– На вечерней аудиенции у моего владыки после сегодняшнего пира высокий гость получит ответы на все вопросы. До встречи в Зале Приемов! Кстати! Всем ли доволен дорогой Гань Инь?

Улыбка китайца сделалась еще шире.

– О, да! Благодаря заботам Драгоценного шаха Парфии мои слуги не испытывают недостатка ни в чем. Осмелюсь только потревожить слух первого министра сущей безделицей.

Глаза визиря мгновенно сверкнули недоверчивым огнем. Гань Инь заметил, как министр незаметно толкнул владыку. Переводчик бесстрастно продолжал переводить китайские фразы на язык парфян.

– Мы слушаем с искренним вниманием.

– Дозволит ли Пакор Великолепный, брат Сына Неба, закупить караван с местными товарами и несколько рабов для показа моему государю?

Визирь с царем переглянулись.

– Пусть посол Китая представит казначею дворца список товаров, и он незамедлительно получит все в качестве подарков. Ворота же Дома Аршакидов всегда открыты для дорогого гостя. Завтра охранная сотня проводит посла и слуг на рынок Ктесифона, а если надо, на царском судне перевезет и на базар Селевкии!

Гань Инь еще раз поклонился и шипел до тех пор, пока Пакор с визирем не скрылись за беззвучно раскрывшимися дверями слоновой кости.

Лезвие бритвы поскрипывало в ворохе душистой мыльной пены. Брадобрей, высунув от усердия и трепета кончик языка, короткими умелыми движениями брил скулы шаха. Прикрыв левый глаз, для точности, подровнял линию бороды. Отложил бритву. Сдернул с бронзового кувшина с кипятком пропаренное горячее полотенце и виртуозным жестом прикрыл бритье. Сильными мягкими пальцами прижал ткань к лицу и принялся массировать. Пакор застонал от удовольствия. Смочил нежнейшую аравийскую губку слабым раствором винного спирта, настоянного на индийских благовониях, и обтер сверкающие первозданной чистотой места. Склонился в низком поклоне.

– Все, повелитель!

– Бахрам, ты превзошел самого себя!

– Если шах прикажет мне обратиться в мыльную пену, я проделаю это немедленно.

– Бахрам, твою душу заберет Ахриман, ты каждый раз вводишь меня в расточительство!

Нарочито покачивая головой, царь сдернул с мизинца тончайшей работы перстень с кушанским лазуритом и бросил цирюльнику. Парикмахер простерся ниц и задом выполз из покоев.

– Изрядный плут! – восхищенно молвил молча наблюдавший за сценой визирь.

– Пускай ему, Фраат! Не будь Бахрама, мы знали бы только половину разговоров, ходящих по дворцу и Ктесифону. Пока нас окружают такие люди, как Бахрам, Хозрой[172] и его друзья нам не страшны.

– Митра Многопастбищный да будет свидетелем моих слов, но иногда мне хочется охладить оптимизм владыки: Хозрой, наверное, точно такими же словами отзывается о вашем парикмахере.

Пакор побледнел. Миндалевидные глаза парфянского царя заискрились бешеным огнем.

– Ты... Неужели?

– Да, мой царь. Люди, приставленные к нему, видели его входящим в час летучих мышей в склады армянских купцов Селевкии. Он встречался с Вахиаздатом.

– Шакал! Прикажи сегодня же бросить двурушную тварь в Тигр!

– Стоит ли? Появится новый Бахрам. Вот и все!

– Ты хочешь сказать: его надо пощадить?

– Пусть все идет, как и шло. Настанет время, и Бахрам передаст нашим врагам нужное нам. Убить глупца никогда не поздно, но курица должна нести яйца. И она исправно делает это.

– Поступай как знаешь, Фраат. Теперь о главном! Посол китайского царя чересчур долго загостился в Ктесифоне. Такое непростительно! Пора ему отправляться в обратную дорогу!

– Все уже подготовлено! Но государь и сам не представляет себе степень опасности!

Пакор жестом прервал говорившего и хлопнул в ладоши. Статный слуга-арамей, лишенный языка, внес золотой поднос с разрезанной на ломти дыней и серебряным кувшином. Раб поставил поднос на ковер и налил гранатовый шербет в кубок из рога носорога.

– Продолжай, Фраат!

– За прошедшие месяцы мы достаточно убедили посла в недостижимости границ Рима по суше. Никто в его свите, от конника охраны до молчаливого демона-телохранителя, не сомневается в наших доводах. Осталось убедить Гань Иня в невозможности добраться до империи и морем.

Пакор острейшим ножом маргианской стали вырезал сочные ломти и неспешно отправлял в рот.

– Фиоуз отвезет китайцев в Харакс. Там, на берегу Залива Парсуа[173], он покажет послу «морской путь» в Да-Цинь и укажет расстояние. После того Гань Иню только останется распрощаться с гостеприимным двором Ктесифона и убыть восвояси.

– В чем же опасность?

– Ходят смутные слухи, что римский торговец Май Титиан из Суры послал своих людей дойти до рубежей страны Хань[174]. Наши лазутчики прозевали отправку каравана. Человек Рима находится в пути уже год!

Шах вонзил нож в мякоть дыни.

– А ты знаешь, Фраат, что будет с Парфией, если сер Танча сумеет договориться с румийцем Траяном?

– Да, Солнцеподобный! Но этого не произойдет!

– Почему?

– Кушанский Канишка тоже не заинтересован в союзе Китая и Рима. Такая коалиция раздавит не только Парфию, но и Кушаны. Траяну сейчас не до Парфии и Китая. Он начал войну с даками. Обломает зубы, как и Домициан, и успокоится. Децебал – слишком твердый орешек для Траяна.

– А если все-таки римляне победят?

– Будем договариваться с Канишкой! Он не может не понять, что Парфия между Римом и Кушанами все же лучше, чем Кушаны между Римом и Китаем.

Пакор долго поглаживал бороду. Маленький мраморный фонтан в середине комнаты переливчато журчал, наполняя помещение свежей прохладой.

– Не знаю... – наконец вымолвил царь. – Успехи вскружили Канишке голову. Если бы не отрезвляющая зуботычина со стороны Банчи, то трудно представить, в каком положении мы оказались бы сейчас. Горные бактрийцы – хорошие воины. Не забывай и о том, что князья Индии предоставили Кушанам боевых слонов.

– Армия серов не испугалась и слонов!

– Да, серы – хорошие солдаты. Они превзошли даже бактрийцев. И потому... Я не могу довериться Канишке. Как только китайцы отведут войска, Канишка примется за старое. Угроза Рима для него – пустой звук. Будем готовить посольство к царю серов.

Фраат проницательно прищурился. Пальцы визиря заученными движениями перебирали узлы на молитвенной зороастрийской веревке.

– Предложим ему военный союз?

– Это покажет будущее. Прежде посмотрим, как поведет себя Канишка. Помоги нам, Митра! Сейчас же главное – услать обратно Гань Иня. И помни, Фраат, – голос шаха опустился до свистящего шепота, – ты ответишь за неудачу головой!

Лазурная гладь залива расстилалась до самого горизонта. У самой его черты глаз не различал грани моря с синевой небес. Корабли, одетые в белоснежные одежды парусов, оставляя за собой пенные следы, исчезали в манящей дали. Индийские, аравийские, парфянские. Коричневые тела матросов, кольца серег в ушах. Скрип уключин. Смех. Разноязыкий говор. Красочные картины Залива Парсуа проходили перед взором Гань Иня.

Посол Бань Чао влез на мачту, чтобы лучше все видеть. Фраат, китаец-переводчик, секретари-парфяне и Тао Шэн, задрав головы, следили за главой посольства. Большой купеческий корабль Товарищества парфянских купцов, почтительно предоставленный визирю, грузно покачивался на сонной волне. Команда вывела парусник на внешний рейд Хараксанского порта и бросила якоря. Поверенный Товарищества иудей Бар Хисуссаким хитро поглядывал то на первого министра, то на стоящего в полный рост в наблюдательной «бочке» китайца. Купец имел самые строжайшие инструкции.

Неподалеку вздымались и опускались несколько тростниковых лодок ловцов жемчуга. Гань Инь жадно всматривался в действия водолазов. Просоленные, загорелые до черноты мужчины жадно дышали, уцепившись руками за борта. Отдышавшись, принимали у подростков и женщин камни, зажимали костяными рогульками нос и, стиснув груз коленями, погружались на дно. Томительная минута ожидания, и пловец, отфыркиваясь и отплевываясь, выныривал на поверхность. Сидящие в лодках вытряхивали раковины-жемчужницы из сетки ныряльщика. И все повторялось. Белоснежные чайки полнили воздух пронзительными криками.