— Землянка, — проговорил он, медленно выговаривая слова, — на моей плантации. Тысячеглазый, что вы здесь делаете. Здесь, среди дикарей?

Эмми сморгнула. Раз, другой. Попыталась отвести глаза, выдохнуть, продумать ответ, Не получилось. Мозг заклинило между «разрыдаться» и «сказать, все как есть». Других вариантов все равно не было.

— Не знаю, — ответила она наконец, с трудом подбирая слова. Голос дрожал, но — умом она понимала, что рыдать тут сейчас — плохая идея. Странный человек улыбнулся ей вдруг. Это ее подбодрило. Почему-то.

— Не знаю. Я недавно здесь. Экраноплан взорвался, меня выбросило на берег. Схватили и привели.

Сверкнул в такт словам чёрный камень на рукояти трости. Её словам. Человек кивнул. Эмми приободрилась.

— Ничего не сказали, дали палку в руки и погнали цветы собирать. Я даже не знаю, где я, господин… Тут Эмми, замялась, не зная, как обращаться к этому странному человеку.

— Жан-Клод Дювалье, доктор медицины, — прервал её тот, — и владелец этой плантации заодно. Извините, мадам, эти дебилы больше на меня не работают.

Ноздри защекотал едкий дым. Эмми про себя усмехнулась. И задрала нос — так вежливо в жизни её ещё не называли, даже в шутку.

А свеженазванный Жан-Клод Дювалье протянул ей руку, слегка поклонился.

— Вижу, вам пришлось пострадать, и, отчасти, по моей вине. Приношу извинения. Будте моей гостьей, пока…

Загудели голоса, наперебой, гулом встревоженных ос. «Босс»- кто-то невидимый крикнул над ухом Эмми. Волновался — голос звенел тревожным, надтреснутым басом. Дювалье прервал крики взмахом руки — коротким, не терпящим возражений. Шум смолк — вмиг, будто и не было. Дювалье улыбнулся еще раз и продолжил:

— Будте моей гостьей, мадам. Ваши беды пока закончились.

Так, что Эмми поверила. Не зная сама, почему. Взяла руку странного господина и пошла. Пандус летающей крепости на глазах приближался. Раненный туземный воин еще хрипел за спиной. Солдаты вскинули автоматы «на караул». Эмми скосилась на спутника — тот шёл рядом, ровно, не глядя по сторонам. Странно, он оказался Эмми чуть выше плеча, хотя недавно казался гигантом. Опять надел свои очки на глаза. Черные, в тон коже на полных губах и высоких по-туземному скулах. Ладонь его…

«Черт, это же не перчатка. Он же негр, — с опозданием сообразила она, — Как я сразу не заметила? Отсвечивало, да и было не до того. В любом случае, неважно. Мне бы до цивилизации добраться…»

Цивилизация ждала её прямо за дверью. Лестница вверх, перила, мягко сверкающей медью поручни. Гладкие стены, лиловый пластик и дерево, мерцающие огни тысячи ламп. Ветер в лицо — мягкий, безвкусный поток воздуха от кондиционера. После безумной жары — даже приятно. Под ногами мягкий ковёр — Эмми замялась слегка, боясь ступить на желто-красное ворсистое великолепие. Дювалье заметил её смущение и усмехнулся:

— Приходится путешествовать. Люблю делать это с комфортом.

У Эмми не нашлось слов в ответ. По краям лестницы — приятная глазу тьма. Мимо пробежали какие-то люди. Трое, в рабочей форме. Несли ящик. Один поклонился, почтительно. Дювалье отослал его взмахом руки — коротким. Прочь, мол, с глаз. Ветер с улицы ворвался внутрь, закружил, принёс запах пряной тари и чёрного, едкого дыма. Эмми закашлялась. Лесной дух надоел. Пандус за спиной поплыл вверх — беззвучно.

«И все-таки, — думала она, глядя, как стальная плита ползёт вверх, закрывая её от палящего солнца, — все-таки, что это только что было?»

— Что, вашу мать, тут только что было? — шипел Эрвин под нос оглядывая еще дымящееся поле недавнего побоища. Под вечер того же дня, солнце, светившее недавно Эмми в лицо успело сделать по небу круг и теперь медленно уходило к закату. Багровым шаром за горизонт, алым, сумеречным полотном, кутая тенями поле недавнего боя. Туман плыл от леса, мешался с дымом, скользил над землей, скрывая воронки. Странный, иззубренный столб посреди — Эрвин пригляделся и с трудом понял, что это всего лишь дерево. Срубленное и размолоченное в труху снарядами автоматических пушек. Влажная белая щепа — короной на фоне темного неба. Стервятник хлопнул крылом.

— Что, вашу мать, тут было, — прошипел Эрвин еще раз. Заскрипела турель. Стервятник скосился красным глазом на бтр, отвернулся и отлетел подальше. Не ответил, само собой. А больше отвечать было некому — летающий дом давно улетел, унес прочь господина Дювалье, Эмму и всех, кто пережил утренний бой.

— Не знаю. — Тихо ответила Миа из-за руля. Туземка не умела бледнеть, лишь закат пробежал по лицу — алой, искрящейся лентой. Эрвин прыгнул через борт. Осторожно прошел пару шагов, поворошил золу носком сапога, огляделся. ДаКоста за ним. И Миа.

— Эрвин, что там? — спросила Ирина, перегнувшись через борт. Негромко, вся бледная — еще не оправилась после отравления. Стервятник почуял голос — лениво ударил крыльями, взлетел в небеса. Эрвин пожал плечами. Хрустнуло стекло под сапогом. Раздавленные очки. Убитый охранник.

— Это плантация алого цвета. Была, — пояснила Миа, пока мужчины осматривали труп. Эрвин наклонился над телом. Осмотрел. Снял у мертвеца с пояса растрепанную семихвостую плеть, посмотрел, откинул в сторону — брезгливо, двумя пальцами.

— Туда и дорога. Только кто это их так?

— Эрвин, глянь, — окликнул его ДаКоста.

Еще одно тело… Туземец, лицо раскрашено — в две краски, красным и черным. Боевой раскрас, страшный на вид. Рядом оружие — короткоствольный флотский шотган.

— Похоже, это налетчик. Глянь, крест на лице.

И вправду, узор на лицах похож на крест. Восьмиконечный крест, только нижня перекладина загнута странно… и… Тут Эрвин нагнулся, подхватил с земли ствол. Лязгнул затвором, посмотрел, понюхал. Кинул назад, сплюнул и выгругался — глухо, страшно, смешав слова десяти языков. Миа невольно шатнулась назад.

— Что за дерьмо? — озабоченно спросил ДаКоста.

— Из него не стреляли, — выдохнув, пояснил Эрвин, — Все это театр. Мать его театр для генеральских глаз. Или еще чьих-нибудь, непонятно.

Взгляд опять упал на тело у ног. Черная краска стекала со лба и висков, оставляя на зеленой траве грязные разводы.

— И еще, — спросил Эрвин опять, немного подумав, — разве местные разрисовывают лица? Краской, я имею в виду. Пока я видел только татуировки. Миа, глянь, этот мертвец похож на крестовых?

Миа покачала головой. Отрицательный жест, слева-направо. Эрвин плеснул на тряпку воды. Провел по лбу мертвеца — под краской выжжена чернильная вязь. Молния, перечеркнутая короткой вертикальной линией…

— Похоже, кто-то копает под нашего капеллана.

— Тогда надо ему сообщить.

— Лады. Поехали, до города недалеко уже. А там разберемся. На дорогу выйдем, там по карте какой-то великий тракт как раз по пути.

— Великий тракт? — переспросила Миа, садясь обратно за руль, — как мы его перейдем?

Эрвин лишь устало вздохнул. Как объяснить дикой дочке лесов для чего существуют дороги?

Ирина проснулась в час, когда над миром неслышно скользнул первый луч рассветного, яркого солнца. Солнца третьего дня от того досадного происшествия, вечером на лесной поляне. Птица, змея, гнездо. Маленький храбрый птенчик — яд от укуса давно покинул кровь, хотя шрамы ещё болели. Слегка. И вообще… Солнечные лучи скользили параллельно земле, раскрашивая туман и траву колдовской, перламутровой дымкой. Зелёную, влажную от росы траву. Брильянтовой россыпью сверкали капли росы. Птица запела над головой, невидимая в густой, пряной листве. Чирик-цвик-ара… Нет, чудо того дня не повторилось больше — в свисте Ирина больше не слышала слов. Просто… У подушки — сорванный белый цветок. Почему-то захотелось улыбнуться. Пряному ветру, солнцу в лицо и мягкой, влажной траве. Лагерь вокруг ещё спал. А мир уже изменился.

Она еще не понимала как, просто чувствовала — мир стал каким-то новым, другим. Звон капель в траве, шуршание ветра, мелодичный, хрустальный напев струй бегущего невдалеке ручейка — вселенная встречала утро звонкой, торжественной песней. Ирине казалось — стоит еще немного вслушаться и начнёшь разбирать слова. Тонко запищал, мигнул датчик движения — «скворечник», вбитый в дерево стальной карандаш. Птица в ветвях свистнула недовольно — чирикание словно поймало машинный звук, обернуло, запутала в трель. Получилась красивая песня. Такая, что Ирина улыбнулась слегка. А потом еще раз, поняв, как мир изменился. Звуки стали чуть тоньше, а краски — ярче, насыщенней. Золото солнца на влажной листве, изумрудная зелень, охра и камедь лесной чащи. На ладони — ряд мелких бисерных точек. Узором навроде крыла. Там, где зубы прокололи кожу. А теперь след укуса — изящная виньетка, таинственный знак, похожий на местную татуировку.