вбирая ненужную бестии плоть.

Бестия издыхала, раны же некроманта закрывались. Ветви осторожно, бережно выскальзывали, дерево, словно опытный целитель, спасало его.

Кровь некроманта кипела в линиях фигуры, а сам он, тяжело стоя на одном колене и ухватившись за ствол, неотрывно смотрел, как шевельнулось мёртвое тело драконицы, как и его начали оплетать неутомимые ветки, обвивать, врастать, растворяя его в себе.

Беззвучный крик взрезал его мысленный слух.

— Держись, — прохрипел он. — Держись, ну, пожалуйста…

То, что представлялось именем Аэсоннэ, исчезло, полностью покрытое листвой, растворилось средь густых зелёных побегов. На миг мелькнули чудовищные формы мантиссы, того самого страшилища, что Фесс сразил в самом конце своей дороги сна. Здесь же, на крохотном скалистом островке словно наступила внезапная весна: пахло свежей травой, молодыми листьями, весной, утром природы; тугой кокон дёрнулся раз и другой, замер, а потом быстро начал распадаться. Побеги желтели и ссыхались, но лишь для того, чтобы преобразиться, зазеленеть вновь.

…Под плотным покровом ничего не было. Ни тела, ни одежды, ни ремней или хотя бы пряжек. Ничего.

— Возвращайся, — проговорил некромант, обращаясь к буйствующим тучам. — Возвращайся, Аэ. Нам есть о чём поговорить.

Островок плыл всё выше и выше, пробивал поспешно расступающиеся облака.

— Возвращайся! — крикнул он уже в полный голос.

Лёгкий толчок. Это разжались воздушные корни, выпуская сухую оболочку твари Хаоса, той самой, пятой, что так и не успела к пиршеству.

За спиной Кэра кто-то негромко кашлянул. Негромко и смущённо.

Аэсоннэ в зелёном платье стояла, обхватив дивное дерево, тонкое, но высокое, раскрывающееся полупрозрачными голубоватыми листами. Оно тоже менялось, подобие того, что увидишь в любом лесу, уходило. По широким листам играли капли звёздной росы, потянуло свежестью.

— Простишь ли ты меня?..

Она прижалась щекой к серебристо-жемчужной коре.

Фесс улыбался. Было больно и боль эта останется с ним надолго, если не навсегда, но сейчас он улыбался.

Им предстояло много работы. Мир изменился, бесповоротно, пусть даже пока ещё об этом и не догадывается. И его, некроманта, долг — сделать так, чтобы здешние обитатели ничего бы не заметили и ни о чём не догадались, только вот дышать бы им стало полегче, да кончилась бы эпидемия неупокоенности.

Но теперь он знал, что с ней делать.

Правда, ему предстояло ещё познакомить Аэсоннэ с Ньес, а это наверняка выйдет потруднее, чем сладить с личем.

Лич… он тоже был нужен.

Там, наверху, ждали дева Этиа и рыцарь Конрад, а ещё — призрак той самой девушки, что должна была сдержать мёртвого колдуна. Её муки закончены.

— Возьми, — вдруг услыхал Фесс.

Аэ нагнула серебристую ветвь дерева, и та послушно отделилась, замерла причудливым посохом — не мёртвой деревяшкой, но живым и дышащим оружием.

Тем более, что снизу вновь поднимались демоны.

Город греха не сдавался. Не сдавались его хозяева. Их не так просто уничтожить, но, самое главное — нужно ли? Ведь если бы не они, не родилось бы и это древо.

Островок продолжал подниматься, лиловая тьма бежала от серебристых лучей. Ещё немного — и пред ними откроются врата. Врата, за которыми — Армере, и черепичные крыши, и медленные реки, и горы, где ждут своего часа разбросанные злые семена Хаоса.

Но всё это будет после.

Аэсоннэ аккуратно качнула ветвь, с широкого листа сорвались сверкающие капельки, полетели вниз — нет, уже не капельки, но семена!

Прощальный их подарок личу и тем, кто стоял за ним.

Драконица смущённо улыбнулась.

Демоны приближались, натужно работая крыльями, и Кэр Лаэда поудобнее перехватил вручённый Аэ посох.

— И кто бы объяснил ещё мне, что всё это значило? — Отец Этлау барабанил пальцами по столешнице. — Как, во имя всего святого, я тут очутился?

Они все сидели в той же таверне. Дверь накрепко заперта, хозяин и прислуга предусмотрительно исчезли.

А над столом, над крепкой столешницей, плавало в мягком серебристом сиянии сказочное деревце на зелёном, покрытом свежей травой и цветами, островке. Если приглядеться — увидишь бабочек над разноцветными венчиками, заметишь красногрудую пичужку на ветви.

— Я помню, — продолжал преславный отец-экзекутор, — мы все бились с Ним, со Спасителем… этой лживой сущностью… на Утонувшем Крабе… а потом — р-раз! — и я здесь, и помню, что родился тут, и вырос, и звали меня Виллем, и стал я членом Святой Конгрегации, и верую в Господа…