— Ладно, потом будем в себе копаться, сейчас есть дела и по важней — и загнал мизерекордию в ногу Шанина. Понял, что такой универсальный кинжал используют не только для убийства, но и пыток.

Удивительно, но уже минут десять Шанин только громко кричит и ругается. Я же с этим… делом ещё толком не освоился. Во всём нужен опыт. Но тут очнулся другой пленник и попросил пить.

— А тебя как зовут, болезненный? — быстро вернув кляп Шанину и повернулся я к стонущему.

— Яков Агранов. Я ответственный работник ОГПУ и ты должен мне помочь — не воспринимая ещё текущую действительность, выдал "разрисованный кровью индеец".

— А пулемёт где взял? — понял я, что надо срочно "колоть", пока Агранов толком не пришёл ещё в себя. Пришлось даже пнуть Шанина, чтобы он успокоился и перестал мычать.

— Петерсонс приказал проверить какого-то французского барыгу, который суётся, куда не надо. Пить — слабым голосом Агранов.

— А Петерс… Петерсонс — твоё м…, язык сломаешь, пока выговоришь эти лимитрофские фамилии — ему это зачем?

— Да француз "гуталинщику" разную дорогую дефицитную контрабанду из-за границы гонит — Агранов[21].

Это что же получается…. а хрен его знает. Зато знают, что есть я. Да-а, шила в мешке не утаишь и это только первая ласточка. Посмотрел по сторонам, никого. Проверил ещё раз путы пленников и быстро побежал к своей машине. Там есть фляга с водой и не только.

Подбежал к машине и обомлел. Тогда рассматривать времени не было, зато сейчас. По задней части машины прошла очередь, корёжа деревянную кабину и запаску, которая у моего автомобиля находилась сзади. Пули впились в корпус машины на уровне плеч. Если я успел нагнуться и избежал ранения, то спокойная жизнь Семёна Михайловича расслабила, и он не успел среагировать.

Вырванная дверь, через которую я достал флягу тоже не порадовала. Машину придётся списать… на запчасти, а я ведь её Берсону обещал. Схватил флягу, подобрал свой саквояж, в который надо переложить хабар, и помчался к пленным.

Я уселся около Агранова и дал сделать ему маленький глоток воды с фляги.

— Ещё — попросил он.

— that's enough (хватит) — буркнул я недовольно по-английски.

В ответ услышал о человеколюбии и гуманном отношении к пленным. А так же он мне заявил, что он больной эпилепсией и просит его развязать. Я с удивлением от такой наглости, повнимательнее посмотрел на пленника, которому лет 35–40. Семитские тёмные глаза и полуволнистые волосы, хоть и коротко сейчас подстриженные сразу выдают представителя евреев.

— Как твоё настоящее имя? — и кручу мизерекордию у него перед носом. Молчит. Пришлось применить. Удивительно, но этот "чекист" почти сразу сдался. Оказалось, что зовут его Янкелем Шмаевичем Соренсоном. Ну, явно сторонник Троцкого.

— Сам с… других так пытал и ничего. А тут сам сильно боли боишься? — слегка пнул Агранова. Дальше пытать не стал, чтобы не раздражать Сталина и К*. А то подумают, что их секретами интересуюсь.

Уже стемнело, когда увидел колонну машин сверкающую фарами. До этого времени мимо меня, объезжая по большой дуге, прошла только одна крестьянская телега с бородатым мужиком. Посмотрел на часы, двадцать три. Яркие звёзды и луна давали вокруг неплохое освещение, и полной темноты не было.

Приехали две легковые машины и одна грузовая полуторка, все полные людей. Возглавляли весь этот отряд Сталин с Ворошиловым как для меня не странно. Я думал, что они побояться и останутся дома ждать результата. А нет, приехали проконтролировать всё сами. Я зауважал их ещё больше. Непосредственно остальным военным стал отдавать команды толстоватый лысый мужик. Половина военных оцепили всё вокруг, а часть начало в свете фар всё осматривать. А чего тут рассматривать? И так всё понятно.

— Как там Семён Михайлович? — подхожу к Сталину с Ворошиловым, у которого револьвер в руках и похоже который я привёз из Бельгии.

— Пулю достали. Она попала в Семёна боком. Потерял много крови, но врачи заверили, что опасности нет. Рассказывайте — оба подошли поближе к моей "баррикаде" и взглянули на пленных. Потом Сталин зло сильнее надвинул на лоб фуражку и достал трубку.

Рассказываю и показываю руками, где, как и что происходило.

— Сначала вы стреляли у нас с карабина, сейчас кидали гранаты, а завтра, что будет? Из пушек по нам стрелять будете? — выслушав меня и недовольный таким происшествием Сталин.

— Давайте немного отойдём — мы отходим. Нас охраняют телохранители Власик и Михаил. У меня даже не забрали личное оружие, но револьвер в руках Ворошилова меня нервирует. — Не я первый это начал… Господин Сталин…я не предаю друзей, но и не прощаю врагов и такие обиды — немного с вызовом. Мы смотрим друг на друга глаза в глаза. Потом — А если вы сейчас не решитесь и не сделаете "ночь длинных ножей" для некоторых — тут чуть меняю тон речи и уже спокойно. До этой ночи ещё несколько лет и она произойдёт только 30 июня 1934 года, но смысл нам трём ясен. Сейчас роль Рёма у Сталина выполнял Рютин, один из секретарей райкомов Москвы. Под его руководством с 1924 года действуют боевые группы вооруженные свистками и дубинками. Боевики по приказу ЦК разгоняют неофициальные собрания членов партии — то её сделают вам и вашим сторонникам. Наберитесь мужества и станьте вождём нации. — Молчим. Наблюдаем, как бойцы под командой лысого выталкивают мою машину на дорогу.

Сталин хмуро и зло перевёл взгляд на меня и вспоминал слова Льва Каменева на XIV съезде ВКП (б) в декабре 1925 года, где Каменев заявил — "товарищ Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба. Мы против теории единоначалия, мы против того, чтобы создавать вождя". Рано, ещё очень рано вступать в открытую борьбу со всеми. Ещё "не добит" Троцкий и его сторонники, возникли неожиданные проблемы в ОГПУ и с военными, а тут ещё запросто можно рассориться с Рыковым и Бухариным. А своих людей ещё очень и очень мало.

— Вы считаете, что я вот так просто отдам приказ убить моих партийных товарищей?

— Да Петерсонс может ничего и не знать. Ему только операцию сделали, и он прыгает на костылях вдоль Сенути с чёрной повязкой на ноге — влез Ворошилов.

— Да кто он такой и почему сразу надо убить? — я тоже такого Петерсонса не помню.

— Комендант Кремля — Сталин и мысленно дальше продолжил про себя: бывший начальник поезда Троцкого и друг Якира, за которым сейчас самая большая и боеспособная группировка.

— А зачем это дело делать политическим? Напишите завтра везде, что они организовали банду грабителей и вымогателей — вношу предложение. — Ранение Буденного ведь никто отрицать не будет, и главное пленные у вас есть. А если пленных хорошо потрясти, то и разных ценностей найти можно.

— Там рядом с ним в Кремле Первые Московские советские пулеметные курсы[22], где Рудольф начальником — Ворошилов внимательно посмотрел на задумчивого Сталина.

— Сейчас подскочим, быстро его арестуем. Никто никакого сопротивления оказать и не успеет — заявляю воинственно.

Сталин выругался про себя. Хотел попросить отставку на пленуме, а сейчас придётся втягиваться и выяснять отношения ещё и с военными. Мало ему других проблем, от этого беспокойного грека. Ворошилов больше комиссар и хозяйственник, чем военный. Помощь от него будет только в поддержке. Тут надо чем-то купить и отвлечь военных, так как предложения Хмелькова и Тухачевского пока отложили. Но и другое решение тоже принять не успели[23].

С военными у Сталина сложились очень напряженные отношения. Тухачевский и К* уже не раз уже поднимали вопрос о комиссарах в войсках и чтобы их убрали. Ну, никак не нравился многим военным партийный контроль. Выручало то, что у военных сейчас тоже несколько группировок ведут борьбу между собой. Постоянная угроза новой войны с Польшей и Англией тоже сдерживает. И плюс то, что никто из военных экономикой заниматься не хочет. Требуют только деньги, ресурсы и технику. Тут появился реальный шанс "щёлкнуть по носу" Тухачевского и снизить его авторитет[24].