Растерянные, оставшиеся без предводителей даки начали покидать поле боя. Ратибор, не добившись ничего, скомандовал отход. Карпы отхлынули от ледовых стен. К уходящим в лес присоединились истекшие кровью, порядком поредевшие сотни на предмостных укреплениях. Общий штурм моста был отбит. Римляне выстояли. Они победили. Поздней ночью князь карпов направил на место битвы группу людей с приказом во что бы то ни стало отыскать и доставить тела Сусага и Котизона. Мертвых положили в сани, и остатки корпуса, потрясенные неудачей, двинулись в сторону Бурридавы.

... Траян наградил Авидия Нигрина золотым венком.

– За твои снежные форты, Авидий! Сами бессмертные боги внушили тебе мысль о них! Благодарю!

Солдаты бродили по полю и замерзшей поверхности реки. Грабили павших. Всю добычу император распорядился отдать легионам. Побитых варваров стаскивали на лед. Весной, когда Данувий вскроется, течение унесет тела к Понту.

По случаю победы состоялось торжественное жертвоприношение.

– Воины! Ветераны и вновь поступившие на службу! – обратился к выстроенным когортам цезарь. – Сенат и народ римский благодарит вас за вчерашнюю победу! Вы не позволили варварам захватить мост! Отныне окончательный разгром Децебала представляется только вопросом времени! Вашу доблесть империя и я лично отметим достойными наградами после победы! Да здравствует VII Клавдиев, II Помощник, II Траянов и XV Аполлонов легионы!!! Да здравствуют мужественные кавалерийские алы! Милесы вексиллатионов и саперные манипулы!!!

– Ave, imperator Trayan! – возликовали солдаты и принялись бить в щиты.

Траян запахнул синий плащ на бобровом меху и предоставил дальше действовать жрецам.

Вечером за длинным, уставленным яствами столом с получившими отличия трибунами и легатами принцепс поднял до краев налитый кубок:

– За победный марш римских легионов по владениям Децебала! За нашу победу! Во имя Юпитера Величайшего и Юноны Прародительницы!

Военачальники в едином порыве плеснули вино на пол и осушили чаши.

– За императора Нерву Траяна Августа, ведущего нас к победам!

Срубы погребального костра поднялись до самого неба. Омытые хрустальной водой горных родников, лежали на вершине Котизон и Сусаг. В дорогой одежде, с любимым оружием, они казались уснувшими. Десять лучших сарматских скакунов, сто пленных римлян и двадцать самых красивых девушек положил царь-отец на погребальное ложе сына и верного полководца. На Небесных просторах Замолксиса они будут выполнять все желания героев. Рабы-римляне подадут им пиршественные чаши или подставят плечо под ноги, когда храбрые воины будут садиться в седло.

Даки теснились по обеим сторонам костра. Конные спешились и держали лошадей под уздцы. Низкие тучи ползли по небу. Дул пронизывающий ветер. Седые жрецы с тонкими кольцами обручей на лбу нараспев читали молитвы Владыке Света. Мукапиус, торжественный, мрачный, запалил факел от углей Огня Смерти. Капли смолы, шипя, падали с пылающего конца. В наступившей тишине Децебал шагнул в центр круга.

– Отчего вы печалитесь, даки?! В моем сердце нет места скорби! Разве те, кого мы хороним сегодня, были недостойными людьми? Или они умерли постыдною смертью?! Сусаг и Котизон пали в битве за нашу Дакию! Костобок и патакензий сражались бок о бок за одну родину! Они были мужественны, храбры, чурались лжи и низости. Замолксис нуждался в таких воинах. Он забрал их к себе на Поля Кабиров. И нынче души моего сына и его старшего товарища взирают на нас сверху. Они стали Кабирами и вкусили бессмертия!

Старый План – дядька и наставник Котизона – смотрел в небо. По лицу старика текли слезы. Воспитатель что-то шептал. Децебал взял протянутый верховным жрецом факел и поджег груду щепок. Жадное пламя разом охватило облитые нефтью бревна. Царь швырнул светоч высоко на сруб. Застучали обтянутые воловьей кожей барабаны. К ним подключились свирели. Испытанные, покрытые шрамами воины выходили из рядов и становились вокруг разгоревшегося костра. Лица танцоров закрывали маски из меха, кожи и дерева. Положив руки на плечи друг друга, дакийские мужи кружили гигантским хороводом и пели военные песни. Восхваляли доблести ушедших. Выхватывали блистающие серповидные мечи и распадались на пары. Высоко подпрыгивали, с лязгом скрещивали мечи. Вместе со всеми танцевал царь. Низким хриплым голосом Децебал повторял славословия сыну и соратнику, размахивал фалькатой и призывал Замолксиса. Многие даки, особенно из патакензийских и костобокских родов, наносили себе порезы и раны. План острым, как бритва, гетским кинжалом рассек обе скулы. Кровь быстро свернулась на морозе и выделилась на лице двумя огромными красными пятнами. Вечером задымились тысячи костров на всем пространстве между Священной округой и стенами Сармизагетузы. Распорядители из младших жрецов раздавали пришедшим жертвенных баранов и быков. Освящали вино. Воины резали скот и жарили туши на длинных вертелах-жердях. Тем временем другие готовили могилу. Когда огонь погас, пышущее жаром пепелище залили водой вперемешку с вином. Даки длинной вереницей проходили вдоль ямы, куда сложили останки погибших и бросали землю. Кто из шапки, кто со щита. Насыпь делалась все выше и выше. На месте погребения поднялся высокий курган. Мужи дакийские уселись вокруг и приступили к тризне.

... Децебал впервые почувствовал сердце на третий день после похорон. Он ни разу не проявил своих чувств. Ни когда получил известие о смерти сына, ни в день кремации. Но оставшись наедине с самим собой, в пустом, одиноком дворце, испытал пронзительную боль утраты. Схватившись левой рукой за грудь, царь долго стоял, опираясь плечом о дверной косяк. Котизон был его надеждой. Его славой. Теперь у него не осталось сына. Только дочь.

Звериное состояние жгучей ненависти захлестнуло душу. Кто виноват в его несчастиях? Римляне! Римляне! Римляне! Ненасытные жадные псы. Кровожадные, как упыри из гетских сказок, они заполнили Дакию. Убили его сына. Там, на людях, он не имел права на скорбь. Тысячи дакийских семей лишились отцов, братьев и сыновей. И Децебал из рода Дадеса был лишь одним из многих.

Далеко на юге здоровяк Траян сидит сейчас со своими подручными и празднует новую победу над даками. Децебал несколько раз громыхнул кулаком по стене. «Ты заплатишь мне, вороватый римский шакал!» – мысленно крикнул он воображаемому императору.

Волнение улеглось. Злоба оформилась в конкретное решение. Траяна надо убить. До тех пор, пока жив этот человек, дакам не одолеть римлян. Не в пример изнеженному Домициану новый цезарь сам водит легионы в бой. У даков погибают отважнейшие, а «петухи» продолжают наступать и занимают все новые и новые области, как вода в половодье. Подобно духам ветра, они успевают всюду. Если убрать Траяна, римская армия остановится. Тело не может двигаться, когда его лишают головы. И тогда... «Я соберу все силы и заставлю убраться за Данувий нечисть, что ты привел с собой! А ты, Траян, мертвый будешь смотреть на бесславный конец затеянной тобой войны и выть от бессилия!»

... В первых числах марта боевые действия возобновились. Децебал оставил столицу на попечение Диега и выехал к войскам. По дороге он отдал приказ не производить весенний сев хлебов в юго-западных районах Дакии от Тибуска до Сармизагетузы. Население получило от царя зерно, закупленное у Боспора. Этой мерой Децебал обезопасил области от вторжения римлян. Траян не решился бы вести армию по разоренным местам, лишенным фуража и продовольствия.

Для последнего, решающего броска римляне сосредоточили на левом дакийском берегу Данувия двенадцать полных легионов. Царь даков мог противопоставить ста тысячам вражеских солдат едва пятьдесят тысяч воинов. Теперь он всячески должен был уклоняться от больших сражений. Пользуясь передышкой, предоставленной противником, даки усилили нажим на осажденные крепости.