— Благодарю, царственная Анния.

— Можешь навестить меня в любой час.

— У меня много дел, так что вечер, ближе к ночи, меня вполне бы устроил.

— Меня тоже, – многозначительно ответила бывшая императрица.

Новый дворцовый летописец дрожащей от счастья рукой засвидетельствовал всенародное ликование по случаю возвращения молодого цезаря, желанного наследника, сына божественного Марка из северного похода.

Вот краткие отрывки из официального описания подвигов, совершенных молодым цезарем на дальней границе, и выдержки из отчета о триумфальном возвращении в Рим после славной победы над многочисленными германскими племенами к северу от Данувия.

«…После официального объявления об отбытии величайшее волнение охватило военный лагерь; все хотели вернуться вместе с ним, чтобы избавиться от пребывания во вражеской стране и вкусить роскошную жизнь в Риме. Доблестный воин и государь обратился к воинам с трогательной речью и объявил, что негоже изменять воинскому долгу и оставлять без защиты такую опасную границу. Каждый из нас, заявил цезарь, обязан оставаться там, куда его привела судьба и воля императора. Он верит, что каждый воин с честью исполнит свой долг перед родиной, будет держать в страхе бесчисленные вражеские орды, которые спят и видят, как бы нарушить спокойствие мирных граждан и нанести ущерб римскому народу».

«…Варвары, устрашенные мощью и божественным светом, исходившим от нового Геркулеса, без сопротивления поклонились Отцу Отечества. Они сами, благоговея от восхищения, сложили к ногам победителя груды золота и драгоценных камней. Особенно великолепны были редчайшие образцы аполлонова камня, среди которых выделяется стофунтовая друза золотисто–малинового тона, в глубине которой просматривалось некое удивительное создание, напоминающее ящерицу. Размеры чудовища, его пристальный, привораживающий взгляд, пронзающий всякого, кто осматривал эту диковинку, не оставляли сомнений, что это существо из породы богов. Связанное с ним поверье гласит, что в камне запечатлена душа того, кто им владеет. Это же существо придает владельцу славу и неземной отблеск, каким сразил молодой цезарь бесчисленные толпы народа, выстроившиеся вдоль Фламиниевой дороги…»

«…Когда же молва распространилась и прибыли вестники, сообщая о предстоящем возвращении государя, римский народ чрезвычайно обрадовался и возложил добрые надежды на пребывание молодого императора в Риме, полагая, что юноша будет следовать примеру отца. Совершив путь с моложавой поспешностью и быстро пройдя промежуточные города, повсюду встреченный по–царски, и явив себя ликующему населению, Коммод показался всем любезным и желанным. Когда же он приблизился к Риму, весь сенат и весь народ, обитавший в Риме, не сдерживая себя, но всякий желая опередить других, неся лавровые ветви и держа разнообразные расцветшие в ту пору цветы, встречали его, насколько это было для каждого можно, на далеком расстоянии от города…

(«Там билеты были дешевле», – добавил про себя Тертулл, водя тростниковым пером по выданной во дворцовой канцелярии особой белизны бумаге сорта Augusta.)

…чтобы увидеть благородного молодого государя. Ведь они тосковали по нему благодаря истинному душевному расположению…

(Тертулл отложил перо и глянул в зарешеченное окно своей расположенной под чердаком каморки. «Что правда, то правда, – вздохнул он. – Народ оказался горяч и восторжен! Все спрашивали, кто это там в праздничной коляске рядом с молодым цезарем? Я тоже задал этот вопрос. Лет объяснил, что это Саотер, управляющий и дружок нашего героя. Отчего же они прилюдно целуются? – спросил я. – Разве жажда обладания Саотером уместна в присутствии такой многочисленной толпы? Лет сказал, что уместно все, что в рот полезло. И еще кое–куда…Понимай как хочешь эту грубость. О том, как я понял ее, умолчу». Он вновь взялся за перо.)

…так как он родился и был вскормлен у них и был государем в третьем поколении. Его род по отцу происходил из сенатской знати, мать же Фаустина родилась государыней, как дочь Антонина, прозванного благочестивым, и потомком Адриана по материнской линии, а род свой она возводила к прадеду Траяну.

Таково было происхождение Коммода. Вдобавок к цветущему возрасту у него привлекательная наружность благодаря стройному телосложению и красивому лицу, в соединении с мужественностью. Взор ласковый, огненный, волосы от природы белокурые и вьющиеся, так что когда он идет, освещенный солнцем, от него исходит нечто столь огнеподобное, что одни полагают, будто его перед выходом посыпали золотой стружкой, другие обожествляют его, говоря, что вокруг головы с самого его рождения появилось некое небесное сияние; расцветал и спускавшийся по его щекам первый пушок. Увидя такого государя, римляне приняли его со всевозможным славословием, бросая ему венки и цветы. Въехав в Рим, сразу посетив святилище Юпитера и другие храмы, выразив сенаторам и оставленным в Риме воинам благодарность за сохранение верности удалился в императорский дворец».

* * *

С отчетом и описанием торжественного шествия Коммод ознакомился на исходе шестого дня после возращения в Рим. Все это время молодой цезарь посвятил посещению многочисленных римских храмов, а также проведению торжественной церемонии, посвященной памяти императора Марка Аврелия Антонина. Поминание совершили в святилище, названном именем отца и матери, после чего было устроено всенародное угощение, на котором сенаторам и всадникам были подарены большие корзины с кушаньями, плебеям достались корзины поменьше, и император первым начал угощаться. На следующий день приступили к раздаче денежных подарков преторианцам и знатным лицам. Третьего дня в амфитеатре Флавиев были устроены гладиаторские игры, на которые были выведены тридцать пар отличных бойцов, собранных со всей Италии. Однако сначала публике были представлены назидательные сцены наказания преступников, одного из которых, привязанного к столбу злодея из злодеев, сожрали дикие звери.

Тертулл невольно отвел глаза, когда огромный медведь начал вырывать обильные куски из тела жертвы. Стихотворец поспешно заглянул в программку – наверняка этот подлец является отцеубийцей или храмовым вором. К сожалению, в программке об этом ничего не было сказано. Начертано «преступник» – и все.

Следующую партию осужденных принудили вступить в сражение с озверевшими от голода львами и спустя некоторое время взбешенным носорогом, выскочившим на арену амфитеатра из подземной темницы. Загодя Публий Витразин постарался убедить злодеев проявить мужество и героизм во славу молодого цезаря, сената и народа Рима. Он также пообещал выжившим возможность прощения. Для того чтобы научить приговоренных проявить эти качества, но, главное, научить умирать красиво, Витразин по совету Тертулла пригласил хозяина театральной труппы Виталиса, научившего осужденных вскрикивать «Эхойе! Эхойе!», а, погибая, принимать красивые позы. Виталис сразу предупредил самодеятельных артистов, что бы они ни в коем случае не бегали с выпущенными внутренностями по арене, искалеченными не ползали по песку, не прижимали к груди оторванные руки и ноги и тем более не смели умолять зрителей о снисхождении. Этой группе было роздано оружие. На вопрос Тертулла, зачем женщинам оружие, грек объяснил, что женщин в этой группе только три, все отравительницы, а мужики как на подбор из банды, орудовавшей в горах Самния, с мечами обращаться умеют, так что зрелище обещает быть прелюбопытное.

Далее (см. программку) был сожжен заживо известный вор. Его приодели, нарядили Геркулесом. Виталис опять же заставил его выучить текст и отрепетировал позы, сопутствовавшие знаменитому самосожжению великого героя и покровителя ныне царствующей династии. Зрелище получилось душераздирающее и несколько двусмысленное, однако Публий проявил себя прекрасным организатором и тут же сбил уныние и возможность всяких сопоставлений потешной сценкой, изображавшей любовные ласки Пасифаи, жены критского царя Миноса, которую Венера по преданию наказала постыдной и неуемной страстью к быку.