– Потому что это было бы незакономерно!

– И наконец, бросили ему суконку и коньяк!

– Не наша вина, что все это потонуло!

– Глядите-ка! Не кажется ли вам, что пузыри пускает?

– Конечно: это от удовольствия, что помощь близка.

Старого сторожа нашли только к вечеру. На пленарном заседании конференции. Избранник рабочей партии, он как раз в этот день произносил очередную речь, посвященную возрождению России.

Жила-была в Москве простая русская семья – Козявкиных. Одним словом, семья как семья, короче говоря:

– Советская буржуазная семья.

А еще короче говоря:

– Совсемья совбуров.

Вот сидела однажды эта семья за утренним чаем, или, короче говоря, за какой-то мутной бурдой из смеси сушеной малины и лаврового листу, а вместо сахару ели черный, осиный мед.

В одной руке отец семейства держал кусок хлеба, в другой газету.

Хлеб был грязный, как мочалка, и газета была грязная, тягучая, как мочалка.

Жена перемывала стаканы, сделанные из пивных бутылок, и перетирала их куском кретона, отодранного от дивана.

– Вот тебе, – сказал муж, – опять этот идиотический Ленин талдычит о продналоге. Ограбили бедных мужичков соверш…

Жена пошевелила головой и сделала молниеносный знак глазами…

Муж испуганно оглянулся: за спиной его стояла кухарка.

– Да… взял Ленин у этих проклятых мужичишек хлеб – так им и надо: пусть подыхают, лишь бы жила и благоденствовала симпатичная советская власть!.. Так-то, Анисья, голубчик…

– А на обед чего? – угрюмо спросила Анисья.

– Откуда же мы знаем, – пожала плечами жена, щекоча пальцем лежащего на подоконнике худого кота. – Что сегодня выдают в очереди? Картошку и мыло? Ну, значит, обед из картошки.

– Это что ж, мне, значит, пять часов в очереди стоять? – еще угрюмее спросила Анисья. – И когда же все это кончится?! – вдруг завыла она в голос. – При царе-то и картошка была, и говяда, и хлеб чистый белый, а как это жулье поналезало…

Она вдруг опомнилась, пугливо покосилась на хозяев и закончила:

– А как пришла народная коммунистическая власть – так и нам, народу, вздохнулось легче. Что нам – царь? Имперлист и больше ничего! Да Ленин-то наш, может, почище всякого царя – вот вам что!

Вошла свояченица, кутаясь в мужское пальто.

– В комнате у меня, – сказала она, – такой холодище, что нос из-под одеяла трудно высунуть… Дров – ни полена! И когда, наконец, этих мерзавцев-коммунистов черт унесет!!

Хозяин поглядел на нее и сделал незаметный знак, указав глазом на Анисью. Сестра ее мигнула на Анисью и мужа, а Анисья, в свою очередь, приложила палец к губам и указала подбородком на хозяйку.

– Я, собственно, не против советской власти, – поправилась сестра хозяйки. – Конечно, в недостатке дров повинны только белогвардейские банды! Но Ленин не прав в том, что слишком ослабил террор… Или нет, он – прав! Виноваты Милюков и Бурцев…

Вошел сынишка – Костя.

Он первым долгом подскочил к столу, сунул палец в осиный мед и облизал.

– Ты чего не в училище? – спросил отец.

– А чего я не видел в этом сумасшедшем доме?! Только и заставляют петь ихний паршивый «Интернационал» и молиться на портрет этого сволоча Левки Троцкого…

Ужас написался на всех лицах: мама кивнула на Анисью, Анисья – на папу, папа – на маму, мама – на тетю, – и все отвернулись друг от друга.

– …Конечно, я не спорю, – добавил Костя, – что Лев Давидович Троцкий почти гениальный человек и добрый гений России… А «Интернационал» – этот бодрый гимн пролетарского народа… который… А ну вас всех к черту!..

Он швырнул на стол недожеванную корку хлеба, заплакал и выбежал, хлопнув дверью.

– Вы на него не обращайте внимания, Анисьюшка, – робко сказал отец. – Он так переутомился, что совсем как помешанный…

– Да и я ничего такого не сказала, – возразила Анисья. – Мне-то что? Очередь так очередь! Постоим и в очереди, лишь бы хорошо жилось Совнаркому. Вот что-с!

И вышла.

– А я насчет дров продолжаю повторять, что не будь белогвардейских банд – и все было бы замечательно! Вот все, что я хотела сказать!..

И свояченица тоже вышла.

– Пойду и я на службу, – вздохнул муж. И добавил, опасливо поглядывая на жену: – А ты… никуда не пойдешь? Смотри же! Ведь я тоже ничего такого не сказал. Не спорю, есть некоторые неурядицы, но почему? Потому что власть еще в периоде мощного строительства. Кстати, напомни мне вечером, чтобы выпороть Котьку.

– Обязательно! Все-таки это лучше, чем тащить мальчишку в чека.

И она вышла вслед за мужем.

Кот остался в комнате один. Он огляделся, вспрыгнул на стол и стал принюхиваться. Сочно выругался:

– Буржуи собачьи! И мед, и хлеб – все слопали! Коту хоть бы крошку оставили. Ну ладно же! Вспомните вы меня…

Вышел в переднюю, оттуда на кухню, из кухни черным ходом во двор, на улицу – и побрел, крадучись вдоль стен.

Вошел во двор чека, пробрался к комиссару, вспрыгнул ему на письменный стол и сказал:

– Честь имею донести, что, состоя жильцом в семье Козявкиных, сегодня слышал своими ушами, как вся семья поносила всячески советскую власть: муж, жена, сын Котька, свояченица и даже эта толстая дура – Анисья. Расстреляйте их всех, а мне за информацию прошу выдать полфунтика печенки… Жить-то ведь надо, не подыхать же с голоду!

Когда козявкинский кот возвращался домой, на морде у него было сознание исполненного долга, а на усах остатки печенки.

«Печеночки подъел, – думал он разнеженно, – да, пожалуй, когда наших поведут в чека – на кухне кой-что раздобуду. Неплохо живется умному коту в свободной стране. Вообще, здоровый эгоизм – великое дело!»

Аристократ.– По советской орфографии – Ористократ. Потому, что ори русский человек сто крат, ори двести крат – все равно Европа не услышит его.

Булка.– Круглый хлеб, изготовляемый из лопуха, одуванчика и березовой коры. Две булки считается пир, три булки – спекуляция.

Виселица.– Место, где Совнарком будет чувствовать себя на высоте положения.

Голод.– Пословица говорит: «Голод не тетка, чека не дядька. Ложись без пессимизма, да и подыхай во славу социализма».

Дантон.– Старинный французский большевик. Составлен из двух слов: дан и тон. У нас в России дан тон из Берлина (1917 г.)

Един бог без греха.– Фраза Луначарского, когда его поймали в краже из публичной библиотеки редких книг.

Жемчужные серьги.– Государственный фонд, добываемый из ушей с мясом.

Зубы.– Праздные придатки во рту гражданина, выбиваемые за ненадобностью.

Идиот.– Был бы я, если бы признал советскую власть.

Керенский.– Манекен для френча модного торгового магазина «Зензинов, Минор и Кº». Перед употреблением взбалтывать. Когда говорит – бьет себя в грудь. Так ему и надо.

Лам-ца-дрица-ца-ца.– Сокращенное наименование многих советских учреждений. Государственный язык.

Москва.– Китайский город внутри России. Внутри Москвы – Кремль, внутри Кремля – Ленин, а внутри Ленина – такое, о чем в приличном обществе не говорят.

Наган.– Единственное кушанье, которым надеются кормить голодающих. Если же обед из трех блюд, то на второе – «маузер», на сладкое – «парабеллум».

О, чтоб вас черти побрали.– Фраза, произносимая шепотом от хладных Финских скал до пламенной Колхиды.

Пипифакс.– Изделие государственного станка, испорченное уже при выходе из печати. Имеет хождение наравне с другой оберточной бумагой.

Робеспьер.– Тоже французский большевик, вроде Дантона. Тоже состоит из двух слов: Робес и Пьер. Лицам, знающим французский язык, известно, что такое робес (напр., робес эт модес). Робес – верхнее платье. Пьер по-русски – Петя. Поэтому всякий Петя, надевший кожаную куртку, считает себя Робеспьером…