«Эта сплетня, пущенная недоброжелателями императора, была беспардонно далека от действительности, – писал Тертулл в далекий Сирмий. – Предположение, совершенно противоположное намерениям императора, не забывавшего лишний раз подчеркнуть, что его опора – римский народ без различия национальностей, состояния и места жительства. Цезарь всегда утверждал, что именно только римский народ сумел создать непобедимую армию и в бой ее вести может только богоравный Геркулесу воитель. В этом он последователен и тверд, чего не скажешь об остальных его решениях, намерениях и поступках. Криспину, например, которую он честным образом взял в жены, по причине супружеской неверности приговорили к ссылке. В прелюбодеянии я не сомневаюсь, Криспина глупа и похотлива, но, признаюсь честно, Бебий, я не могу обвинять ее. Брошенная, изгнанная из спальни мужа, она пустилась во все тяжкие. Соглядатаям Клеандра было мало работы, и все?таки ее вина, на мой взгляд, куда меньше, чем преступления того, кого ты когда?то называл боевым товарищем.
Рим уже стонет под властью Перенниса. Кое?кто уже вслух обвиняет его в попытке захватить трон. Как иначе назвать назначение сына Тигидия наместником в Иллирик и предоставление ему, двадцатилетнему молокососу, права командовать всей Северной армией. Скольких Переннис обобрал, скольких ограбил, каких только злодеяний не совершили его подручные, особенно некий Теренций, а цезарь словно оглох и не слышит людей, озабоченных узурпацией власти. Более того, на последних играх случился крупный скандал, о чем я с болью в сердце сообщаю тебе.
В разгар празднества, когда император, одолев с десяток медведей и одного носорога, решил передохнуть, в его ложу ворвался странного вида старик. То ли стража не доглядела, то ли Вирдумарий вовремя потерял бдительность, не знаю. Кто, ты думаешь, вбежал в императорскую ложу? Никогда не угадаешь – спальник Марка Аврелия Феодот. Он совсем одряхлел, но видел бы ты его глаза, когда, указав пальцем на префекта претория, он закричал.
— Самое время, Коммод, справлять празднество и заниматься избиением зверей, когда к твоей шее приставлен меч. Опасность не то, чтобы вдали, она уже придвинулась. Она уже нависла над тобой! Если не убережешься, не заметишь, как погибнешь. Предатель собирает против тебя силу и деньги, а его сын подговаривает иллирийское войско устроить мятеж. Если ты не предупредишь его, ты пропал.
Коммод оцепенел. Тигидий – его лицо вмиг налилось кровью, – бросился к старику, принялся трясти его. Потребовал, чтобы тот признался, кто подговорил его и почему он солгал, почему навел напраслину. Затем приказал схватить его.
Два дня цезарь безмолвствовал, на третий старика сожгли заживо на арене в перерыве между сражениями гладиаторов. Глашатай объявил, что бывший спальник Марка наказывается за ложь и напраслину, возведенную им на лучших людей.
Урок был понят. Переннис получил награду, теперь никто не осмеливается ему перечить. Однако в городе теперь только и говорят о возможном заговоре. Вдруг как по взмаху магического жезла начали открываться странные подробности и обстоятельства, связанные с управлением государством. Будто бы Переннис связан с каким?то разбойником, не знаю, как его зовут, то ли Гектор, то ли Виктор, и, мол, этот разбойник уже затаился в Риме, а вместе с ними и боле пятисот преданных ему, отъявленных негодяев. Преступники должны замутить воду и сразу после убийства императора так припугнуть римский плебс, чтобы никто из черни и пикнуть не мог. К тому моменту Тигидий подкупит преторианцев, его сын – легионы Северной армии, тогда власть безраздельно окажется в руках Перенниса. Ничего более фантастического я за свою жизнь не слышал. О том же заявил и наш Геркулес на очередном собрании нашей коллегии.
Я не знаю, что и думать. На всякий случай имей в виду, в Риме что?то замышляется. Хорошо, что ты увез семью в Сирмий. Я тоже подумываю отправить Норбану в сельское имение. Да, Бебий, у меня, бывшего ссыльного, бывшего поэта, бывшего человека, появилось имение. Чьим оно было раньше, не скажу. Испытываю стыд».
Из письма Клеандра наместнику обеих Панноний Корнелию Лонгу Младшему.
«…положение угрожающее. Мы висим на волоске. Луций потерял голову от страха и собирается бежать под защиту твоих легионов, однако выехать из города он уже не волен. Богами клянусь, Бебий, только на тебя вся надежда, не дай сыну Перенниса взбунтовать Северную армию. По моим сведениям, выступление намечено на конец года, когда должны быть произведены выплаты войскам. Выплаты задержат, доведут солдат до исступления, до бунта. Стоит им только провозгласить имя подсунутого им нового императора, как денежки сразу найдутся. Одновременно поднимутся преторианцы, которых уже хорошо смазали золотом, а эти ребята, как тебе известно, всегда следуют за тем, у кого толще кошелек.
Радуют сообщения из провинций. Все полководцы Марка – Публий Пертинакс, Сальвий Юлиан, наместник Африки и лучший полководец прежнего правителя Септимий Север, наместник Британии Ульпий Марцелл, наместник Вифинии Клодий Альбин – встревожены, все клянутся в верности моему хозяину, однако выступать на помощь не спешат. Отговариваются тем, что это не выход. Стоит кому?нибудь из них или всем сообща выступить первыми, пусть даже и по приказу императора, Переннис тут же дезавуирует это распоряжение, объявит себя защитником Коммода, а выступившие на защиту законного принцепса полководцы будут объявлены мятежниками. В удобный момент он втихомолку ликвидирует принцепса и свалит убийство на мятежников. Руки тогда у него будут развязаны. По моему мнению, Переннис только того и дожидается, чтобы у кого?то из тех, кто обладает силой и, прежде всего, у императора (который, к сожалению, оказался лишен всякой силы), дрогнули нервы. Лучшей услуги ему и предоставить невозможно. Мне с трудом удалось втолковать Луцию, какую хитроумную ловушку подстроил ему Переннис.
Император совсем сник. Окончательно добила его посылка из провинции, где у Перенниса тоже есть верные люди. У одного из тайных гонцов были захвачены золотые монеты с профилем Перенниса на аверсе и надписью: «Имп. Тигидий Авг.». На реверсе изображена Капитолийская волчица и два младенца, сосущие молоко из ее сосков.
Коммод до сих пор не может взять в толк, зачем Переннису, имея такое прекрасное настоящее, понадобилось жертвовать будущим? Если бы не Марция – да, Бебий, она теперь живет в покоях Фаустины, – цезарь окончательно бы раскис. Луций прячется у своей же наложницы, в городе и на торжественных церемониях не появляется. Боится.
Бебий, у этой женщины несгибаемый дух, надеюсь, у тебя тоже. Если у тебя есть дельные советы, немедленно сообщи, что можно предпринять в такой обстановке, но в любом случае удержи насколько возможно переданные под командование Валерию Переннису легионы от бунта. Хотя бы дай нам знать, на какие легионы мы можем рассчитывать. По моим подсчетам, даже если обнадеженный всеми знамениями Переннис выступит, у нас остается надежда, что, по крайней мере, три легиона будут на нашей стороне, а это, как никак, сила.
Не буду скрывать, что Переннис отлично подготовил свое выступление. Дело дошло до того, что он вошел в тайные сношения с Виктором Матерном, разбойником и грабителем, который вволю погулял в провинции Аквитания. Когда в Аквитанию был отправлен Лет, охотник, извещенный Тигидием, сумел вырваться из организованной ему ловушки и с лучшими, если такое слово уместно в данном случае, своими людьми перебрался на север Италии и отсиделся в Циспадане. Теперь его обнаружили в окрестностях Рима, и это неспроста. Коммод обвиняет Лета в предательстве, но я воззвал к его разуму, заметив, что Квинт первым сообщил, что встретил людей Матерна в Риме. Зачем ему признаваться в этом, возьми он сторону своего префекта.
Итак, постарайся удержать свои легионы. Если сможешь, заплати им из своего кармана, а мы здесь постараемся потянуть время, потому что время – наше единственное спасение. Оно работает на нас. Как только Переннис выступит, нам в любом случае необходимо спасти цезаря. Ради Рима, ради сохранения державы, потому что иначе вспыхнет гражданская война. Ни Пертинакс, ни Севeр, ни Марцелл, ни Альбин, никогда не примирятся с узурпацией власти. Владычество Тигидия для них верная гибель. Впрочем, для тебя тоже. Для всех нас этот мятеж грозит гибелью. Вспомни Тацита, описывавшего первую гражданскую войну, начавшуюся после смерти Нерона. Тогда у римлян было только двадцать пять легионов, и от солдатских грабежей и нескончаемых убийств в Италии пало несколько сотен тысяч человек. Ныне у нас сорок легионов, то есть солдатни развелось как крыс. Как только вся эта увешанная оружием, склонная к разбою не меньше, чем Матерн с своими людишками, кровожадная свора обрушится на честных обывателей, всем будет худо. Твоей Клавдии тоже. Решай, Бебий!»
