Эрвин упрямо помотал головой, сделав еще назад:

— Иди давай, нечего тебе с людьми делать, — повторил он, сердито, показав пальцем на лес. Зверь замотал головой, опять скосился на Эрвина — непонимающе, дико. Дернул тяжелой челюстью — опять, будто спрашивал:

— Ты чего, человек? Нормально же все…

Эрвин отступил еще на шаг, уронив руки вниз, к гранате на поясе. Ирина зажмурила глаза. Вспышка хлестнула сквозь веки — яркая, до боли и ослепительных кругов по сетчатке. В уши — топот, треск деревьев и обиженный вой.

«Светошумовая, — аккуратно подумала она, смаргивая радужные круги на сетчатке, — безвредная, но…»

— Эрвин, зачем? — спросила она. Уже в голос, опрометью выскакивая на поляну. Зверя и след простыл, только хрустели кусты вдалеке, сминаясь под мощными лапами. Эрвин обернулся к ней:

— К людям же едем, — пояснил он, разведя виновато руками, — в эту, как ее, Фиделиту. Вдруг там тоже мясокомбинат — жалко зверя будет, ласковый…

Ирина хотела было кивнуть — в словах Эрвина была смысл и логика. Понятная. Но злая, такая, что по позвоночнику змейкой пробежала мелкая дрожь. Ответить она не успела.

Хрипло каркнул с ветки орлан. Раздался мелодичный звон — сзади, из-за спины. И ответ:

— Звездный, ты зря его прогнал. Это был Муур-зверь, на нем у нас землю пашут. Хороший он. А мясокомбината в Фиделите нету.

Эви королева змей. Кто же еще. Шагнула как раз из кустов на поляну. Медленно, под мерный звон бахромы. Ирина невольно сморщила нос:

«как она нас только нашла?»

Потом поняла, насколько вопрос глуп. На ветке, рядом — серебристый, мерцающий на солнце жгут. Свитое в узел тело, свисает вниз змеиная голова. Орлан переминался на ветке, косил на нее сверху вниз черный глаз. Эви, как и Ирине, все уже доложили.

— Только для мужчины их нелегко приручить. А этот знал тебя раньше. Откуда, звездный?

— Отбили на великом тракте.

— У красных повязок? — задумчиво проговорила Эви. Нахмурилась, добавив вполголоса пару ласковых слов в адрес куриц верхом на курицах. Получилось грубо, но мелодично. Шагнула вперед, к кустам — туда, где черной полосой на зеленом красовалась пробитая «котиком» просека. На миг замерла, протянула руку. Сняла с куста длинный, лохматый клок серой шерсти. Протянула Эрвину.

— Такие звери добро помнят, Возьми, звездный человек, оно тебе пригодится.

Эрвин молча пожал плечами и сунул клок шерсти в карман. Ирина кивнула, сказала «спасибо». За них обоих и просто так — спрашивать «зачем» сейчас было явно бесполезно. Сзади, от лагеря — негромкие голоса и ритмичный стук жести по дереву. Там уже просыпались, явно.

Ирина подошла, взяла Эрвина под руку.

— Пошли, нас сейчас искать будут.

— Пошли, — ответил он, прокручивая серую шерсть в пальцах.

Ирина провела по ней пальцем, улыбнувшись непонятно чему:

— Мягкая. Прямь, как у кота моего. Дома, на Семицветье остался.

— Ничего себе котик. Метр в холке, тонна весом, — усмехнулся Эрвин, скосившись назад, на пробитую в лесу просеку. Ирина потрясла пальцем у его носа:

— Больше в холке будет. Метра полтора. Но такой же ласковый. Зря ты его шуганул.

— Если бы по лесу шли — тогда да. А у людей еще неизвестно, как обернется.

Пояснил Эрвин, упрямо насупившись. Но клок шерсти спрятал в карман — аккуратно, защелкнув на пуговицу.

Лагерь проснулся уже. Воины «коммандо» скатали одеяла и разбрелись. Яго разговаривал с Эви — не пойми о чем, негромко посмеиваясь. Должно быть слушал рассказ Эви про «котика». В бехе проснулась Миа — встала, потянулась, протирая заспанные глаза. Увидела Ирину и Эрвина, входящих под руку из леса — улыбнулась, помахала рукой. Солнечный зайчик пробежал по лицу, раскрасив ей щеки доброй улыбкой. Потянуло дымком. Орлан, сложив крылья, сел на кормушку, постучал клювом по дереву. Клекотнул пару раз, намекая, скосив на Ирину большие черные глаза. Эрвин поискал глазами Лиианну — распорядится. Не нашел, мысленно махнул рукой на лиловоглазую, полез в ящик с продуктами сам. Тут же получил от Ирины строгое «ай ай ай» за самоуправство, пожал плечами и послушно отошел — глядеть, как они с Мией готовят завтрак. Неспешно, тихо переговариваясь о чем-то своем.

Звенели голоса, тонко брякали ложки, тихо булькал поставленный на огонь котелок. Миа с Ириной хлопотали у огня. Эрвин аж засмотрелся. Тонкие руки Мии — зеркальные, солнечные в вязи татуировок. А у Ирины — от загара почти черны. Лиианна так и не появилась. Эрвин покрутил головой, начиная уже и нервничать — лиловоглазая в последние дни и так сама не своя. Потом заметил — ДаКосты тоже нет, хмыкнул про себя, расслабился. Ирина поставила ему тарелку под нос. И кружку кофе — из ядреного, флотского порошка. Мозги чистит с утра хорошо — но лучше пить залпом, как водку. Эрвин осторожно взял кружку, отхлебнул, неожиданно для себя улыбнулся и сказал спасибо — флотская смесь в исполнении Мии и с местными травами оказалась чудо, как хороша. Девчонки улыбнулись — дружно. На тарелке дымилась каша, мясо на ломте хлеба. Хлеб еще флотский, серый и ноздреватый, а мясо уже местное. Бутерброд с драконом на завтрак, да-да… Еще оставался яичный порошок, можно было сделать омлет. Эрвин скосился на улыбающуюся Ирину — любопытная пестрая сойка как раз присела ей на плечо, чирикала, свистела ей в ухо — и решил, что омлет здесь — дурная идея. Ирина прибьет и орлан добавит. Клювом, благо клюв у него огого. Даже с зубами. Так что лучше есть что дают, благо драконятина вкусная. А ДаКоста с Лиианной все не показываются, тем хуже для них.

«Странно, — думал Эрвин, глядя на две отставленные в сторону тарелки, — не похоже на него». Иришка пошла кормить птиц. Пернатые бились, чирикали, кричали, звеня на ветру сотней тонких голосов. Ветер поднялся от крыл, рванул и смял Ирины волосы. Ирина отбросила косу назад. Игриво, за ухо. Орлан взлетел в воздух, заклекотал — сердито, будто выругался — разгоняя пернатую мелюзгу. Кому-то пестрому досталось крылом по слишком наглой шее. Эрвин засмеялся — невольно, в кулак. Ирина обернулась.

— Прям сержант Мюллер из корабельной М.П, — пояснил он, глядя как сурово гоняет орлан яркокрылую мелочь, — глянь, в очередь их построил.

Ирина улыбнулась в ответ. Орлан присел на ветку, скосился, хлопнул крылом, встопорщив на голове короткие белые перья. Довольно проворковал — знай, мол, наших. Драк нет. Пернатая толпа шумела и билась, но уже куда меньше, чем раньше.

— Пора выезжать, — окликнули их от машины. Яго — уже собранный и невозмутимый как всегда. УгКвара запрыгнул в грузовик. С места, лихо, чуть слышно стукнули о настил мягкие сапоги. Затрещали кусты — Эрвин обернулся и с облегчением заметил в ветвях кривую рожу ДаКосты. Рубашка рваная, под глазом синяк. И куртки на плечах нет. Неизменной-синей флотской куртки. Эрвин открыл было рот — подшутить. И закрыл. Уж больно лицо у матроса было встревоженное.

— Какой сегодня день? И Лиианну не видели? — окрикнул он их. Эрвин огляделся.

— Нет. С вечера ни ее, ни тебя не видели.

— Уж надеялись поздравлять, — Миа добродушно оскалилась с водительского места.

— Да ну тебя, — отмахнулся матрос, скорчив отчаянную гримасу, — если бы. Вчера на поляне видел, просил рубашку зашить. И все. Ни ее, ни рубашки. Будто призраки унесли.

Помолчал, развел руками и добавил:

— Хотя до дня мертвых еще месяца два.

— Бардак, — рявкнул Эрвин. Громко, даже птицы у кормушки затихли. Орлан нахохлился, перебирая лапами по земле. Из кустов высунулась треугольная голова. Мягко стукнули по земле сапоги — старый Яго прыгнул из машины обратно.

— Кто ночью на вахте был? Где искать теперь? — рявкнул Эрвин. Орлан с питоном переглянулись — выразительно, как новобранцы на флотском стандартном разносе.

Лиианна и рада была бы пропасть. Все равно куда, лишь бы подальше отсюда. Пропасть, провалиться, исчезнуть. Подальше от звездных, их страшных, рычащих машин, изменницы Мии и колдуньи, что говорит на птичьем языке. Умом она понимала — бежать надо, давно уже. Как можно раньше. Но — все время между налетом дракона и прошлой, страшной до ужаса ночью прошло для Лиианны как в вязком, дурном полусне. Звездные люди, их машины, гремящие сизым, холодным железом на ходу. Муж, доставшийся по милости судьбы и слишком быстрой Мии — Эрвин — в глазах Лиианны был велик, лют и на вид страшен. Он ступал тяжело, гремел железом, в гневе — вечно кричал, наливаясь по лбу красной, яростной краской.