– Ну что?! – бросился к нему граф, протягивая трепещущие руки.
Барон отстранил его руки, свои засунул в карманы и медленно отчеканил:
– Вы получили оскорбление действием от наглого мещанина и не сделали того, что должен был сделать человек вашего происхождения: не убили его, как собаку.
– Он мещанин? – болезненно вскричал граф, закрывая лицо руками.
– Да-с! Мещанин… И трус вдобавок. По крайней мере, он сейчас же испугался, струсил и стал просить извинения. Говорил, что у них такой обычай – хлопнуть по спине на прощанье… Вы не убили его, как собаку, на вашей спине еще горит оскорбительный удар… Граф! Прошу оставить мой дом… Не считайте больше меня своим другом. Я не могу протянуть руки опозоренному человеку.
Граф застонал, схватился изящными руками за голову и, не оправдываясь, выбежал из кабинета…
Он долго бродил по городу, потрясенный, уничтоженный, с искаженным горем и страданием лицом. Запекшиеся губы шептали:
– За что? За что на меня это обрушилось?
Потом его потянуло к людям.
Он кликнул извозчика и велел ехать в роскошный особняк княгини Р.
…Лакей, одетый в дорогую ливрею, расшитую золотом и инкрустацией, преградил ему путь:
– Не принимают!
Граф удивился.
– Как не принимают? Сегодня же приемный день?
– Да-с, – нагло сказал сытый лакей, перебирая инкрустации на своей ливрее. – Приемный день, но вас не приказано принимать.
Граф застонал.
– Вот что, голубчик. На́ тебе сто рублей – только скажи правду: барон фон Шмит был сейчас у вас?
– И сейчас сидят, – осклабился лакей. – Эх, ваше сиятельство… Нешто можно так? Нужно было убить его, как собаку!.. А еще дворяне…
– И этот знает, – болезненно улыбнулся граф, вскочил на извозчика и, взглянув на свои золотые часы с инкрустацией, крикнул извозчику:
– К невесте!
Невеста графа, княжна Нелли Глинская, жила с родителями в изящном особняке и очень любила графа.
– Нелли, – шептал граф, подгоняя извозчика. – Милая Нелли… Только ты меня поймешь, не осудишь…
Он подъехал к воротам изящного особняка князей Глинских и радостно вскрикнул: из ворот как раз выходила Нелли.
– Нелли! Нелли! – крикнул граф гармоничным голосом. – Нелли!..
Невеста радостно вскрикнула, но сейчас же отступила и, подняв руки на уровень лица, пролепетала:
– Нет, нет… не подходите ко мне… я не могу быть вашей…
– Нелли?!! Почему?!!
Она сказала дрожащими губами:
– Я могла принадлежать чистому незапятнанному человеку, но вам… на теле которого горит несмываемое оскорбление… Не оправдывайтесь! Барон мне всe рассказал…
– Нелли! Нелли!! Пойми меня… Что же я мог сделать?!
– Что? Вы должны были выхватить шпагу и заколоть оскорбителя, как бешеную собаку!!
– Нелли! Какую шпагу? Я ведь был совсем без всего…
С криком ужаса и возмущения закрыла ручками пылающее лицо Нелли – и скрылась в воротах.
– Один… – с горькой улыбкой прошептал граф. – Всеми брошенный, оставленный, презираемый… Кровно оскорбленный…
На лице его засияла решимость.
Пробило полночь… Роскошный особняк графа Звенигородцева был погружен в сон, кроме самого графа.
Он сидел за старинным письменным столом, украшенным инкрустацией, и что-то писал… На губах его блуждала усталая улыбка.
– Нелли, – шептал он. – Нелли… Может быть, сейчас ты поймешь меня и… простишь!
Он заклеил письмо, запечатал его изящной золотой печатью и поднес руку с револьвером к виску… Грянул выстрел… Граф, как сноп, рухнул на ковер, сжимая в руках дорогой револьвер с инкрустацией…
Опора порядка
I
Вольнонаемный шпик Терентий Макаронов с раннего утра начал готовиться к выходу из дому. Он напялил на голову рыжий, плохо, по-домашнему сработанный парик, нарумянил щеки и потом долго возился с наклеиванием окладистой бороды.
– Вот, – сказал он, тонко улыбнувшись сам себе в кривое зеркало. – Так будет восхитительно. Родная мать не узнает. Любопытная штука – наша работа… Приходится тратить столько хитрости, сообразительности и увертливости, что на десять Холмсов хватит. Теперь будем рассуждать так: я иду к адвокату Маныкину, которого уже достаточно изучил и выследил. Иду предложить себя на место его письмоводителя. (Ему такой, я слышал, нужен. А если я вотрусь к нему – остальное сделано.) Итак, письмоводитель. Спрашивается: как одеваются письмоводители? Мы, конечно, не Шерлоки Холмсы, а кое-что соображаем: мягкая цветная сорочка, потертый пиджак и брюки, хотя и крепкие, но с бахромой. Вот так! Теперь всякий за версту скажет: письмоводитель!
Макаронов натянул пальто с барашковым воротником и, выйдя из дому, крадучись зашагал по направлению к квартире адвоката Маныкина.
– Tак-то, – бормотал он сам себе под нос. – Без индийской хитрости с этими людьми ничего не сделаешь. Умные, шельмы… Да Терентий Макаронов поумнее вас будет. Хе-хе!
У подъезда Маныкина он смело нажал кнопку звонка; горничная впустила его в переднюю и спросила:
– Как о вас сказать?
– Скажите: Петр Сидоров. Ищет место письмоводителя.
– Подождите тут, в передней.
Горничная ушла, и через несколько секунд из кабинета донесся ее голос:
– Там к вам шпик пришел, что под воротами допреж все торчал. Я, говорит, Петр Сидоров и хочу наниматься в письмоводители. Бородищу наклеил, подмазался – прямо умора,
– Сейчас я к нему выйду, – сказал Маныкин. – Ты его где оставила, в передней?
– В передней.
– После посмотришь под диваном или за вешалкой – не сунул ли чего? Если найдешь, выброси.
– Как давеча?
– Ну да! Учить тебя, что ли. Как обыкновенно.
Адвокат вышел из кабинета и, осмотрев понурившегося Макаронова, спросил:
– Ко мне?
– Так точно.
– А знаешь, братец, тебе борода не идет. Такое чучело получилось…
– Да разве вы меня знаете? – с наружним удивлением воскликнул Макаронов.
– Тебя-то? Да мои дети по тебе, брат, в гимназию ходят. Как утро, они глядят в окно: «Вон, говорят, папин шпик пришел… Девять часов, значит. Пора в гимназию собираться».
– Что вы, господин, – всплеснул руками Макаронов. – Какой же я шпик?! Это даже очень обидно. Я вовсе письмоводитель – Петр Сидоров.
– Лизавета! – крикнул адвокат. – Дай мне пальто. Ну что у вас в охранке… Все по-старому?
– Мне бы местечко письмоводителя… – сказал Макаронов, хитрыми глазами поглядывая на адвоката. – По письменной части.
Адвокат засмеялся.
– А простой вы, хороший народ, в сущности. Славные людишки. Ты что же сейчас: за мной, конечно?
– Местечка бы, – упрямо сказал Макаронов.
– Лизавета! Выпусти нас.
Вышли вместе.
– Ну, я в эту сторону, – сказал адвокат. – А ты куда?
– Мне сюда. В обратную сторону.
Макаронов подождал немного и потом, опустив голову, опечаленный, поплелся за Маныкиным. Он потихоньку, как тень, крался за адвокатом, и единственное, что тешило его, – это что адвокат его не замечает.
Адвокат приостановился и спросил, обернувшись вполоборота к Макаронову:
– Как ты думаешь, этим переулком пройти на Московскую ближе?
– Ах, как это странно, что мы встретились! – с искусно разыгранным удивлением вскричал Макаронов. – Я было решил идти в ту сторону, а потом вспомнил, что мне сюда нужно. К тетке зайти.
«Ловко это я про тетку ввернул», – думал, усмехаясь внутренно, Макаронов.
– Ладно уж. Пойдем рядом. А то, смотри, еще потеряешь меня…
– Нет ли у вас места письмоводителя? – спросил Макаронов.
– Ну и надоел же ты мне, ваше благородие, – нервно вскричал адвокат. – Впрочем, знаешь что? Я как будто устал. Поеду-ка я на извозчике.
– Поезжайте, – пожал плечами Макаронов. («Ага! Следы хочет замести… Понимаем-с»). – А я тут к одному приятелю заверну.
Маныкин нанял извозчика, сел в пролетку и, оглянувшись, увидел, что Макаронов нанимает другого извозчика.