— Они побеждали, используя подлые приемы! – возразил молодой человек.

Бебий усмехнулся.

— В бою не существует подлых или неправильных приемов.

Публий Витразин решительно не согласился с легатом.

— Да, против варваров, мало чем отличающихся от животных, можно и не стесняться, однако на арене амфитеатра, в присутствии цезаря, каждый боец должен соблюдать кодекс чести, дать зрителям великого Рима время насладиться мастерством…

— Именно поэтому, – перебил его Бебий Лонг, – я не очень?то высоко ставлю искусство гладиаторов. В настоящем сражении от него мало толку?

Теперь возмутился император, известный поклонник гладиаторских боев, скачек и всяких других развлечений на арене, особенно сражений с дикими зверями.

— Не скажи, Бебий. Средней руки гладиатор составил бы честь нашему войску, не говоря уж о подлинных мастерах.

— Подлинный мастер – да, государь. От остальных толку мало. Ваш отец уже пытался призвать их в армии. В легионах прижилась едва ли двадцатая часть, и то только те, кто из военнопленных.

Коммод нахмурился.

— В чем причина?

— Сила солдат в действии строем, организованной массой. На поле боя места для демонстрации искусства владения мечом обычно не хватает. Развернуться негде. Наши легионы сильны дисциплиной, выучкой в действии сообща. Когда легионеру приходится браться за меч, важна не красота, а умение быстро, с одного удара сразить противника. В сражении публики нет, аплодисменты выпрашивать не у кого. Если хочешь выжить, тем более победить, нельзя давать шанс противнику увернуться от решающего удара. В этом все искусство солдата. В бою тот хорош, кто соединяет свободное владение оружием, взгляд, соображение, быстроту и точность. Лично я предпочитаю орудовать щитом.

— Как интересно! – воскликнул Саотер и захлопал в ладоши.

Удивился и император. Недовольство его растаяло.

— Как это? – поинтересовался он.

— Щитом, государь, можно бить снизу вверх, в горло или подбородок противника – они обычно незащищены. Можно нанести удар умбоном* (сноска: массивная металлическая бляха, в центре щита, округлый выступ (им можно было оглушить противника). Он являлся центром рельефной композиции.) в грудь или ударить нижней кромкой по стопе или голени врага. Одним словом, победа достается тому, кто не теряет голову и способен использовать все, что подвернется под руку.

— Это все слова, слова, слова, – скривился Витразин.

Император поддержал его.

— Он прав, Бебий. Я, собственно, приказал вызвать тебя в ставку, чтобы ты продемонстрировал свое искусство, сразился на моих глазах и подтвердил славу лучшего бойца в армии. Витразин вызвался быть твоим противником. Мы поспорили, и я поставил на тебя.

Бебий Лонг опешил. В этом и состоит причина спешки? В такой момент?! Он бросил взгляд на Перенниса – подскажи, не шутит ли принцепс? Что имеет в виду? Что вообще здесь творится? Префект, все время помалкивающий, и на этот раз ничем не выразил своих чувств. На его лице ни одна жилка не дрогнула. Он держался возле принцепса одновременно и раскованно, и с известным, понятным только опытному служаке напряжением, словно постоянно ждал приказ. При этом Переннис вовсе не «ел глазами начальства» – начальству это надоедает. Старался быть незаметным, но всегда оказаться под рукой, однако это искусство еще не в полной мере давалось ему, – напряжение пока пересиливало.

Между тем молодой Витразин небрежно упер руку в бок и, глядя прямо в глаза легата, заявил.

— Не думай, Бебий Корнелий Лонг, что тебе удастся легко справиться со мной, на первый взгляд юным и неопытным в умении обращаться с оружием растяпой. Ты глубоко ошибешься, если позволишь себе небрежность или легкомыслие, потому что я – сын Витразина, самого знаменитого гладиатора в истории Рима. Он никогда не знал поражений и по этой причине, за доблесть, был вознесен в ряды славных граждан Вечного города…

Легат вздохнул и предложил Саотеру примкнуть к товарищу. Двое против одного – эта идея очень понравилась императору, однако вифинянин жеманно всплеснул руками.

— О, нет, нет и нет. Это не для меня. Мое дело – цвести, ублажать, любить и быть любимым. Если желаешь, Бебий, я мог сразиться с тобой в другом, более уютном и затемненном месте.

Глаза у легата расширились, он невольно открыл рот, отчего на его лице нарисовалось удивленное, совсем детское выражение.

Коммод захохотал, хлопнул Бебия по плечу – он был на полголовы выше легата – приструнил Саотера.

— Не вздумай соблазнять моего лучшего воина, негодник. Тебе мало, что правитель мира поддался на твои чары. Прикажи подать нам калду* (сноска: вино, разбавленное водой, смешанной с медом и пряностями). Ты ведь теперь управляющий в моем дворце. Так что побеспокойся. Я хочу пить.

Между тем Витразин и не собирался кончать речь, доказывая тем самым, что отец не поскупился не только обучение его военному искусству, но и на его образование.

– …Всякому удачному приему он обучал меня по много раз, но главная заповедь, которую преподал мне отец, заключается в том, что мало отвечать ударом на удар. Следует еще победить соперника духом, заранее нагнать на него ужас. Еще до схватки привести его к мысли о невозможности победы и неминуемой гибели и позору, если он попытается воспротивиться занесенному над его головой мечу…

— Мы сражаться будем или нет? – спросил Бебий.

Коммод вмешался, дал знак Переннису.

— Тигидий, помоги Бебию, прими оружие.

Прежде всего легат бережно уложил на возвышение серебряный жезл с маленьким орлом на вершине – знак командира легиона, поставил богато украшенный, с нащечниками и козырьком, шлем с роскошным плюмажем из страусиных перьев, окрашенных в алый цвет, снял белый плащ с широкой красноватой полосой. Затем расстегнул пояс–сингулум, на котором был подвешен слегка изогнутый иберийский меч. Другой меч, называемый «пуджио», – малый, с узким тонким лезвием, был пристроен к перевязи, переброшенной через правое плечо. Пояс и перевязь Бебий передал по–прежнему молчавшему Переннису. Тот помог ему расстегнуть крючки на богато украшенной гравировкой кирасе, защищавшей грудь и плечи. Снизу к кирасе были прикреплены ниспадающие кожаные полоски, прикрывающие живот и пах. Наконец Бебий Корнелий Лонг остался в тонкой шерстяной тунике. Он взял деревянный, предназначенный для упражнений, меч и вышел в центр зала, где его уже дожидался Витразин.

— Приступайте, – объявил император. – Схватка на мечах, без щитов. До первого падения или потери оружия.

Противники встали во вспомогательную позицию. Первым решился на атаку Публий Витразин. Он сделал ложное движение плечом – Бебий перехватил его взгляд, сознательно уклонился в сторону и сделал полшага назад, стараясь выйти из меры* (сноска: отступить на расстояние, на котором противник не может достать концом своего клинка). В следующее мгновение Публий решительно бросился вперед, и Бебий, заранее предвидя его выпад, сдвинулся в бок и успел подставить ногу. Молодой человек споткнулся и упал на пол. В следующее мгновение, не давая возможности подняться, легат навис над ним и приставил меч к груди.

Коммод восторженно зааплодировал.

— Ты обучишь меня этому приему, Бебий, а сейчас в парилку. Массаж, вода, потом знатный обед. Я угощаю, Бебий. У меня сегодня дичь – жареный гусь с яблоками. Пальчики оближешь. После чего мы кое?что с тобой обсудим. А ты, Тигидий, – император обратился к префекту, – продолжишь переговоры с варварами и передашь им мои условия.

— Рад исполнить, великий, – поклонился Переннис.

Разговор состоялся в таблинии, после действительно очень вкусного и обильного обеда, во время которого Саотер так и льнул к императору. Тот вовсе не был против, время от времени прижимал его к себе и целовал в губы. Правда, и прогнал его без церемоний, столкнул с ложа и добавил ногой. Пинок оказался увесистым, вифинянин покатился по полу. Встал обиженный, надул щечки и едва не заплакал. Коммод строго прикрикнул на него.