— Ир, прекрати, а… — окликнул ее ДаКоста с кормы, — и без тебя жрать охота.

— Ой, — ахнула Ирина, поймав себя на том, что машинально высвистывает флотский сигнал к обеду: «соловей поет, водку жрать зовет». Как он бесил ее еще недавно, а теперь…

— Извини, — тихо сказала Ирина, замолкнув. Взлохмаченная, пестрая птица уселась на лобовое стекло, уставила на Ирину любопытный взгляд, и негромко чирикнула:

…«соловей поет, водку жрать зовет»…

— Курвасса. Ира, еще и птицы твои издеваются, — выругался ДаКоста, хлопнув руками в сердцах и смешно оскалив желтые зубы, — муэртэ мадре, да я ее щас сам сожру.

Пестрокрылая летунья скосила на него любопытный глаз, хлопнула крыльями, и улетела, напоследок цивикнув еще. «Соловей поет, матроса жрать зовет» Напев у нее и впрямь был похожий.

— Извини, — украдкой шепнула ДаКосте Ирина, перекинув назад сумку с продуктами.

Эрвин прервал их — короткой фразой сверху, с места стрелка:

— Останавливаться будем, но еще не сейчас. Надо оторваться, и найти безопасное место. Пока ходу.

«Куда?» — хотела было спросить Ирина, но не успела. Миа вдавила газ, бэха качнулась и пошла, лавируя меж зеленых лесных великанов. За антенну зацепился алый цветок. Хлестнула по стеклу лесная, пушистая ветка. Солнечный зайчик прыгнул в глаза.

«Все равно — сейчас никто не знает — куда. Вот когда остановимся — разберемся». Ирина выдохнула, огляделась, и начала делать то, что поручено Эрвином. То есть за Мией приглядывать, вдруг опять наломает дров или ей и впрямь помощь понадобится.

И не заметила, как увлеклась. Было с чего.

В руках у Мии машина оживала.

Дикарка уже вполне освоилась за рулем, сидела в кресле, откинувшись, ровно, обеими руками спокойно поворачивая баранку руля. Бэха слушалась, качалась слегка, обходя в плавном вираже очередное дерево. Полуденное, яркое солнце плясало искрами на высоких скулах и черной вязи на лице, играл волосами набегавший ветер. Миа не отвлекалась, крутила руль. И вполголоса напевала. Переводчик в ухе Ирины освоился, вполне разбирал чужую речь. Миа тянула протяжный, мелодичный речитатив, рифмуя его на ходу — благо на местном языке это было куда проще чем на земном — тянула, свивая слова в песню, как в нитку. Ни для кого, обращаясь к мерно урчащей под ними машине.

Как к живой. Похоже, Миин дикарский мозг просто не воспринимал идеи неживого. Втиснутая иронией судьбы за руль туземка приводила мир вокруг к привычному виду — педали внизу стали вдруг тремя разбитными сестрами — близняшками, похожими, но с разным характером. Правая, ровная, тихая и работящая. Быстрая, но туповатая средняя — всякий раз, нажимая на тормоз Миа просила ее не спешить, не рваться и не ставить бтр на попа. И крайняя левая, красивая, младшая, вредная. Сцепление, быстрое на шкоды и каверзы… Ее Миа даже побаивалась слегка…

Еще в царстве Мии жил рычаг передач — седой старый дед, сурово отчитывавший молодежь за любую промашку… Ирина прислушалась — и вправду, когда Миа опаздывала со сцеплением — лязг шестерен был похож на сердитый стариковский кашель…

Впрочем, быстро сменившийся довольным, сытым урчанием — это когда Миа нашла с педалями общий язык. Со всеми тремя. Помощь ей явно не требовалась. Деревья в лесу стали реже, прогалины — шире. БТР пошел веселей. Солнце качнулось в закат, окрасив алым Мие лицо и руки. На ладонях — тоже змеится тонкая вязь…

«Вязь на ладонях — у местных символ профессии, — вспомнила Ирина, — интересно, какой будет знак для земного мехвода? Шестеренка? Мие пойдет… Впрочем…»

Ирина вдруг вспомнила «Венус», нижние палубы, авралы и людей — серых от пыли и смазки, одинаковых людей флотских команд, вбитых уставом и инструкцией в роль живых механизмов. Поежилась. Подумала, что Миин, дикарский взгляд не так уж и нелеп и, во всяком случае, симпатичен. Нижним палубам еще повезло — их работа хотя бы имела результат. Крепкий, осязаемый результат — вот оно, синее в вышине, небо чужой планеты. На горбу дотащили. А клерки администрации наверху не имели и этого. Серые коридоры, кондиционированный воздух, бумаги, инструкции и ничего, кроме. Ирина машинально поежилась еще раз. Теплый ветер разметал косу. Справа, от Мииных рук прыгнул, уколол глаз солнечный зайчик. Заныла спина — сколько она уже сидит в такой позе? Потянулась, запрокинула руки за голову, откинулась назад, насколько позволяло сиденье. Лениво скользили на юг облака. Белые по синему, выгоревшему на солнце небу. Эрвин сверху, сидит на месте стрелка. Сидит, смотрит — похоже, немного волнуется — он явно пытался вертеть головой на все стороны сразу. Рукава закатал, ветер треплет расстегнутый ворот, пытается стянуть шляпу с головы. Место стрелка — выше и сзади, Эрвин на фоне неба. Забавно было смотреть вот так, снизу вверх как плывут облака, ореолом вокруг краев его шляпы. Солнечный луч пробежал, вспыхнул алым на плечах — квадратных волонтерских петлицах. Надорван шеврон на груди. Эрвин опустил глаза. Со скрипом развернулась турель. Теперь он смотрел вбок и назад — голова поворачивалась четко, взгляд шарил по секторам, строго в соответствии с уставом. Ирина вздрогнула — вдруг, сообразив, что ее стандартная флотская куртка валяется под ногами, рубашка на груди тонка и вообще… Нечего отвлекать единственного наблюдателя.

«Расслабилась я, — обругала себя Ирина, — Не дома. У Эрвина всего пара глаз…»

И тоже огляделась по сторонам. Лес вокруг стал реже, свободней. Все те же огромные, толстые стволы, густые высокие кроны — закатное солнце красило их в темный, насыщенный цвет. Будто присыпано пылью. Бурая и белая кора, зеленые ветви, пестрые птицы… Ирина невольно улыбнулась, вспомнив недавнее приключение. «Соловушка поет, матроса жрать зовет». Похожие мелкие пичуги рвали воздух, крутились в темнеющем небе над головой. Кричали сердито — их гомон рвался сквозь гул движка, сердито и отчетливо. Тревожные голоса. Стая сорвалась с ветки дерева, полетела прочь — яркими точками в небе. Потом еще и еще… Их звонкие крики бились, навевали тревогу. Ирина невольно проследила полет. Потом опомнилась, обернулась назад — туда, откуда летели птицы. И увидела. Вдалеке, высоко — выше плоских древесных крон, там, где зелень листвы сменялась синевой неба — покатую, увенчанную острым костяным гребнем голову. Тряслись и гнулись деревья, дрожала земля. Неведомая тварь шла, легко раздвигая могучие ветви. Неторопливо, закусывая на ходу верхушками деревьев. В пасти — блестящие на солнце кривые клыки. Беха качнулась. Ощутимо дрогнула земля.

— Эрвин, глянь слева, — крикнула Ирина, гадая, хватит ли у твари прыти и желания догнать бтр.

Со скрипом развернулась турель. Пулемет задрал в небо стволы. И опустил. Слишком далеко. Массивная голова замерла, начала поворачиваться.

Пулемет в руках Эрвина развернулся «на ноль». Резко, одним движением.

— Проскочим. Ходу, Миа, — бросил тот с высоты.

Миа кивнула, но дала газ не сразу. Вначале опять затянув свою песнь. Просила машину не подвести ее. С последним тактом — рука легла на рычаг. Ирка в тон ей пропела: «пожалуйста». На полном серьезе, не понимая, что вдруг на нее нашло. Но сцепление и рычаг передач будто услышали — не подвели. Щелчок, урчание движка — и бэха рванулась, взрыв колесами пыль, и с маха проскочила открытый участок. Гигантская тварь даже не успела повернуть головы, поймать юркую машину глазами.

А час спустя Эрвин таки скомандовал «привал», и до Ирины дошло — какое же это счастье просто встать и размять затекшие ноги.

Движок затих. В уши вползла тишина и — сквозь нее, тонкой струйкой — мелодичный шелест, птичий гам и теплые, пряные звуки чужого леса. Деревья вокруг — ДаКоста огляделся, присвистнул вдруг, и выдохнул, тряхнув, на козлиный манер, головой:

— Мадре миа, одни бутылки кругом. А выпить нечего.

Ирина хмыкнула, сморщила нос, но потом задрала голову, присмотрелась — действительно, вокруг деревья стояли густо, их коричневые, ноздреватые стволы, пузатые и толстые снизу к верхушке — сужались подобно горлышкам исполинских бутылок. От «пробки» — макушки во все стороны расходился пучок густых зеленых ветвей, сплетавшихся над головой в густую, зеленую крышу.