«Вот только его содержимое надо бы и поберечь. С такой охраной он недолго продержится», — угрюмо подумал Эрвин, разворачиваясь в кресле стрелка. В лицо полетела, сверкнув на солнце серебряной рыбкой, обертка. ДаКоста усмехнулся, оскалив в небо желтые зубы. Эрвин поймал на лету. Плитка шоколада, черная, размякшая на здешней жаре. Сладкая.

— Ваша, кстати, с Семицветья, — уточнил ДаКоста, разглаживая на колене желтый, хрустящий листок упаковки, — pin-up серия, Айриш 17, фабрика Строгова. Семицветье. Ир, это, часом, не ты? — беззлобно оскалился он, тряхнув в воздухе яркой картинкой.

— Нет, — сурово рявкнул Эрвин с высоты стрелкового кресла. Прежде, чем успел разглядеть на рисунке веселые, смеющиеся глаза, юбку вразлет и заплетенные в косу черные волосы.

— Ой, а отец еще говорил — они провалились в продаже, — осторожно шепнула ему Ирина. Чуть погодя, в обед. Веселая картинка была безжалостно изъята из липких от черного шоколада рук и вручена на хранение Ирине Строговой.

— Наверно, он и загнал всю партию на флот. Подальше от глаз. Кто же знал, что так повернется.

— Глупая шутка была.

«И опасная, — подумал про себя Эрвин, карабкаясь обратно, за пулемет, — знал бы папа Строгов, куда его дочку судьба занесет».

— Да ладно, глупая, классно же вышло, — перебив мысль, брякнул ДаКоста. Эрвин выругался втихаря — слух у маленького матроса оказался как на грех лучше обычного. А тот украдкой сунул Лиианне вторую половину, обернулся, глянул, прищурившись, в клубы пыли у бехи за кормой и присвистнул:

— А вон и наш приятель. Ускорился, как будто согласен со мной. Эй, тут нам самим мало…

Эрвин оглянулся. Машину качнуло. За кормой бехи трусил Сотрясатель — неспешной, упрямой рысью. Трусил, уставив на них красноглазую тупую морду. До ушей долетел короткий, жалобный треск — ветви деревьев ломались твари о шею, не задевая мощной головы — бурой на фоне неба. И так целый день, от самого великого тракта.

Миа добавила газ. Беха качнулась опять, подпрыгнула на коряге.

— Вот привязался, — угрюмо буркнул ДаКоста, вытирая пятно от чая на брюках.

Сотрясатель взревел. Что творилось в этой гигантской треугольной башке — было решительно непонятно, но: раз поймав беху взглядом гигант ее уже не отпускал. Вначале пытался догнать. Зрелище было еще то: зверь летел галопом, задрав в небо хвост, большими лягушачьими прыжками. Казалось — царапая небо головой. Перетрусили все, но БТР в руках побледневшей Мии уверенно держал дистанцию. Полчаса гонки, потом сотрясатель выдохся, перешел на шаг и отстал. Беха тоже сбавила ход — исчерканная канавами, ямами и тростниковыми ловушками равнина была явно неподходящим местом для рекордов.

Особенно с таким судьей. Так и шли весь день, Беха впереди, сотрясатель где-то в километре сзади — к лесу, стоящему зеленой стеной на горизонте.

«Скорее бы», — угрюмо думал Эрвин, в сотый раз прикидывая расстояние на сетке прицела. Еще немного, а под деревьями можно попробовать сыграть со зверюгой в прятки. Свернуть, уйти в сторону, спрятаться в густой листве. Знать бы еще, как у него с нюхом.

Беху мотнуло слегка, острый нос дернулся вниз — машина перевалила гребень холма и пошла вниз, спускаясь в неглубокую котловину. Вниз, потом вверх и вот рядом уже шелестящий под ветром лес. Рукой подать.

— Миа, тормозни слегка, — окрикнул Эрвин вдруг, навинчивая на ствол тяжелый ребристый цилиндр. Лиианна дернулась, лязгнули рычаги, глухо взвизгнули резиной покрышки. Миа вдавила тормоз. Сотрясатель взревел, задрав к небу треугольную, лягушачью морду. В этом реве потонул, скрылся короткий хлопок холостого заряда. Дымный след рванул в небо по крутой дуге, на миг завис — и ударил, вспух белесым облаком на морде зверя. Прямо у широких ноздрей. Без толку — сотрясатель не сбился с шага и даже не чихнул, лишь мотнул тяжелой башкой из стороны в сторону.

— Покой? — окликнул ДаКоста Эрвина.

— Он самый, жаль что у нас он один. Зато нюха у твари теперь точно нет. Миа, ходу, — откликнулся Эрвин, разворачивая обратно стволы. В морду твари прилетел «П-39» или «Покой» — убойной едкости газ, используемый при разгоне мятежей на флоте. Эрвин такого разок хватил — и провалялся неделю. А сотрясатель даже не чихнул, гад.

Беха под ним встряхнулась, перевалила гряду. На лицо Эрвину упала тень зеленых, низких ветвей. Затрещал тростник под колесами — сухо, резкой барабанной дробью.

Одна тростниковая глухая стена, за ней другая — Миа чуть сбавила ход, вела БТР осторожно. Машину подбрасывало всякий раз — упругие стебли пригибались под ними, пружинили, силясь поднять БТР за брюхо. Сотрясатель позади замер, замотал головой — должно быть потерял их из виду в траве. Потом рыкнул и затрусил опять, задирая в воздух мощные лапы. Не к ним, чуть левее…

— Куда это он? — осторожно спросил Эрвин, не зная, что думать. Миа решила, что это вопрос и развернула машину. Тоже налево, вдоль зеленой стены. Меж двух рядов тростника, плотных, густых как изгородь. Шелестели колкие листы над головой. Один нагнулся под ветром, дернулся, зацепив Эрвину шляпу. Край тут же обвис — тонкий порыжевший лист был остер как наваха. Эрвин машинально поежился, вбирая голову в плечи. Миа убрала газ, рык движка стал тонок и еле слышен. И тут откуда-то слева из-за травяной стены долетел надсадный машинный рев, лязг и чужой, звонкий голос.

— Растяну и двину, негодяи… — и еще пару слов. Говорили раскатисто, длинно. На земном. С тем же успехом могли и на туземном. Эрвин все равно не понял ни черта.

— Плохой перевод, — отозвалась с места Ирина в тон незнакомцу. Машинально, и только потом опомнилась, крикнула Эрвину:

— Тормози.

Беха свернула, с хрустом проломив тростник, выехала на поляну и замерла. Эрвин оглянулся. И увидел. Слева, в кустах. Тростниковая ловушка поймала чужую машину.

Это был старенький трехосный грузовик с латинским крестом на открытой кабине. Стебли спружинили под днищем, поймали, подняв в воздух обе задние оси. Могучие колеса крутились в воздухе — беспомощно, не касаясь земли. А передние вращались, разбрызгивая мягкий песок — но тоже без толку, лишь глубже зарывая машину. Бампер уже до половины в земле. Туземка на крыше посмотрела на них — равнодушно, взгляд больших серых глаз едва скользнул по раскрашенному БТР-у. Зато водитель махнул им рукой. Эрвин невольно сморгнул — таких людей здесь он раньше не видел. Высокий, тонкий. Кожа — не земная, плотная, почти черная на палящем солнце и не туземная — прозрачная, переливающаяся, играющая огнем в солнечном свете. Перламутрово-белая, цвета алебастра или свежего молока. Чуть мерцающая серебром под солнечными лучами. Светлые волосы, правильные тонкие черты лица — тоже странные для этих джунглей. Лишь рубашка и шляпа на голове — обычное, потертое в дороге хаки. Бэха подъехала ближе. Водитель бросил рычаги, заглушил мотор и улыбнулся, широко разведя руками. Улыбка у него тоже была под стать лицу — открытая, правильная.

— Живой мертвец, — прошипела Миа из-за руля, ткнув в чужого водителя пальцем, — берегись его, Эрвин.

Из-за спины — испуганный, сдавленный писк. Лиианна, судя по голосу. Лязгнул затвор. ДаКоста хрипло выругался по испански. Водитель улыбнулся еще раз, поднял руки — рукава задрались, обнажив запястья. И сказал, обращаясь к сжавшейся за рулем Мие:

— Дочка лесов, разве ты слышала, чтобы мертвецы служили крестовому богу?

Мягко так сказал. Будто не за его спиной топал ногами и ревел сотрясатель. Будто не ему в лоб смотрел шотган в руках ДаКосты. Миа невольно отшатнулась, помотала головой, подняв руки в немом изумлении.

— Слухи, ехиднины дочки, того, кто вас пустил — и впрямь стоило бы растянуть и, в переводе Гаспаряна, хорошенько двинуть. Не бойся, дочь туманного леса, у меня кресты на руках и я помню свою мать. Она носила те же знаки, что и ты.

Миа изумленно помотала головой. На запястьях водителя и впрямь — латинские кресты, выжжены тонкой туземной вязью. Эрвин встряхнувшись, спросил:

— Кто вы?