– Все, Сасиг! Остальное – дело самих римлян! Собери всех наших парней! Будем ждать Дакиска.

Сасиг сложил руки на груди и кивнул в центр города:

– Во дворе осталась твоя сестра, Регебал. Надо выручить Тзинту!

Лицо шурина исказилось:

– У меня нет сестры, Сасиг. Женщина, возлежавшая на ложе ничтожных Дадесидов, навеки проклята! Ее удел – смерть или рабство! Запомни это!

Родственник изумленно поднял брови. Из полумрака, где шла схватка, прилетали стрелы. Красные с лебедиными перьями карпские и черные дакийские. Судя по звукам, сражение усиливалось с каждой минутой. Стоны. Проклятия. Все больше по-латыни. Регебал забеспокоился. «А вдруг Децебал отобьется? Не исключена и такая возможность. Что тогда? Пустяки, – успокоил сам себя сальдензий, – отрядом захвата командовал Сасиг. Меня никто не видел».

Он не подозревал, что ситуация изменилась в пользу тех, кого он предал. Даже не разобравшись до конца в обстановке, Феликс приказал своим воинам построить баррикады на улицах, примыкающих к тому участку стены, где перелезли римляне. Костобоки и патакензии Диега и Плана остановили в тесноте переулков продвижение римских когорт. Женщины и дети бросали с крыш камни и куски черепицы на головы легионеров. Защитники стен и башен держались против наседавших врагов. Ратибор, вождь карпов, обругал и оскорбил соплеменников последними словами.

– Нежебуд! – презрительно обратился он к помощнику. – Клянусь Тадженой[190], я сам перескажу беззубым старухам повесть о том, как трусы из карпов проспали добро, которое должны были охранять. Позор! Я не буду вашим вождем! Идите и не возвращайтесь сюда, не искупив вину!

Карпы, подобно лешим родных лесов, ринулись к месту прорыва римлян. Нежебуд, на ходу сбрасывая рубаху и вращая топором, высоко подпрыгнул и врезался в самую гущу солдат Траяна. К месту схватки подоспели берсеркры Харальда Глаз Дракона Легионеры приняли германцев в копья. Даки в устрашающих масках теснили манипулы в неимоверной давке. Волчий вой и крики «Хох!» забивали римское «Барра!». Когда показались спины пятящихся легионеров, Регебал поднялся и приказал своим:

– Уходите к Траяну! Сасиг, разыщи Дакиска и договорись с ним обо всем. Я остаюсь в Сармизагетузе!

Мимо них на помощь товарищам лезли все новые и новые солдаты. Начало светать. На стене появился Авидий Нигрин, вонзил в землю золотой значок с изображением императора и коротко приказал:

– Держаться!

Когорты принялись строиться в каре. Через парапет полезли балеарские пращники и галльские лучники. Регебал двинулся вдоль стены навстречу подступавшим дакам. Первым, кого он увидел, был старый План с замызганным кровью круглым щитом. Воины его отряда таскали камни, бревна и землю и возводили насыпь. Несколько юнцов копали широкий ров поперек улиц.

– «Петухи» строятся у стены! – изобразив на лице радость при виде своих, крикнул Регебал. – Мои все погибли под башней!

Он торопливо вложил фалькату в чехол, чтобы старый военачальник не успел разглядеть чистое, незапятнанное лезвие.

– Децебал искал тебя, – устало выдохнул План.

... В полдень Децебал сделал вылазку. Пододвинутые катапульты и баллисты даков забросали горючими сосудами и камнями занятое римлянами пространство. Когорты Нигрина понесли большие потери. Другу императора пришлось несладко: лучники-даки сбивали стрелами всех, кто пытался подняться по стене на помощь. На северной стороне города подкатные башни осаждающих вплотную приблизились к укреплениям. Легионеры V Македонского бросились по мосткам на стены. Закипела беспощадная рукопашная схватка. Нигрин разделил манипулы на две части. Одна плотной бронированной «черепахой» ударила по воинам Феликса и Плана, другая остервенело начала разбирать кирпичный завал у ворот. Снаружи без умолку грохотал таран. Даки с соседних башен вели перекрестный обстрел. Расчет дубового страшилища сменялся каждое мгновение. Колес тарана почти не было видно из-за тел убитых легионеров.

На рысях подошла конница Лузия Квиета. Мавры и галлы в нетерпении размахивали оружием. Удар. Еще удар. Ворота поддались. Солдаты Нигрина отхлынули с последними кирпичами в разные стороны. Квиет опустил на лицо налобник:

– Кавалерия, вперед!

– Траян!!! – торжествующе завопили римские всадники и, набирая ход, понеслись под своды башни. Меммий бросил кирпич за ненадобностью и присел на кучу обломков. Квадрат рядом пил поску из фляги.

– Шабаш, Мимуций! Кажется, мы все-таки доживем до отставки с донативой!

– Постучи по дереву, старый ворон! Надо еще выкурить Децебала из центра.

– Стройся... мать! – хрипло орал центурион Септимий. Препозит когорты Публий Антоний Супер стонал в тени с поломанной ногой. Незнакомые легионеры с коричневыми щитами входили вслед за конницей. По буквам на манипульных знаменах ветераны распознали II Помощник. Легат легиона сразу помчался к Авидию Нигрину. Потные саперы, несусветно ругаясь по-паннопски, галльски, дакийски и латыни, пропихивали громоздкую карробаллисту. Молодой, но бывалый центурион блаженно снял на минутку шлем, представился:

– Барбий Тициан. Препозит третьей когорты II Помощника.

Меммий ехидно оглядел молодого выскочку, подмигнул своим:

– Чей бенефициарий?

– Марка Траяна...

– Чей?! – легионеры VII Клавдиевого уважительно вытянулись. Даже здоровяк Септимий крякнул.

– Да, самого императора, да будут милостивы к нему боги. А кинжал, – Тициан тронул рукоять астурского подарка цезаря, – за дружбу на память лично вручил мне.

Меммий поднялся:

– Луций Меммий Милон, иммун II когорты VII Клавдиевого. Будем знакомы, храбрый Тициан.

– Стройся! – повторил Септимий, но при этом невольно понизил голос в присутствии бенефициария самого Траяна Германского и Дакийского.

Никогда никто из солдат, штурмовавших Сармизагетузу жаркой осенью 105 года, не забыл ни одной детали событий тех дней. Ветераны, расселенные Траяном в пагах[191] провинции Дакия, каждый год собирались за уставленными вином столами и поминали погибших товарищей. Начинались неизбежные в таких случаях разговоры, и в памяти оживали картины далекого прошлого. Звон железа, кривые дакийские мечи, посвист стрел и надежный локоть боевого друга.

Ни отчаянные вылазки, ни стойкость и самопожертвование не могли вернуть защитникам древней дакийской столицы утерянных позиций. К исходу второго дня римляне завладели юго-западным предместьем. Дома, сараи, заборы приходилось брать ценой крайних усилий. Дакийские женщины с коротко остриженными волосами дрались с закованными в броню захватчиками наравне с мужчинами. Солдаты убивали всех без разбора. И сами падали, пронзенные вилами, сбитые черепицей и камнем.

Децебал созвал Совет. Измученные вожди собрались во дворце. Многие еще не остыли после схватки. Могучие кисти мужей и пальцы юношей сжимали навершия испачканных кровью, иззубренных мечей. Децебал в диадеме и поясе Буребисты сидел на обычном месте. Суровый и гордый.

– Каково наше положение? – спросил он соратников.

– Плохо, – ответил План. – Города нам не удержать.

– На северной стороне римляне взошли в четырех местах. Я приказал всем оттуда уходить, – добавил Диег.

Децебал усмехнулся. Или то была гримаса безнадежности. Поднялся Сабитуй, вождь одного из колен костобоков.

– Я думаю, царь, сейчас не поздно предложить Траяну мир. Император потерял очень много солдат. Но он понимает, что потеряет еще больше, если продолжит продвижение. Мир на любых условиях!

Децебал внимательно посмотрел на каждого. Ни один из вождей не выдержал этого взгляда.

– Что молчите? Вы верите в то, что Траян пойдет на мир, когда до падения города остались считанные дни?

Все молчали. Наконец сказал тот, от кого меньше всего рассчитывали услышать подобное. Пируст.