Штурмовики разошлись по сторонам, а Тюлень, ворвавшийся в дом, когда уже всё было кончено, демонстративно достал пистолет и направил его на ночного убийцу. Наби-Син оскалился, показывая крепкие зубы с налётом желтизны. Ага, куфесаби увлекается!

— Ты смелый, кондотьер, но сегодня умрёшь, — буднично произнёс он очевидную банальность.

— Бейся, — я чувствовал его неуверенность, и только выставив кортик на уровне глаз, увидел, что клинок стал раскаляться от кончика до гарды, постепенно наливаясь ярким чистейшим белым цветом.

И Наби-Син сделал неуловимое движение руками, перенося оружие из статического положения в плоскость, чтобы вскрыть мне грудную клетку горизонтальным ударом справа налево. Всего один удар, который отразить мог такой же низарит, обученный подобным фокусам. Дело в том, что положение клинка мгновенно менялось, когда противник выставлял оружие для блокировки, и удар уже шёл сверху. Именно в этот момент я и отмахнулся кортиком, разрубив тальвар пополам. А вторым движением вспорол косым ударом рубашку, оставив на груди Наби-Сина глубокий разрез, из которого полилась кровь.

Низарит впал в глубочайшее раздумье, глядя на обломки своего меча, а потом медленно встал на колени, размазал кровь по ладонями и протянул их мне. Я приложил кортик плашмя к его груди, ощущая дикую вибрацию клинка. Он самым настоящим образом выпил кровь, оставив свежий шрам как напоминание о клятве. Которую я не знал как принимать. Чтобы у пленника не появилось сомнение, а правильно ли он поступает, я решительно ударил плоскостью кортика по его правому, а затем и левому плечу.

— Отныне ты мой слуга и воин, — торжественно произнёс я в повисшей тишине. — Прежние клятвы переходят ко мне, и любая твоя беда станет моей бедой, как и моя — твоей.

— Мидкалу. Макалор. Мансум, — пробормотал непонятную для меня мантру низарит и поднял голову, размазывая кровь по лицу. — Да будет так, мой господин.

Из всех штурмовиков, потрясённых этой сценой, только Рич глядел скептически. И когда Наби-Син поднялся с колен, сказал:

— Командор, надо бы его связать покрепче. Клятва клятвой, но от фанатиков можно ожидать чего угодно.

— Я не фанатик, — гортанно произнёс низарит. — Я воин.

— Какой же ты воин, если режешь в ночи тех, на кого укажет заказчик? — фыркнул пластун, поигрывая метательным ножом, который при случае готовился метнуть в пленника. — Вот эти парни — воины, они честно сражаются с врагом лицом к лицу. Так что я буду за тобой присматривать.

Наби-Син благоразумно промолчал, и это было правильно. Иначе бы слово за слово — и вся игра, затеянная мною была бы погублена. Показал жестом Ричу, чтобы тот прекратил провоцировать низарита.

— Надо уходить, — сказал я. — Муравей, Щербатый! Свяжите руки Наби-Сина и обыщите его очень тщательно. Все складки одежды, обувь. Каждый предмет должен быть извлечён.

— А что за предметы? — поинтересовался Щербатый, полосуя ножом застиранную холстину, которую содрал с окошка. Полученными лоскутами он крепко стянул запястья низарита, а Муравей начал споро его охлопывать с ног до головы.

— Любые, — раздражённо ответил я. — Очистите его карманы полностью!

Нужно было торопиться. Едкий дым из прихожей уже затянуло в дом, и многие стали покашливать. Не разбей ранее Гусь окно, дышать было бы и вовсе невозможно. Тюлень, оказывается, умудрился потушить горящую стену, чтобы разгорающийся пожар не привлёк внимание местных жителей и не устроил переполох в слободке.

— Убитых оставим здесь, дом сожжём, — распорядился я. — Рич, возьми с собой Гуся, Щербатого, Жадюгу и веди Наби-Сина к карете. Не забудь вложить ему в рот какую-нибудь деревяшку и крепко примотать, чтобы не выплюнул.

— Господин мне не доверяет? — лицо низарита осталось непроницаемым.

— А зачем деревяшка? — удивлённо спросил пластун, замерев на месте.

— Чтобы он не перегрыз зубами свои вены, — пояснил я. — Извини, Наби-Син, так нужно. Когда ты расскажешь о преступлении графа Абры, только тогда я могу быть спокойным.

Рич с парнями увели низарита с собой, а я с оставшимися штурмовиками забрал трофеи: три меча и столько же морионов пополнили наш арсенал. Особенно я радовался чёрному хрусталю, которого у нас становилось всё больше и больше. Когда Наби-Син докажет свою преданность, можно будет выяснить у него, где добывают морион. И вообще, на этого наёмника у меня большие планы. Самое главное, что я понял, глядя в его глаза — он не был фанатиком Ордена. Настоящих бойцов всегда видно по характеру, темпераменту и ещё многим незначительным деталям. А Наби-Син оказался именно таким человеком. Ладно, морализировать на тему добра и зла будем потом, а сейчас нужно торопиться.

Через полчаса мы растворились в темноте и глухой тишине затаившейся слободки, которая, конечно же, не спала и слышала, что где-то рядом происходят нехорошие вещи. Мы уходили к оставленным в подлеске лошадям и карете, а за нашими спинами разгорался огонь, пожиравший следы ночного боя. Когда он всполошит жителей города, наш отряд будет в поместье Агосто готовиться к отъезду в Скайдру.

Оставалось только посвятить в свои планы молодого виконта и забрать его с собой в Скайдру. Когда он рядом — мне спокойнее.

Едкий дым, забивший горло, помог Дор Хадану вынырнуть из небытия, в которое его обратила яркая вспышка и взрыв, после которого грудь и лицо обожгло болью. Открыв глаза, он увидел, что так и лежит на полу в коридорчике, а из двери вырываются языки пламени и стелется вонючий дым. Снова запершило, подкатившая тошнота заставила федаина извергнуть из желудка горькую слизь. Встав на колени, он покачал головой, приходя в себя. Правый бок нестерпимо жгло. Дор Хадан приложил к нему ладонь и почувствовал, как она стала мокрой и липкой. Это была кровь. Видимо, его пытались уже раненого добить, но клинок врага удачно прошёл мимо жизненных органов. Ничего, главное — жив. Низариты и не с такими ранами добирались до своих тайных лагерей. И он доберётся, расскажет всё амалю.

В разгорающееся пламя Дор Хадану хватило ума не лезть. В таком состоянии себя бы спасти, а не братьев вытаскивать. Да и мертвы они, судя по всему. Если неизвестные столь вероломно напали на них, значит, шансов никаких не осталось. Хотя, в смерть Наби-Сина федаин верил с трудом.

Из дома на улицу он выполз на коленях, ощущая за спиной жар разгорающегося пламени. Трещали доски, судя по звукам, начала рушиться крыша. Дор Хадан застонал и встал, прижимая ладонь к ране. Он не соображал, куда идти, полностью потеряв ориентиры. Где-то кричали люди, звонко бил набат, но попадаться на глаза местных жителей молодой федаин совершенно не хотел. Иначе его отвезут в городскую управу и начнут допрашивать, кто он такой, откуда взялся, и самое худшее — обвинят в поджоге, а то и шпионом объявят.

Поэтому Дор Хадан и постарался скрыться в темноте, где ни один отблеск от полыхающего жилища не смог бы достать его. Перевалившись через препятствие в виде жердей, он вскрикнул от удара о землю, но не потерял сознание, а на коленях пополз всё дальше и дальше от места, где приняли последний бой его братья.

Для Эрмеландо нынешняя ночь выдалась жаркой и суетной во всех отношениях. Никогда он ещё не попадал в такие условия, когда нужно в кратчайший срок найти самых ублюдочных головорезов, готовых даже родную мать придушить во сне ради барыша. Тяжёлый кошель, набитый либрами для грязного дела, оттягивал пояс молодого дворянина, когда он метался от одного кабака к другому. Именно там водились те, кто по замыслу графа Абры должны перехватить на дороге наглого новоиспечённого эрла и раз и навсегда избавить от проблемы.

Ругаясь сквозь зубы как портовый грузчик, Эрмеландо покачивался в седле своего вороного Амаранта и медленно ехал по переулку Башмачников. Где-то здесь находился кабак, один из многих, которые ему довелось посетить за сегодняшний день. Но нужного человека, решающего все деликатные вопросы, он не встретил. Где тот мог быть, молодой мужчина не представлял. Может, его уже прирезали на глухой улочке или он сам сбежал из города, наполненного войсками. До лучших времен, так сказать. Хотя, вряд ли… Этот тип сам кого угодно прирежет играючи.