– Ступайте, ступайте, – поощрили их колонисты, – пока вам еще не попало… Ишь! (Брадлей. «Нов. История». С. 201).
Германские правители XVIII века
Истинным бичом для несчастных учеников являются германские правители XVIII века. Мы не видели ни одного ученика, который не получил бы самым жалким образом единицы за «германских правителей в XVIII веке».
Даже пишущий эти строки, который считает себя человеком способным и сообразительным, историком опытным и знающим – и он, отойдя от своих манускриптов и покрытых пылью пергаментов, сейчас же начинал путать «германских правителей в XVIII веке».
Пусть кто-нибудь попробует запомнить эту тарабарщину, годную только для сухих тевтонских мозгов: великому курфюрсту бранденбургскому Фридриху-Вильгельму наследовал сын его просто Фридрих. Этому Фридриху наследовал опять Фридрих-Вильгельм. Кажется, на этом можно бы и остановиться. Но нет! Фридриху-Вильгельму наследует опять Фридрих!!
У прилежного ученика усталый вид… Пот катится с него градом… Ф-фу! Ему чудится скучная проселочная дорога, мелкий осенний дождик и однообразные верстовые столбы, без конца мелькающие в двух надоедливых комбинациях:
– Фридрих-Вильгельм, просто Фридрих. Опять Фридрих-Вильгельм, просто Фридрих…
Когда же ученик узнает, что «опять Фридриху» наследовал его племянник Фридрих-Вильгельм, он долго и прилежно рыдает над стареньким, закапанным чернилами Иловайским…
«Боже ж мой, – думает он. – На что я убиваю свою юность, свою свежесть?»
Историк, пишущий эти строки, может еще раз повторить имена династии Фридрихов. Вот, пожалуйста… Пусть кто-нибудь запомнит…
У великого курфюрста Фридриха-Вильгельма был сын Фридрих. Последнему наследовал Фридрих-Вильгельм, которому, в свою очередь, наследовал Фридрих; Фридриху же наследовал Фридрих-Вильгельм… Этот список желающие могут продолжать.
Даже история, беспристрастная история, запуталась во Фридрихах; до сих пор неизвестно, при каком именно Фридрихе случилась Семилетняя война. Доподлинно известно только, что он не был Вильгельмом.
Семилетняя война (1756 – 1763)
По сравнению с Тридцатилетней войной Семилетняя война была совсем девчонка. Та годилась бы ей в матери.
Воевали так: с одной стороны Фридрих (какой – неизвестно), с другой – Франция, Россия, Австрия и Швеция.
Швеция, собственно, была союзникам ни к чему, но она тоже вслед за большими ввязалась в драку, семеня слабыми ножонками где-то позади взрослых…
Большие усатые союзники, ухмыляясь в усы, спрашивали ее:
– Тебе еще чего нужно?
– А я, дяденьки, – шмыгая носом, пролепетала Швеция, – тоже хочу повоевать (Броун. «Семилетняя война». С. 21).
Воевали плохо. Побеждал Фридрих – способом очень легким: он ссорил союзников и разбивал их. Нападают, например, на него русские и австрийцы. Он немедленно садится за стол и пишет австрийскому полководцу письмо:
«Дорогой коллега! Охота вам связываться с этими русскими свиньями… Вы и один прекрасно меня победите. Ей-богу! И как вы можете допускать, чтобы в вашей армии командовал еще кто-то. Вы человек умный, красивый, симпатичный, а ваш товарищ просто необразованный дурак. Прогоните его скорее, а сами начните командовать».
Не было ни одного полководца, который не попался бы на эту удочку: получив письмо, прогонял союзного генерала, нападал на Фридриха и потом, разбитый, стремительно убегал от него с остатками армии и обидой в душе.
Семилетняя война была закончена вовремя: как раз прошло семь лет со времени ее начала.
Чисто немецкая аккуратность в исполнении принятых на себя обязательств.
Результаты Семилетней войны
Когда же войну закончили, то увидели, что и воевать не следовало: союзники хотели оттягать у Фридриха Силезию, но когда заключили мир (в Губертсбурге), «Силезия осталась у Фридриха (как говорит Иловайский), и каждая держава осталась при своем». И жалко их всех и смешно.
Великая французская революция
Король Людовик XVI
Выше мы указывали на стройную систему, которой держались французские короли: у каждого из них был первый министр и фаворитка.
Людовик XVI первый нарушил эту традицию. Фаворитки у него не было, а с первыми министрами он поступал так: попался ему один очень симпатичный человек, Тюрго. Только что этот Тюрго взялся за полезные, насущные реформы, как Людовик XVI под давлением аристократов спохватился и прогнал Тюрго. После Тюрго он, под давлением общественного мнения, пригласил управляющим финансами банкира Неккера, тоже взявшегося за реформы, но в скором времени спохватился и под давлением аристократии прогнал его. Впрочем, через некоторое время он, под давлением народа, снова пригласил Неккера.
Из вышеизложенного видно, что это был король, на которого не давил только ленивый.
Под давлением же народа было созвано королем Национальное собрание. Но тут вмешалось давление аристократии и придворных. Король послал Национальному собранию приказ разойтись. Оратор собрания Мирабо вскочил и заявил:
– Мы здесь по воле народа, и только сила штыков разгонит нас.
В эту минуту случилось так, что никто не давил на короля. Он кивнул головой и добродушно сказал:
– Ну ладно. Сидите уж.
Впрочем, через несколько дней, под давлением придворной партии, король решил стянуть к Парижу войска из иностранных наемников.
Тогда-то Франция и возмутилась против своего короля.
Говорят, что муж последний узнает об измене жены.
То же происходит и с королями, причем роль жены играет страна.
До чего Людовик XVI был слеп, показывает следующий исторический факт.
Когда ему доложили, что Национальное собрание отказалось разойтись, он всплеснул руками и сказал:
– Да ведь это каприз!
– Нет, государь, – возразили ему, – это скандал.
Через несколько дней ему донесли, что парижские граждане организовывают милицию. Опять всплеснул руками король:
– Да ведь это скандал!
– Нет, государь, – возразили ему, – это уже бунт.
А через два дня, когда парижане взяли и разрушили Бастилию, король, узнав об этом, снова патетически всплеснул руками и воскликнул:
– Да ведь это бунт!
– Нет, государь… Это уже – революция!
Тогда король успокоился и даже переехал из Версаля в Париж.
У Людовика XVI оставался еще прекрасный выход, которым он мог спасти свое положение: стоило ему только выбросить за двери всех придворных, которые оказывали на него давление, – всех тунеядцев, ленивых и глупых негодяев.
Вместо этого он:
1) Под давлением приближенных задумал бежать за границу. Был пойман и привезен в Париж.
2) Под давлением придворных вступил в переговоры с иностранными государствами, прося у них помощи против Франции.
За это Франция приговорила короля к смерти.
Он умер 21 января 1793 года под ножом гильотины и перед смертью впервые держал себя твердо и спокойно… Вероятно, потому, что почти никто уже не оказывал на несчастного короля давления…
Умер король, искупив кровью все безумства своих пышных предшественников, искупив разорение и упадок страны, искупив страшную гнусно-пророческую фразу своего деда:
– После меня хоть потоп!
Террор
Национальное собрание передало власть Законодательному собранию, а Законодательное собрание – Национальному Конвенту.
Если можно так выразиться – Франция левела с каждым днем.
Сначала у власти стояли жирондисты, казнившие врагов свободы, но когда они оказались недостаточно левыми – их сменили монтаньяры.
Монтаньяры с Робеспьером, Дантоном и Маратом во главе, конечно, немедленно казнили жирондистов как врагов свободы.
Когда все жирондисты были казнены, Робеспьер остановил свой рассеянный взор на Дантоне и подумал:
