Оборвав список на пятом десятке, он решил искупаться и чего?нибудь выпить. Список оставил на кровати, строго–настрого приказав стоявшим у дверей преторианцам никого не пускать в спальню. Пока цезарь находился в термах, в спальню пробежал Филокоммод – стража не посмела тронуть любимца правителя. Малыш схватил записочку и, играя бумажкой, выбежал из спальни и помчался по коридору. Здесь угодил прямо в руки Марции. Женщина, увидев, с чем играет ребенок, решила отнять бумажку, чтобы неразумный ребенок по неведению не уничтожил документ, который может оказаться очень важным.

Она пробежала глазами список, затем схватилась за сердце и некоторое время стояла неподвижно, прислонившись к стене. Наконец с трудом выговорила.

— Замечательно, Коммод. Это и есть твоя благодарность за мою преданность и любовь. За твою наглость и пьянство, которое я терпела столько лет. Ты не останешься безнаказанным.

Она послала за Эклектом и показала ему записку.

— Посмотри, какой праздник приготовил нам Коммод.

Эклект ужаснулся и немедленно вызвал Эмилия Лета. Узнав, в чем дело, Квинт ни минуты не колебался.

— Необходимо дать императору яду. Марции это сделать нетрудно, ведь она обычно приносит ему питье. Ему будет приятно принять кубок из твоих рук.

Женщина стойко выдержала его вопрошающий взгляд и кивнула.

После купания император прилег в таблинии, здесь Марция сама приготовила напиток и подала чашу. Тот выпил, и его тут же потянуло в сон. Полагая, что он утомился за день, Коммод решил отправиться в спальню. Эклект и Марция приказали всем удалиться и разойтись по домам – будто бы цезарь предупредил, что всякий, кто нарушит тишину, будет наказан. Этого предупреждения хватило, чтобы никто из придворных не показывался в той части здания, где располагались покои императора.

Устроившись в спальне, Коммод недолго оставался спокойным. Скоро яд начал действовать, у него началась обильная рвота, то ли потому что имевшаяся в желудке обильная пища с большим количеством вина начала вытеснять яд или из?за противоядия, которое государи обычно принимают перед едой.

Марция, Эклект и Лет испугались, как бы рвота не ослабила действие яда. Лет послал Марцию, та отыскала во дворце Нарцисса и упросили его войти к императору и придушить его. Лет подтвердил – твое имя тоже значится в списке.

Покончи с ним и ты получишь награду Тот ворвался в спальню и задушил ослабевшего от яда императора.

Послесловие

1 января 193 года через несколько часов после гибели Коммода в курию сбежались ликующие сенаторы. Императором избрали покладистого, бережливого, но уже вполне дряхлого Пертинакса, под сенью которого верхи Рима надеялись подыскать более достойного правителя – то есть использовать однажды примененный прием, приведший к власти Траяна. Однако на этот раз история сыграла скверную шутку с приверженцами философии. 28 марта сбросившая узду преторианская гвардия убила старика, пытавшегося навести порядок в городе и запретить преторианцам заниматься грабежами и разбоем. Его голову мятежники накололи на копье, принесли в свой лагерь, заперли ворота и, поднявшись на стены лагеря, стали громко кричать «о продаже императорской власти, обещая вручить ее тому, кто даст больше денег…»

Итак, императорская власть была выставлена на продажу. Более других – 25 000 сестерциев на каждого (около 3500 $) – за нее предложил Дидий Юлиан, бывший кандидат в кружок Клиобелы. Однако Юлиан недолго продержался у власти. Он не выполнил обязательств по расчету с гвардией и 1 июня по приговору сената был казнен. Императором провозгласили Септимия Севера.

Этот выбор попытались оспорить наместник Сирии Песценний Нигер и Клодий Альбин, управлявший Британией. Гражданская война длилась четыре года, злодейства, с нею связанные, были не менее ужасны, чем в 68 году, когда после смерти Нерона в Римском государстве объявилось сразу четыре императора.

Септимий Север одержал победу, но это уже начало другого цикла, а пока, в завершение рассказа о Золотом веке, рискую еще ненамного задержать внимание читателя и задаться вопросом – чем гражданская война в России, накрывшая страну в XX веке, отличается от тех бедствий, которые затопили Рим две тысячи лет назад? По какой причине брат поднимает руку на брата, и нет ли в том нашей вины, ведь мало кто осмелится обвинить землетрясение или потоп в злом умысле, но когда мы размышляем над причинами национальных бедствий, сотворенных нашими собственными руками, выясняется, что во всех бедах виноват кто?то другой, противоположная сторона, бесы – но никак не те, кто захватил власть. Эта битва умов кругами расходится в народной памяти, рождая сторонников и провокаторов, призывающих к примирению исключительно на собственных, якобы угодных Богу условиях. Собственными усилиями мы ввергаем себя в порочный круг. Остается только ждать, когда история сотворит с нами такую же шутку, как и с приверженцами философии в Риме.

Может, мы неправильно спорим? Может, не о том ведем речь и во время перепалки, позабыв о невозмутимости, теряем цель? В конце концов, ведь победа не в победе той или иной доктрины, не в восстановлении достоинства и прав собственности тех, кто когда?то был лишен их. Даже удовольствие переписать историю вряд ли можно считать достойным завершением вековой вражды..

История многозначна, на один и тот же вопрос она порой дает разные ответы. Порой противоположные – к этому надо быть готовыми. Значит, следует научиться задавать их. Как не существует страны дураков, в которой не было бы поля чудес (иначе ее жителей трудно назвать дураками) так и история требует извлечения уроков, иначе это не история, а набор фактов и дат, а с этим полуфабрикатом можно поступать как угодно, что наглядно продемонстрировали дотошные, математически настроенные умники. Такая «история» вполне может стать наказанием для истины.

Чем замечателен каждый из императоров Золотого века? Тем, что их судьбы поучительны. Каждый из них олицетворял что?то веское, обязательное для любого живущего на земле существа. Траян – разумную силу, Адриан – ответственность разума, Антонин Пий являлся ходячим примером для подданных, Марк Аврелий, пусть и не без натуги, исполнил долг, и все это подвижнически, порой на грани срыва. Замечательна и судьба Коммода, решившего провести свои дни, ни в чем себе не отказывая. Его участь, неплохого, в общем, парня, незавидна.

Но извлечь урок можно только в том случае, если известно, как его извлекать. Тот, кто согласен с этим тезисом, кому хватило проницательности (после пяти романов?то!) угадать, в какую сторону автор тянет читателя за руку, вправе спросить – опять о согласии?

Да, о согласии, но буду краток – одним из его важнейших условий является сознательное самоограничение. Ты готов к этому?

Если да, продолжим разговор…

Дополнительный словарь

1 Эпиктет (конец I – начало II в. н. э.) – раб, а затем вольноотпущенник. По мнению стоиков Эпиктет ближе других подошел к тому состоянию, которое можно назвать мудростью. Письменных работ не оставил. После его смерти римский автор Арриан собрал его высказывания, составивших свод нравственно–этических правил, которым необходимо следовать, чтобы прожить жизнь «в соответствии с природой».

2 Первостихии или основы – это огонь, вода, воздух и земля. Калокагатия – термин, отождествляющий два понятия: «жить по природе» и «жить прекрасно», а также «прекрасное и достойное» и «добродетель и все причастное к добродетели». Калокагатия как идеал в эту пору уже далек от представления о гармонии души и тела. «Ей (калокагатии) не нужны никакие прикрасы, она сама – лучшее украшение, ибо освящает любое тело» – таковы слова Вергилия Одухотворяющая пневма – пронизывающая cosmos, точнее омывающая все и вся, одухотворяющая субстанция (мир, в некоторых философских школах подразумевался одушевленным и человеческая душа – «кусочек оттуда»)