– Хм. Возражай. Да, я двумя руками за. А суд? Они ведь апелляцию напишут в областной. Там как посмотрят на такие художества?

– Напишут. Но ведь мы особо ничего не нарушим. Мы не будем ему сразу все эпизоды вменять. По одному. Ни куда не торопясь. Пусть катается до Свердловского СИЗО и обратно шесть раз. Да, даже если потом и чуть скостит ему областной суд срок, в чём лично я сильно сомневаюсь и буду активно им разъяснять политику партии, так ведь не до трёх лет с двадцати трёх. Ни один суд в восемь раз срок не уменьшит.

– Есть в твоих словах, Пётр Миронович, резон. Ещё предложения будут?

– Да, как ни быть. Только начали. Давай теперь об организации притонов поговорим. Тут тоже надо привлечь соседей и ДНД. И вот на третьем эпизоде нужно поступить, как и с воришками. То есть должно быть оказано сопротивление и должно быть возбуждена статья за хулиганство, так как это происходило в подъезде, и они перебудили всех соседей, как раз и оказывая сопротивление. Здесь, конечно, разбить на несколько дел не получится, но я переговорю с судьями, и они будут путём частичного и полного сложения давать вполне серьёзные сроки. Ну, и ведь этой статьёй предусмотрено выселение. Уберём из города шваль и улучшим условия проживания какой-нибудь благополучной семье с детьми. Они смотришь, на одного ребёночка ещё увеличат население славного города Краснотурьинска, на радостях.

– Ещё работа участковым. Но тоже всё правильно. Будем работать.

– Есть у меня одна задумка, – пожевав губами и помявшись, начал Тишков, – Есть ведь у нас в городе "смотрящий" или вор в законе, ну, или как это у вас называется?

– Куда без них? – нахмурился и Веряскин.

– Вот какая глупая мысль мне в голову пришла. Я тут хочу наградить почётными грамотами самых активных членов ДНД. Подготовьте, кстати, список. Так вот их будут фотографировать, и потом напишем статью в газете и фотографию приложим. Нет возражений? – остановился Пётр.

– Пока всё хорошо звучит. И при чем здесь "смотрящий"?

– Ты его вызовешь и попросишь поделиться информацией о совершённых нераскрытых преступлениях, а заодно сфотографируешь с ракурса и расстояния, которое я потом нарисую. Он, естественно, заржёт. Отпускаем товарища. Я делаю с помощью фотографа фотомонтаж, и получаю фотографию, где лично жму руку этому "уважаемому" человеку и награждаю его почётной грамотой за оказание помощи правоохранительным органам. Напечатаем один номер газеты "Заря Урала" и "Уральского Рабочего" с этими фотографиями и вызовем вновь "смотрящего". И либо он сдаёт всех подряд и живёт дальше почти спокойно, либо газеты выйдут на самом деле. Совсем плохо? – спросил Пётр у нахмурившегося подполковника.

– Даже и не знаю, что сказать. Предположим, что он всё равно не пойдёт на сотрудничество. Тогда, после публикации в газетах, будет у них сходка, и могут поверить ему, а могут и газете. А вот, что будет, если поверят газете? И не захочет ли он лично тебе отомстить?

– А разве нельзя кроме газеты, ну, если он и впрямь откажется, посадить его за организацию покушения на первого секретаря горкома КПСС. Все необходимые показания я дам и свидетелей мы найдём. Аркадий Михайлович – это война. Он – враг. И сейчас не семнадцатый век. Нет больше рыцарства, никто ни кого на дуэли не вызывает. Либо мы наведём в городе порядок и сделаем самым благополучным городом страны наш Краснотурьинск, либо грош нам цена и гнать нас надо со своих мест. Чем этот вор лучше лесных братьев. Он хуже. Он хитрее. Он сам не идёт на преступления, он других на них толкает. Отрубим голову гидре, может две поменьше головки вырастет, а может, сдохнет она. Если же новая вырастет, то будем уже с ней бороться, – Тишков встал и, пройдясь по кабинету из угла в угол, остановился напротив начальника милиции города Краснотурьинск подполковника Аркадия Михайловича Веряскина.

– Ну, что ж. Война, так война.

В воскресенье пошли кататься на лыжах. Самое неприятное, что случилось за неделю, так это опоздание на работу в субботу. Пётр и забыл, что пятидневную рабочую неделю введут как раз в середине нынешнего 1967 года. Хорошо, что жену разбудил ребёнок, а уж она от души толкнула попаданца под рёбра:

– Петя, ты же на работу опоздал!

Пришлось на ходу придумывать себе важную встречу. И ведь от мыслей по улучшению жизни в отдельно взятом городе целый день голова кругом, а тут как отрезало. Еле-еле придумал. Решил прогуляться до больницы и переговорить с заведующим хирургически отделением второй городской больницы Александром Генриховичем Франком. О чём переговорить? Понятно, что о Helicobacter pylori. Все попаданцы делятся этим секретом. Чем он-то хуже? Кстати, Пётр в прошлой жизни, большую её часть страдал от гастрита. А австрияки обойдутся без премии, нам нужнее. Самое интересное, что когда Пётр готовился к написанию книги про попаданца в 1967 год, то посмотрел в интернете, а почему именно этой нобелевкой все писатели щедро делятся с хроноаборигенами. Ведь эту премию в области медицины присваивают каждый год. Неужели за пятьдесят с лишним лет не было ничего, что кроме гастрита можно вылечить? И, прочитав список лауреатов, и за что их наградили, понял, что кроме пресловутого гастрита украсть ничего невозможно. Например – 1970 год. Открытие звучит так: "За открытия, касающиеся гуморальных передатчиков в нервных окончаниях и механизмов их хранения, выделения и инактивации". Как будучи металлургом об этом рассказывать врачу? Или чуть раньше – "За расшифровку генома". Тут ведь нужно оборудование, которого ещё пятьдесят лет и не будет в захолустном городишке. А может, или, скорее всего, вообще никогда не будет.

Александр Генрихович внимательно выслушал первого секретаря, прошёлся по кабинету, снова сел напротив, помотал головой:

– А можно поинтересоваться, Пётр Миронович, вы-то, откуда получили сию информацию?

– Нельзя. Зато знаю, как проверить, – и он рассказал об опытах господина Маршалла, естественно не упомянув его фамилию.

– Все смешнее и смешнее, – Франк вновь прошёлся по кабинету.

– Александр Генрихович, вы просто проведите эти опыты и попробуйте лечить гастрит и язву препаратами, которые подействуют на эту желудочную бактерию.

– Конечно же, попробую. Это немного не мой профиль, я всё-таки хирург, но язвы частенько приходится оперировать, – доктор уселся вновь на стул, – Так и не скажите, откуда ветер дует?

– Извините, но не имею права, не моя тайна, – развёл руками Штелле.

– Нда, может, чайку?

– Спасибо, Александр Генрихович, но меня, поди, уже в горкоме потеряли. И просьба у меня к вам огромная, не упоминайте о нашем разговоре. Успехов вам. Если получится доказать эту бредовую идею, то ведь можно и на Нобелевскую премию замахнуться. Нашей стране не помешает иметь Нобелевского лауреата. И Краснотурьинску часть славы и некоторых благ перепадёт. Какой-нибудь исследовательский центр построят, новое хорошее оборудование закупят. Вот это и есть моя цель. А вы, так сказать, средство. До свидания, – Пётр уже закрыл дверь с другой стороны, когда вспомнил ещё об одном деле, которое лучше Франка никто в Краснотурьинске не сделает.

– Вот не хорошая примета возвращаться, а пришлось, – вновь появился он в кабинете.

Александр Германович смотрел в потолок и не сразу переключился на вернувшегося первого секретаря.

– Неужели забыли поделить, как от рака лечить? – хмыкнул хирург.

– А как вы угадали?

– Что?

– Почти шучу. Вы курите? – Пётр указал на пустую пепельницу на столе.

– Почти нет. Это скорее для гостей, – отодвинул от себя чёрную массивную пепельницу Франк.

– Александр Германович, а, правда, что лёгкие курильщика чёрного цвета?

– Ну, скажем, так – частично. Есть и розовые участки, – свёл брови Франк.

– Александр Германович, напишите статью в местную газету об этом и вообще, о вреде курения, – попросил Тишков.