Руки в чёрных перчатках сложены на груди, некромант зябко кутается в чёрный же плащ, хотя воздух здесь, в невысоких приморских горах, мягок и тёпл. Снизу, из долины, поднимается аромат фруктовых садов. Среди зелени кипарисов мелькают красно-оранжевые черепичные крыши и белые стены домов, невысокие каменные изгороди, жёлтоватые дороги. По склонам карабкаются виноградники, каждая ягода — словно маленькое солнце.

Рядом с некромантом — посох чёрного же дерева с серебряным черепом в оголовке. Другого оружия нет.

Седые волосы Фесса достигли плеч, он носит кожаный узкий ремешок через лоб.

Он смотрит на Аэ и улыбается. Губы плохо слушаются.

— Замок во-он там, — она вытянула узкую кисть. Тонкие пальцы, длинные ногти, их Аэ шутки ради выкрасила серебристым.

Но Фесс уже и сам видит замок, угрюмую башню, высокую и острую, словно рыбья кость, странно и нелепо торчащую среди бесформенных груд старых камней. Кто-то с дьявольским старанием рушил стены и рондоли, почему-то оставив одну только главную башню.

— Один удачливый маг, — Аэсоннэ глядела прямо на замок, не щурясь несмотря на то, что солнце опускалось как раз в той стороне, — один удачливый маг как-то выследил старого дракона. Дракон, конечно, было одно название, что дракон, однако золота собрал немало. Магу повезло и вторично, дракона он… обманул.

— Обманул? — не поверил Фесс. — Не убил, но обманул?

— Обманул, — кивнула Аэ. — Отравил. А потом явился, предложив излечение.

— И что же? — Фесс повёл плечами. Спина очень быстро костенела, мышцы отвердевали, стоит посидеть, так потом не шевельнёшься.

— Дракон слишком хотел жизнь, — со вполне понятным презрением бросила Аэсоннэ. — Так нельзя. Он стал унижаться… и маг завладел огромным богатством.

— А дракона-то вылечил?

Аэ кивнула.

— Он было неглуп, понимал, что драконов совсем уж нагло обманывать нельзя. Себе дороже. Поэтому да, вылечил. А сам забрал золото и — представь себе! — добрался до этих мест.

— И поселился в этой башне?

— Угу, — драконица вновь покачалась на носках. — Эх, нам бы Мечи… разом бы всё уладили…

— Аэ… — Фесс протянул руку, но та лишь нахмурилась.

— Не утешай. Это моя вина. Моя вина, что остались без них. У меня ведь была… и есть… вся память, память крови! И чем я думала!..

Некромант хотел улыбнуться, одобряюще и неозабоченно, хотел сказать — чего горевать о случившемся? — но получилась только какая-то судорожная гримаса. Левая щека, похоже, вообще не желала двигаться как следует.

— Давай лучше просто заглянем к нему в гости, — предложил Фесс. — Вон я там, кстати, и вполне симпатичное кладбище вижу. Как бы там костяные драконы не сыскались, а, Аэ, что ты думаешь?

— Думаю, что сыщутся непременно! — ухмыльнулась драконица. — А уж господин маг должен знать, что с ними шутки плохи. От них золотом не откупишься.

— Ну, тогда пошли.

— Пошли. Только погоди, встать тебе помогу. Да не отдёргивайся!.. Обопрись. Та-ак… теперь пошли. Ничего-ничего, разойдёшься.

Молодой мужчина в чёрном плаще, тяжело опирающийся на согнутую руку молоденькой жемчужноволосой девчонки, направлялись к замку. Медленно.

Торопиться им было некуда, но они всё равно торопились.

«Спали слишком долго», как сказала бы Аэсоннэ.

Узкая дорожка, вернее, почти тропа, вьётся жёлтой змейкой, спускаясь вниз, в долину. Мимо кипарисов и грабов, мимо бесконечных террас виноградников, к оливковым рощам, привольно раскинувшимся внизу. Сквозь жужжание бесчисленных шмелей и пчёл, атакующих, казалось, любой и каждый цветок.

Желтизна цветущих акаций.

Навстречу попадается крестьянин с нагруженным осликом, испуганно пятится, останавливается на обочине и, помявшись, для верности снимает шапку. Аэсоннэ царственно кивает ему и тот робко улыбается в ответ, правда, улыбка получается совсем слабой и неуверенной.

Они у подножия кроваво-красного склона, тропа расширяется, к ней примыкает сразу несколько других, вперёд бежит уже неширокая дорожка, становясь деревенской улицей.

Справа и слева поднимаются каменные оградки до пояса, плетни с насаженными на колья глиняными кувшинами. Белёные стены домов и сараев, хлевов, амбаров; густо поднимаются колючие живые изгороди.

Собаки и кошки поспешно удирают со всех ног, псы жалобно подвывают, коты взлетают вверх по стволам деревьев, яростно шипя с безопасного, как им кажется, расстояния. Аэсоннэ лукаво улыбается им и какая-то особо впечатлительная кошка чуть не падает с ветки.

Люди останавливаются, бросают свои дела, глазеют им вслед.

Светит яркое и теплое солнце, однако Фесс зябко кутается в плотный чёрный плащ. Аэсоннэ же, несмотря на чёрную же курточку, похоже, жары вообще не ощущает, ей главное — чтобы смотрелось сногсшибательно.

Они достигают деревенской площади. Здесь небольшой аккуратный храм со всё теми же белеными стенами, черепичной крышей и невысокой квадратной башенкой колокольни, над коричневыми дверьми — потемневший от времени простой крест.

Напротив него — траттория, оттуда вкусно пахнет печёным и жареным, крестьяне сгружают с двух осликов какие-то мешки и корзины.

— Эй, добрый синьор! — окликает Фесса добродушного вида пузатый трактиршик с красноватым округлым лицом, носом картошкой и самое меньшее тремя подбородками. — И ты, прекрасная синьорина! Куда путь держите, отчего ко мне не заходите? Траттория «У Фабьо» знаменита на всю провинцию! Сам герцог, дай бог ему здоровья, нами не брезгует! Заходите, заходите, куда б ни направлялись, туда ещё успеете! А, добрый синьор? Прекрасная синьорина?

— Зайдём? — тихонько говорит Аэ, заглядывая ему в глаза.

Фесс молчит. Слишком много красок, слишком много запахов. За невысокой грядой, где высятся развалины замка, начинается спуск к морю. Там деревень уже куда меньше — шалят пираты, варварийские многовесельные галеры бесшумными тенями возникают на рассвете, безжалостные воины в тюрбанах с кривыми мечами сходят на берег, жгут, грабят, угоняют в рабство. Рыбацкие селения приходят в упадок, люди уходят дальше в прибрежные горы и рыба становится роскошью.

— А, синьор? Раздумываете? Зря, заходите, не пожалеете! Мои раки, в семи маслах и с семью злаками жареные, до самого Мессeна знамениты! Говорю, синьор, сам герцог Орсино их едал, едал да нахваливал! А синьорине, прекрасной, как горное утро, понравятся наши щербеты, всех вкусов, всех оттенков! Сам господин маэстро Гольдони начаровывал, а заклятия господина маэстро Гольдони — то всякий знает! — сбоя не дают!

Слишком много всего. Зрение, слух, обоняние, осязание ещё не привыкли. Их сбивает с толку богатство, яркость, многообразие.

Фесс молчит, но Аэсоннэ уже приняла решение и тянет его за полу плаща. На румяном лице трактирщика расцветает довольная улыбка. Он торопливо вытирает руки об оранжевый фартук, накинутый поверх просторной белой рубахи и сероватых холщовых порток чуть ниже колена и склоняется перед гостями, даже шаркнув ногою в сандалии по лёгкой дорожной пыли.

Они сидят в прохладе, в тени, на веранде, обращённой к площади, но прикрытой с трёх сторон живыми изгородями из вьющегося плюща.

Из храма торопливо выходит священник в коричневой рясе и белым крестом на груди, озабоченно глядит в их сторону, качает головой.