Коммод на мгновение застыл, потом вздрогнул и, не совладав с ошеломляющей новостью, опустился на край постели.

— Почему мне не доложили?

— Префект Юлиан, чья очередь командовать лагерями, сам скончался. Могучий был вояка. Никто бы не подумал, что хворь так быстро свалит его с ног.

Коммод встал, прошелся по спальне, потом спросил.

— Какие меры принимаются для борьбы с болезнью?

— Никаких, господин.

— То есть?

— Я же сказал, префект Юлиан скончался, а командовать ему еще остается неделя, ведь все шестеро префектов руководят преторием поочередно, по месяцу. Никто не отважился сообщить господину эту новость.

— Положение серьезное?

— Не так, чтобы очень, но количество смертей перевалило за несколько тысяч. Люди живут скученно, дыхание одного достигает дыхания другого, вот зараза и перепрыгивает с заболевшего на здорового.

— Так пусть наведут порядок!

— Кто?

— Консулы.

— К сожалению, консул последнего месяца Опилий Апрониан тоже отправился в Аид.

— Так вызови Бебия Лонга! Хватит ему прохлаждаться в Паннонии.

— Мудрое решение, господин.

— Что там, в лагерях?

— Солдаты ропщут. Летом, когда ты, господин, соизволил назначить сразу шесть префектов, среди преторианцев началась неразбериха. Сломалась очередность дежурств, и сейчас во дворце то две смены караулов, то три, а то ни одной.

— Что ж, вот и пробил твой час, раб. Я назначаю тебя префектом. Единственным и главным. Твоя задача – навести порядок в гвардейских когортах.

— Раздать им деньги?

— Да, эта лучшее успокоительное, какое только существует на свете.

— Но в казне нет денег, господин.

— Куда же они исчезли? – удивился император. – Хорошо, я разрешаю тебе продать несколько хлебных провинций. Богачи в Риме всегда найдутся. Только не продешеви. Должно хватить и на преторианцев и снабдить меня средствами, чтобы я мог заняться более важными делами.

— Какими? – не удержался от вопроса спальник.

— Не важно, – ответил цезарь. – Ты хотел править совместно, вот и правь. У тебя будут еще два товарища–сопрефекта. Я разрешаю тебе выбрать их по своему вкусу. Чтобы всем было ясно, кто среди вас первенствует, дарую тебе титул «хранителя кинжала». Я не буду вмешиваться в твои распоряжения, но деньги с тебя спрошу и очень скоро. Средства мне нужны для воплощения в жизнь грандиозных замыслов по преобразовании державы. Теперь, когда мы окончательно покончили с внутренними и внешними врагами, самое время позаботиться о возвеличивании того, кто способен не только сплотить римский народ, все покорные ему племена и языки, но и повести их вперед по пути счастья и благосостояния.

— Кто же это? – поинтересовался Клеандр

— Как кто? Я! – заявил Коммод. – С этой целью я приказываю переименовать столицу империи в Коммодову колонию. Да, именно так – Коммодова колония! Это звучит. Это броско и привлекательно. В моем городе не должно быть калек, нищих, нечистот на улицах. Все граждане должны быть в привлекательных, радующих взгляд нарядах. Кто посмеет без нужды одеться неряшливо, в цвет печали – безжалостно штрафовать. Особе внимание обрати на рабов – они тоже должны быть опрятно одеты. То же касается угольщиков и дровосеков, доставляющих в город топливо. Мне доносят, что на них страшно смотреть. Черные, измазанные…

— А какими они должны быть? – поинтересовался помрачневший спальник.

— Пусть умываются при въезде в город. У нас достаточно чистой воды, чтобы привести себя в порядок.

— Слушаюсь, господин. Если господин позволит, я приступлю к исполнению через два дня.

— Да, вот еще что. Напиши Бебию, чтобы тот поспешил. Я же на это время перееду в Лаврент. Там чистый воздух. Как полагаешь, зараза туда не доберется?

— Никак нет, господин. Как утверждают врачи, это самое спасительное место на свете. Благодаря благодатной прохладе и обилию лавровых рощ воздух в Лавренте почти не поддается заражению, ведь лавровые благовония как никакое другое средство способно остановить болезнь.

Тем же вечером Клеандр отписал Бебию о его назначении, о своем назначении. В конце приписал.

«…я не попытался переубедить его. Мысли о покинувшей меня Клиобеле не дают покоя. Я виноват перед ней, не сумел заставить есть поменьше, прекратить заниматься блудом. Перед смертью она стала вообще неподъемна.

Умирала тяжело. Я сидел рядом, держал ее за руку. Она охала и стонала. Язвы покрывали ее тело. Каюсь, мне тоже хотелось умереть вместе с ней. Я желал, чтобы зараза утянула меня в Аид. Боги рассудили иначе, я выжил, на беду или на счастье, не знаю. И мальчиков уберег, не допустил их проститься с матерью.

Беда, как говорится, не ходит одна. Так следует расценивать мое назначение. Я не тешу себя иллюзиями – возвышение будет недолгим. Дни мои сочтены. Жить рядом с ужасом и не утонуть в нем, невозможно. Другое волнует – где искать спасение, Бебий? В чем? Как избавиться от гнетущего чувства обреченности, от осознания никчемности тех минут, часов, дней и лет, которые я провел на службе у господина, в меру сил стараясь поддержать государство. Мне кажется, пусть худо и не до конца, но я выполнил свой долг, о котором так красноречиво рассказывал мой учитель Феодот, погибший спальник незабвенного Марка Аврелия. Он был смелый человек и достойно исполнил предназначенное.

Ладно, прочь меланхолию.

Знаешь, я скорблю и радуюсь, что скоро увижу тебя в Риме. Скорблю, потому что уверен, тебе тоже придется нелегко. Радуюсь, что хотя бы в это трудное время мы будем вместе. Прими совет – не очень?то спеши в Рим. Оставь Клавдию с домашними в Сирмии. Когда язва перестанет терзать столицу, тогда можно будет перевезти семью.

Столица сейчас представляет собой длинную, заполонившую все улицы похоронную процессию. Солдаты городской стражи, доставляющие в город гробы, не знают покоя ни днем, ни ночью. Везде горят факелы, храмы полны вдруг вспомнивших о существовании богов людей, авгуры не сводят глаз с небес, но пока все напрасно.

Бебий, обязательно загляни в Лаврент. Изобрази почтение и готовность пожертвовать жизнью. Внимай каждому слову. Старайся не спорить, тем более не пытайся противоречить, хотя в последнее время он поминает тебя только по–доброму. Главное, не вздумай подкинуть ему какую?нибудь, пусть даже самую здравую идею, и сам держись подальше от его завиральных идей. Счастье, что он до того напуган шествием язвы, что не только перестал шутить, но начал побаиваться и осторожничать. Смирил воображение, утратил интерес к шуткам. Не знаю, надолго ли, но, по крайней мере, сейчас мы все, занятые управлением государством, отдыхаем. Это дельный совет, Бебий, вот почему я прошу за него плату. Будь добр, прими моих мальчиков в Сирмии. На время, а может, навсегда. Дурные предчувствия не оставляют меня, Бебий. Клянусь, содержание моих детей не будет стоить тебе ни единого аса. У мальчиков есть все, что требуется для взросления, образования, устройства в жизни. Они свободные граждане, я выправил все документы. Их усыновил известный тебе патриций, казненный вместе со всей семьей. Он не возражал и при условии, что его младшей дочери сохранят жизнь, разрешил помолвить ее с моим старшеньким. Прими и девочку, она хорошая, только напугана и потеряла дар речи, но с моими мальчиками вполне бойко объясняется на пальцах. На ее глазах солдаты изнасиловали мать и затем отрезали ей голову.

Таковы последние городские новости. Будет ли им конец?

Кстати, могу сообщить, что вместо меня главным спальником назначен некто Эклект. Тебе должно быть известно это имя. Он – родной дяди Марции, она и порекомендовала его императору. Марция хочет ребенка от цезаря, я убеждаю ее, что это желание невыполнимо и противно богам. По секрету сообщаю, что в паху и господина появилась большая опухоль. Он теперь стесняется выходить на арену в обнаженном виде, поэтому предпочитает появляться в театре или в цирке в женском платье и на городских праздниках, во время гладиаторских боев или заездов публично пьет неразбавленное вино. Поверь, Бебий, народ восторженно встречает его, памятники величайшего украшают цветами, к подножию приносят дары, и это не по приказу городского префекта, а по доброй воле».