«Вот молодец, только когда только успела? — оторопело думал Эрвин, глядя как лихо Ирина с Мией трещат на чужом языке, — красиво это у нее получается».

Ирина что-то спрашивала, Миа отвечала — тихо, с чуть грустной улыбкой. Будто солнце плеснуло неярким светом в уголках глаз. Неярким, тихим — будто сквозь легкие облака. На краю леса, высокий куст. По веткам — россыпь синих и алых лент, трепещущих на легком ветру. Эрвин пригляделся — дерево стесано на уровне глаз, по белому срезу охрою и черным углем — четкий, хорошо различимый рисунок. Икона из вчерашней часовни. Святая Ольга или местная ночная богиня, с непривычки и не поймешь. Нарисованные цветы текут с ладони вниз, оборачиваясь живыми, нежными лепестками на ветках. Миа показала на них, зашептала что-то Ирине на ухо. Что — не понять. Опять засмеялась Эви, сверху с грузовика — весело, чуть хриплым от ветра голосом. Эрвин невольно сморгнул, чувствуя, что в малиновом звоне чужого языка мимо него прошло что-то важное. На руку Мие упал алый цвет. Та улыбнулась — чуть грустно, протянула руку, воткнула его — Ирине в косу. Эрвин шагнул назад. За переводчиком, в БТР. Долетел Иринин голос — тоже звенящий плохо узнаваемый. Говорила на чужом языке. Протяжно, тоже чуть грустно.

«Черт, дурью маются девки», — думал он, глядя под ноги, на решетку внизу, в поисках невесть куда закатившейся бусины переводчика.

— Госпожа, — ухо Ирины уже улавливало нюансы чужой речи автоматически, подставляя мозгу правильное, точное по смыслу значение. Да, формально и госпожа, но не начальство — смысл ближе к старшей сестре. Или более опытной и мудрой подруге. Слово, вроде и то. Но россыпь коротких горловых щелчков на конце не оставляли другого толкования. Уважение есть, низкопоклонства нету. И слава богу, что нет, осточертело оно Ирине — там, наверху, в серых продизенфицированных вусмерть коридорах «Венуса». Ирина поежилась — машинально, воспоминание о корабле принесло почти физическую боль. Миа улыбнулась ей. И сказала, тихо, со спокойной, чуть грустной улыбкой:

— Госпожа, если хотите, я отгоню БТР. Лиианна еще не очнулась, ДаКоста от нее не отойдет. А Яго послушает Эви…

— И что? — осторожно спросила Ирина, осторожно хлопнув глазами. Понимание изменило ей, слова Мии звучали полной бессмыслицей.

— Зачем? — повторила она. Миа, чуть улыбнувшись, показала ладонью на кромку леса невдалеке — на зеленый, раскидистый куст, щедро усыпанный алыми цветами. Россыпь синих лент на листьях его. И — сверху — изображение. Знакомый по часовне «светлый» лик, половинка ночной богини. Казалось, она улыбалась ей. Сверху вниз, снисходительно прощая звездной непонимание.

— Цвет «тари» созрел, — сказала Миа, думая, что это что-нибудь объясняет, — посмотрите, цветы уже чернеют немного.

Ирина машинально кивнула. Цвет и в самом деле черней, пять алых лепестков по краям словно подернулись кокетливой рамкой. Но…

— Налилось, — проговорила Миа, протягивая руку. Осторожно, стараясь не коснуться цветка, — видите, люди повесили над кустами ленты — в предупреждение?

— Почему? Это опасно? — спросила Ирина осторожно, глядя как извиваются на лианах алые, влажные лепестки. Цветок задрожал, повернулся, раскрыв на них пасть — соцветие. Чуть дернулся, потянулся лепестками к Ирине. Будто осознанно, игнорируя протянутую Миину руку. Капли желтого сока по краям — переливаются, сверкают на солнце.

Миа вздохнула еще раз. Чуть печально.

— Это не опасно, госпожа. То есть… — она споткнулась, на мгновение запутавшись в словах, — опасно, но не в том смысле.

«А в каком?» — невольно подумала Ирина. За дорогу уже все словили жгучий «поцелуй» цветка. Хотя бы по разу. Укус, жжение, потом легкая эйфория и легкость в теле — наркотик, но слабенький. Не опасный. Зачем маркировать куст? Алый цвет потянулся к руке. Солнечный зайчик — по иконе вверху, казалось, светлая ей улыбнулась. Миа отвела, мягко остановила её руку.

— Подождите, госпожа, я отгоню бэху.

Опять. Ирина сердито тряхнула головой. Опять непонятно. Цвет опасен? Да вроде нет, Миа отрицает, да и Эви — их разговор на поляне начался с шутки змеиной королевы. Когда Эрвин облился водой — та, перегнувшись через борт шутя посоветовала им с Мией скорей хватать того за руки-ноги, да с размаха — в алый, помеченный лентами куст. Быстро, пока «звездный» не высох. Это показалось смешным — всем, корме Эрвина, потерявшего переводчик. Только Миа теперь сама не своя. Королева змей, конечно, странная, но чтоб настолько.

Ирина хотела еще спросить, но Миа остановила ее — опять. Коротким жестом.

«Вы правы, госпожа, сейчас не время».

«Права — в чем? Когда и для чего — время?» — Хотела спросить и не смогла — Миа отвернулась, ушла. Недоговорив, недослушав. Запутался цветок в ее волосах. Лязгнула сталь.

Эрвин выпрямился уже, встал, надевая на ухо бусинку-переводчик.

— Поехали уже, — окликнули их. Станислав из второй машины. Орлан постучал клювом по броне. Пора. Яго махнул рукой — торопятся они, мол. Хорошо бы успеть к обеду.

Ирина остановила их коротким взмахом руки. Фиделита не уйдет, подождите минуту. Солнце карабкалось вверх, небосвод плавился и менял цвет на глазах — из утреннего, глубокого и голубого в полдневный, выцветший. Жарко… Да и рубашку пора постирать… «только, — подумала она скосившись на развалившихся вокруг грузовика бойцов коммандо, — хотя, впрочем, что — только? Эрвин на месте и пулемет при нем. Кто хочет, может завидовать».

Зачерпнула воды и опрокинула на себя… Уф, ледяная… Но по жаре хорошо… Рубашка намокла. По телу — прохлада, приятная, пряная южная прохлада- пробежала волной. Флотская юбка смялась, облепила ноги. А Эрвин, чурбан, отвернулся. Изучает горизонт. Внимательно так…

Почему-то захотелось и впрямь — взять его, да в куст подальше закинуть…

Когда ослепительно рыжее, яркое солнце «счастья» прожгло выцветшие небеса, и уткнулась, наконец, в макушку неба они въехали в Фиделиту.

По дороге тряслись еще два часа — вначале лесом, потом опять мимо железных ежей — уже низких, старых, проржавевших и укутанных до макушки нежной листвою. За ежами лес кончился, началось поле — широкое, до горизонта, аккуратно распаханное и усаженное — все — большими, желтыми, круглыми, как шестеренка цветами на длинных стеблях. Эрвин издал радостный крик, наклонился, изогнувшись, сорвал на ходу один такой диск, разломил пополам, протянул Ирине:

— Смотри, подсолнух земной. Как у нас дома…

И улыбка до ушей, будто достал звезду с неба. Ирина невольно улыбнулась в ответ, покачав головой. Дома у нее таких привычек не одобряли. Эрвин лишь пожал плечами, уселся обратно, на место стрелка. Шляпа — на голове, ноги в тяжелых сапогах небрежно закинуты на борт. Ирина так и осталась сидеть вполоборота — сидеть, смотреть, как щелкают семечки в его руках — легко, с изяществом, присущим уроженцам Новой Лиговки. По борту бехи прошла мелкая дрожь. Хрипло крикнул, встопорщив белые перья орлан. Эрвин пожал плечами еще раз, сорвал второй желтый круг — для птицы. Орлан клекотнул, скосив большой черный глаз на Ирину. Клюнул желтый круг пару раз — аккуратно, на пробу. И пошел стучать, аж перья на голове замелькали.

А поле до горизонта, все в желтых, нарядных цветах. У горизонта — невысокая гряда, холмы — три лысых, крутых холма с покатыми верхушками. Что-то блеснуло там — раз, потом другой. Старый Яго в задней машине встал, тревожно замахал руками. По борту пробежала мелкая дрожь. Эрвин вскочил, хватая в спешке бинокль.

— Что-там? — осторожно спросила Ирина. Тоже собравшись — вмиг, дорога приучила быть настороже.

— Орудийные комплексы, — ответил Эрвин, подкручивая бинокль, — армейские, «Комма ахт». Два 8,8 ракетных ствола, один лазер и башня наведения. Берут прицел.

По бортам опять пробежала звенящая дрожь. Противная, мелкая — аж заныли зубы. Орлан вздыбил перья, заклекотал — тонким, до визга голосом. Забился под броню.