Я поморщился от крика, а потом продолжил мысль.

— Кто-нибудь подскажет, кто эта дева?

Клэр пожала плечами, нервно глянув в сторону кустов, и закусила губу. А слово взяла Катарина.

— Её здесь раньше не было. На золотом ручье раньше только глупые потеряйцы копались в пустом песке. И запруды не было.

— Новенькая, значит. А это и есть тот золотой ручей. Широковат он для ручья, — скривился я. — А кто ей мог донести про таблетки?

Катарина пожала плечами.

— Нет. Ручей впадает в речку на сто шагов вышке запруды по течению. Золота там давно нет, иначе бы мы нашли множество разного сброда, ковыряющегося в песке и иле. А по доносу не скажу. Не знаю.

— Пиявки у них отвратительные, — не к месту вставила Клэр. — У всех мужчин такие?

Я криво улыбнулся. Не буду же объяснять целой графине об устройстве мужского организма. За меня это сделала Герда, копающаяся в большой, похожей на ранец сумке, которая крепилась в передней части колесницы. Причём сделала это в грубой солдатской манере.

— Обычно теплее и приятнее, Ваше Сиятельство. А такие только у нашей целительницы водится.

— У неё между ног пиявка?! — чуть ли не в полный голос закричала юная графиня, а сержантка покачала головой, а потом грозно поглядела на хихикнувшую неподалёку солдатку.

— Нет, Ваше Сиятельство. В кувшине. Они ей для кровопускания нужны.

— Точно, пиявки! — закричал я. — Мне генерал в письме прислал, что с помощью волшебства можно через животных шпионить.

Я поискал глазами Лукрецию, а та как раз вышла из-за кустарника, поправляя платье. Увидев мой взгляд, нахмурилась, и пришлось пояснить вопрос.

— Не умею. Этот вопрос лучше задать шпионам магистрата. Они точно такое умеют.

— По шее дам целительнице! — пробурчала Герда.

— Не думаю, что она со злым умыслом, — произнёс я.

— Всё равно дам, — повторила сержантка и продолжила: — Я пиявки только жаренные с луком ем. Варёных не люблю.

— А я с чесноком, — согласилась Катарина. — И чтоб гусь ячменём откормлен.

— А я не люблю пиявок, — нахмурилась Клэр.

— Какие жареные, какой гусь? — немного опешив, спросил я. Что-то барышни от темы разговора отвлеклись — наверное, жрать хотят. Особенно молодой растущий организм юной графини.

— Сейчас поясню, — оживилась Катарина. — Находишь самый чистый пруд. Берёшь гуся пожирнее и состригаешь перья на пузе, а потом садишь на воду с мешком на голове, чтоб пиявок не мог отцепить от себя. Когда к птице прилипает много пиявок, ждёшь, покуда не напьются кровью до пузатости и не станут похожими на колбаски, а после снимаешь, солишь, валяешь живьём в специях и жаришь в масле или жире. Я люблю в гусином жире, с чесноком и базиликом. Хоть и говорят, что неженское дело, но очень люблю готовить, и когда не в походе, всегда что-нибудь на домашней печи делаю. Я себя тогда не зверем, а обычным человеком ощущаю. Зверь будет рвать сырое мясо, а человек проявит силу духа и перешагнёт через позывы плоти.

Я поморщился, представив пиявок на сковороде, а Катарина неправильно меня поняла.

— Ты не веришь, что я хорошо готовлю? Я потом угощу тебя, и жаренными до корочки пиявками, улитками в вине и тушенным в молоке крокодильчиком. Знаешь, его лучше всего вместе с карасями или кальмарами тушить, всё равно привкус рыбный. А потом полить лимоном. А крокодильи яйца вместе с речными раками варят и луком. Яси?

У кого-то рядом заурчал желудок, а когда я машинально поискал взглядом источник звука, это оказалась Клэр. Она сглотнула слюну и поджала губы.

— А я свинину люблю, — пробурчала она. — Приедем в Коруну — прикажу приготовить на вертеле целую порчетту, начинённую овощами.

— Прошу прощения, моя госпожа, — вставил я слово. — Но нам надобно быстрее в лагерь прибыть, а потом переехать на берег запруды.

Все замолчали, и после паузы первой заговорила Катарина:

— Она не отдаст Джека.

— Это мы ещё посмотрим, — ухмыльнулся я. — На каждую задницу есть…

Я замолчал, не зная, как правильно будет звучать земная поговорка.

— Что есть? — с детской непосредственностью переспросила Клэр.

— Кол поострее, — продолжила Герда, а после её слов Катарина аж дёрнулась, словно её по спине плёткой ударили. Вопрос о кольях её очень сильно задевал. Вспомнилось, как она рассказала о том, как её первую любовь посадили на кол, а саму заставили стоять на коленях перед ним и молиться. Ей тогда было тринадцать, кажется.

— Золотой ручей у нас всё равно в плане есть, — продолжил я, — вот и попробуем заодно.

— Разбить лагерь прямо там? — задумчиво скривилась сержантка. — Глупо. Во-первых, придётся подвергать опасности жизнь Её Сиятельства, а во-вторых, как это сделаем? Речная дева будет против.

— Не будет, — покачал я головой. — Если не убила, значит, заинтересована в нас, и мы сей нюанс используем во благо. К тому же она не лесбиянка, ведь на неё работают только мужья-утопленники, значит, Её Сиятельство будет в относительной безопасности.

— А лесбиянка — это кто? — снова вставила вопрос юная графиня.

— Это женщины, которые возжелают на ложе другую женщину, а не мужчину. Не знаю, как это пояснить.

— Знаю! — радостно выкрикнула Клэр. — В замке да Кашонов ключница такая! Как напьётся, так молодым стражницам под юбку лезет! Её сперва хотели сжечь как одержимую, даже в темницу по доносу бросили, но приехавшая для дознания святая матре из храма Небесной Пары назвала её просто умалишённой. Так, ключница долго ещё работала, хотя ей нос часто разбивали до кровавых соплей.

Я улыбнулся, а потом почувствовал, как на моей руке сжалась рука Катарины.

— Всё равно это не яси. Она может тебя похитить, — произнесла храмовница, глядя на реку.

— Не похитит. Я всё придумал. Всё будет хорошо. И предлагаю всё же двинуться дальше, — улыбнулся я в ответ.

— Всё равно это глупая затея. С духами спорить непозволительно и опасно. Они непредсказуемы, — недовольно пробурчала Катарина.

— Ваше Сиятельство, изволите продолжить путь? — спросила Герда, слегка наклонив голову в знак почтения.

— Подождите, — процедила стоя́щая рядом Клэр, а потом громко закричала: — Не могу больше ждать! Сейчас лопну!

Сержантка сразу схватила за край кирасы ближайшую солдатку и толкнула в сторону кустов.

— Быстро проверь! А ты, ты и ты — живо взять щиты и встать в каре! Пойдёмте, Ваше Сиятельство.

Солдатки засуетились, а юная графиня, краснея от стыда и натуги, поспешила в сторону обочины. Как говорится, никакого уединения, но на то оно и средневековье. К тому же стрела в мягкое место целой графини — позор, который можно смыть только харакири или рыцарскими подвигами не ниже убийства стометрового дракона.

После пятиминутной задержки отряд снова двинулся в путь. Проезжая мимо брода, пришлось разогнать гиен, которые уже начали растаскивать трупы псоглавых, попавших им в засаду незадачливых купцов и их скот. Большая стая скулящих, хохочущих и рычащих друг на друга зверей не предпринимала никаких попыток на нас напасть, что неудивительно: имеющегося мяса им хватит для того, чтобы наесться до отвала. Место пиршества уже окружали приземлившиеся щеголявшие голыми красными шеями и грязно-белыми перьевыми воротниками угольно-чёрные грифы, суетливые взъерошенные шакалы и какие-то двухметровые птицы, похожие на аистов-марабу. Все они ждали, пока не наедятся гиены.

Наверное, нужно было бы отбить у зверей тела купцов, а после похоронить их, но на это попросту не было никакого времени. Да и заниматься обезображенными, растерзанными трупами никто не хотел.

Мы только остановились, отогнали хищников, сорвали с шей мёртвых торговцев амулеты с изображениями божеств, а Катарина прочитала короткую, всего в десяток слов, молитву, встав при этом на колени и сложив руки в знак Небесной Пары. Остальные в поклоне дотронулись пальцами сперва до середины груди, а потом до земли. Не стукнули кулаком, не сложили ладони в каком-либо особом жесте — просто кончиками пальцев.