— Что же прикажешь мне наградить Бебия за то, что он увел у меня жену?
— Не увел, а избавил. И не жену, а какую?то четвертушку жены. Это, господин, большая разница.
— Ладно, но если бы ты знал, как горько на сердце, когда близкий друг, член тайного, посвященной Клиобеле коллегии, член ее кружка, так изменнически поступил со мной.
— У нас, цезарь, не может быть близких друзей. Кружков сколько угодно, а вот друзей – ни–ни! О том нас еще ваша матушка Фаустина предупреждала. Тебя словесно, а меня с помощью выдирания волос. Вытрет о мою голову руки, потом дернет прядь, и прибавит: «Приглядывай за сыночком! Чтоб никаких друзей».
Клеандр на миг прервался. Глаза у него затуманились, потом на них выступили слезы. Он смахнул их и продолжил.
— Ты другой породы. Божественной! Ты очень заблуждаешься, если полагаешь близкими друзьями Витразина или Перенниса. Витразин даже не успел ознакомиться с записками вашего батюшки, а уже потребовал с Александра Платоника пятьдесят золотых за разрешение опубликовать их.
— Подлец, негодяй!
— Вот и я говорю, подлец и негодяй! Что за беда, господин, если Александр опубликует эти заметки. Полагаю, нам не следует вмешиваться в сделку между Платоником и Витразином. Пусть договариваются. Однако следует подумать, когда их обнародовать. Это очень важно и будет очень уместно. В них нет ничего дурного, наоборот, очень много забавного.
— Как ты можешь знать?
Клеандр обиделся.
— Спальник я или не спальник. Я еще в бытность Марка успел перечитать эти тетради. Я был дружен с Феодотом. Умнейший человек! Ты, разумнейший, правильно сделал, что отставил его. Теперь лаской да призывами к добродетели многого не добьешься. Его время истекло.
— А твое настало? – криво усмехнулся Коммод.
— Да, господин. На кого еще ты можешь положиться, кто предан тебе без страха и сомнений. Может, полагаешь, что Песценний или Дидий Юлиан? Человек подл по натуре, его необходимо держать в узде. Песценний, например, явился сюда за сенаторским достоинством, но куда более его интересует должность наместника в какой?нибудь хлебной провинции.
— Ну, хватил. Из центурионов в наместники.
— И правильно сделал, что хватил, зато нам верная опора. Куда он без нас, без Луция Коммода Антонина, Отца народа, императора и августа.
— И какая провинция его бы устроила?
— Что?нибудь на Востоке, подальше от Рима. Уж больно он прилипчив, на любую пакость готов ради должности. Даже девочек портить. Сейя вон лежит вся в крови. – Клеандр вздохнул. – Другая беда меня беспокоит.
— Что еще?
— В армии ослабла дисциплина. Появились горлопаны, прилюдно обвиняющие тебя в робости перед германцами. Кое?кто утверждает, что ты устроил свадьбу, а денежной раздачи в войсках не произвел. Не по обычаю, мол.
— Распять негодяев, как дерзких рабов!
— Ага, распять! Озлобить армию в преддверии похода?!
— Я не собираюсь воевать ни с квадами, ни маркоманами, ни с каким?либо другим варварским племенем. Я вышибу из них мирный договор и протолкну его на военном совете.
— Да, вышибем и протолкнем, но не сразу. Если не испортим дело поспешными и неоправданными поступками. Зачем совету знать о деталях этого договора? Зачем знать о золоте? Мы – верховная власть, нам и договариваться с варварами. И всякому, вплоть до самых высших начальников, кто попытается вмешаться в это дело, сразу по рукам. Не грубо, но чувствительно.
Коммод кивнул.
— Это ты верно надумал. Умные поймут, а глупых, – тех, кто не умеет держать язык за зубами, – будем учить. Не поймут со слов, научим кровью. Но главное, убедим варварских князей в том, что играем честно. Что еще?
Клеандр замялся, потупил глаза.
— Говори, – подбодрил его император.
Спальник глупо, даже придурковато улыбнулся.
— Переннис…Что?то он из дворца не вылезает. Пусть проветрится.
— Он уже доказал свою преданность.
— В чем? В том, что вертится возле твоей милости?
— Он ведет переговоры с послами варваров. И неплохо ведет. Дело движется к завершению.
— К какому завершению? Невелика заслуга принудить подписать варваров мир при условии, что мы выводим свои войска с их территории, а они обещают более не переправляться через Данувий с оружием в руках. Кто же выигрывает? Я все ждал, когда же он напомнит вашей милости, что варварам следует купить наше расположение и покровительство. Мы должны назначить хорошую цену за мир. Если мы мечтаем вернуться в Рим, мы должны въехать туда с помпой, а на это нужны средства. Далее, нам надо заставить вояк прикусить языки, для этого тоже нужны средства. Переннис не может не понимать, что загвоздка с заключением мира связана исключительно с финансовым вопросом. Но он молчит. Почему он молчит?
Коммод некоторое время раздумывал, потом хмуро взглянул на спальника. Тот сразу осекся.
— Ты имеешь в виду, – спросил император, – что брать их из государственной казны нельзя, иначе горлопаны начнут кричать, что мы разоряем державу? Тем более из войсковой кассы?
Клеандр кивнул.
— Ты, преступник, прав только в том, что без денег нам действительно не выбраться из этих диких краев, – задумчиво произнес император. – Государственная казна пуста – папаша слишком размахнулся на войну – так что там каждый сестерций сосчитан и стоит мне взять несколько монет, как тут же опекуны поднимут страшный вой, – он помолчал.. – А денежки нужны, очень нужны. Причем, принадлежащие только мне лично.
Спальник кивнул еще раз.
— В этом случае мы убьем сразу двух зайцев: докажем, что я способен, не вступая в войну, добиться успеха, а также получим средства для…
Он не договорил.
Наступила тишина, прервал ее Клеандр. Решился все?таки.
— Варваров словами не напугаешь, а Переннис то ли слишком хлипок, чтобы добиться от них выполнения этого секретного условия, то ли слишком умен. Исполнителен – да. Готов землю носом рыть – да. Но этого мало. Он почему?то отказывается брать на себя ответственность. Пока речь шла о пустяках – о выводе войск, об установление семимильной полосы, на которой варвары не вправе селиться, о выдаче угнанных римских граждан, он годился. Но если теперь разрешить ему продолжать переговоры, он сробеет, начнет каждый раз бегать к тебе за советом и разрешением. Именно этого послы и ждут. Они, как мне кажется, тоже прослышали о твоем страстном желании вернуться в столицу, вот и тянут время. Тигидий исчерпал свои возможности. Теперь пришел черед Бебия с его легионом. Только он в состоянии крепко припугнуть варварских князей.
Коммод задумался, слез с постели, подошел к зарешеченному маленькому окну.
— Что на улице? – неожиданно спросил он.
— Дождь, господин. Унылое утро.
— Баня готова?
— Обязательно, величайший.
— Что там, эти нахлебники?
— Отдыхают. Ваш дядюшка Дидий дрыхнет, Саотер пытается управлять дворцом. Разгуливает по дому и отдает приказания. Я ему ни в чем не перечу. Песценний Нигер и Бебий Лонг тренируются в палестре. Ну и ловки, что один, что другой. Сражаются, любо–дорого поглядеть.
Император заинтересовался, приказал.
— Подготовь мое боевое облачение, я тоже загляну в зал.
— Будет сделано, господин.
После недолгих раздумий цезарь заявил.
— Что же касается Тигидия… Его пока нельзя отстранять от переговоров, он очень внушительно молчит. Так и ждешь, что он брякнет что?нибудь веское. Пусть вместе с Лонгом доводит дело до конца. Бебий должен выколотить из этой швали все, что у них есть, иначе ему несдобровать. Объяснишь легату, что к чему. Если у них не останется золота, они и воевать не смогут.
Коммод повернулся к спальнику, подозвал его пальцем, спросил.
— Почему Переннис тебе не по нраву, негодяй?
— Что, значит, по нраву или не по нраву. Я о тебе пекусь, о твоей безопасности.
— Или, вернее, дрожишь за свою паскудную жизнь?
— Конечно, господин. Куда я без тебя! Феодот рассказывал, что ждет таких, как я, при смене власти. Что касается Перенниса, он слишком легко отказался от того, чему верно служил при Марке. Выходит, не столько о службе он думает, сколько о себе. Значит, у него двойное дно. Такие люди опасны. Бебий другое дело. Я в нем уверен. Если, конечно, эта дикарка нос из дома не высунет и будет помалкивать. Кроме того, как ты, величайший, правильно заметил, он должен достойно сыграть свою роль в переговорах. Пусть потрудится на благо отчизны.