Настоящий музей магической медицины. Нет, даже больше — это арсенал. Оружейная комната боевого мага-целителя.

На отдельном, длинном столе выстроились ровные ряды склянок и колб с зельями всех мыслимых и немыслимых цветов радуги. Некоторые из них слабо светились изнутри, другие переливались, как жидкая ртуть, третьи выглядели как обычная вода, но что-то в них настораживало — слишком уж идеальная, не естественная прозрачность.

В дальнем углу — целая библиотека редчайших магических томов. Некоторые, самые древние на вид книги, были прикованы к полкам массивными цепями, другие заперты в отдельных стеклянных шкафах с выгравированными на замках руническими печатями.

Запрещенная литература. Те самые книги, за одно только хранение которых в современной Империи можно легко лишиться лицензии целителя. Или головы, если особенно не повезет.

— Профессор собирал все это пятьдесят лет, — с гордостью пояснил Фырк, запрыгнув на стол с зельями. — Некоторые вещи здесь абсолютно уникальны. Больше таких во всей Империи не найти!

Он начал свою импровизированную экскурсию, с важным видом указывая лапкой на различные предметы:

— Видишь вон тот крупный кристалл в серебряной оправе на верхней полке? Это концентратор Искры — способен увеличивать магическую силу целителя в три, а то и в четыре раза на короткое время. Пятнадцать минут почти божественной мощи, а потом — сутки полного магического истощения. Профессор использовал его всего дважды за всю жизнь — и оба раза для спасения пациентов, которых обычными методами спасти было уже невозможно.

Магический допинг. Очень опасная штука, но в абсолютно критической ситуации действительно может спасти жизнь.

— А это — его любимая коллекция диагностических камней! — Фырк резво перебежал к другому стеллажу. — Каждый из них настроен на свой тип заболеваний. Этот красный, яшмовый — на болезни крови. Зеленый малахит — на отравления и токсины. Черный оникс — на проклятья и сглазы. Белый кварц — на вирусные и бактериальные инфекции. Если поднести к больному, камень начинает светиться!

Примитивная, но, судя по всему, довольно эффективная экспресс-диагностика. Как лакмусовая бумажка для определения типа болезни. Мой Сонар, конечно, лучше справляется.

Всем этим добром можно вылечить только магические болезни. От реальных болезней ими не избавиться. Магия может существенно облегчить жизнь лекаря, но как и везде знания и опыт более ценны.

Я подошел к столу с книгами. Одна из них сразу привлекла мое внимание — относительно небольшой, но очень толстый томик в строгой черной коже без каких-либо украшений. На корешке было вытеснено золотыми буквами: «Эпидемии: магические и немагические. Исследования и гипотезы».

Я осторожно взял книгу, открыл наугад. Плотные, пожелтевшие страницы были исписаны мелким, убористым, но на удивление аккуратным почерком. Сложные схемы распространения болезней, математические формулы расчета скорости заражения, подробнейшие описания симптомов…

— А, это! — Фырк запрыгнул на стол рядом со мной. — Профессор последние несколько лет своей жизни был буквально одержим изучением эпидемий! Все время говорил, что рано или поздно появится такая болезнь, которая будет способна уничтожить всю Империю. Что человечество, с его скученностью в городах и развитой транспортной системой, стоит на пороге новой бактериологической катастрофы.

— Что? — я резко повернулся к нему. — Он предсказывал эпидемию? Когда именно?

— Примерно за год до своей смерти начал об этом постоянно говорить. Все в больнице думали — старческое. Мол, начитался апокалиптических пророчеств. Но профессор был серьезен как никогда. Он даже пытался описать симптомы этой будущей болезни…

Фырк проворно пролистал несколько страниц своими маленькими мохнатыми лапками, усилив свое тело, чтобы оно стало материальным.

— Вот! Страница триста двадцать восемь! Читай!

Я взглянул на указанную страницу и почувствовал, как по спине пробежал ледяной, неприятный холодок.

На странице был подробный, детальный рисунок, сделанный цветными чернилами. И на этом рисунке была изображена человеческая грудная клетка, покрытая… ярко-синими, остроконечными кристаллами, растущими прямо из кожи.

А под рисунком, тем же аккуратным, каллиграфическим почерком профессора Снегирева, было выведено:

'15 февраля 1920 года.

Гипотетический патоген «Кристаллум морбус» (предполагаемое народное название в случае массового распространения — «хрустальная болезнь»).

Предполагаемые симптомы:

Кристаллическая сыпь голубого или синеватого оттенка, по структуре напоминающая осколки стекла или сапфира, прорастающие из волосяных фолликулов.

Стекловидная, вязкая мокрота при кашле, создающая характерный аускультативный звук «треска битого стекла» в легких.

Прогрессирующая дыхательная недостаточность с тотальным поражением альвеолярной ткани. и так далее…'

— Это же… — у меня перехватило дыхание. — Это же точное, детальное описание нашей эпидемии! Один в один! Как, черт возьми, он мог это знать⁈

Невозможно! Нельзя так точно, до мельчайших деталей, предсказать симптомы и даже патогенез болезни за сто лет до ее официального появления! Это не научное предвидение, это… пророчество. Разве что…

— Фырк, — я стиснул тяжелую книгу так, что побелели костяшки пальцев. — Что если профессор не предсказывал, а ЗНАЛ? Что если кто-то уже пытался запустить эту самую эпидемию сто лет назад?

Фырк подпрыгнул на столе, его глаза расширились от внезапной догадки.

— Точно! ТОЧНО! Я вспомнил! Был же такой случай! Примерно за год до смерти профессора, кажется, в марте тысяча девятьсот девятнадцатого! В больницу поступил очень странный пациент! Молодой мужчина, привезли его почти умирающим!

— С какими симптомами?

— С очень похожими! Кристаллы на коже, этот жуткий стеклянный кашель! Профессор тогда сразу же изолировал его, никого к нему не подпускал! Лечил сам, в полном защитном облачении, как ты сейчас!

— И что с ним стало? С тем пациентом?

— Умер через неделю. Профессор тогда отдал приказ немедленно сжечь тело. Прямо здесь, во внутреннем дворе больницы, в специальной алхимической печи! Все его вещи, одежду, даже постельное белье — все в огонь! Он сказал, что это слишком опасная зараза, чтобы хранить даже образцы тканей. А потом почти месяц не выходил из своего кабинета, что-то писал, исследовал, бормотал себе под нос…

Я лихорадочно огляделся. На столах, на полках, на полу лежали аккуратные стопки тетрадей, папок, перевязанных лентами свитков. Архив профессора.

— Его дневники? Записи об этом случае? Они должны быть здесь?

— Конечно, должны! Профессор все документировал! Он был буквально помешан на точности и полноте своих записей!

Я схватил ближайшую толстую тетрадь в кожаном переплете. На обложке выцветшими чернилами было выведено: «1919 год. Март–июнь».

Открыл. Убористый, бисерный почерк профессора, местами почти неразборчивый от спешки.

'15 марта 1919 года. Поступил пациент И. К., мужчина приблизительно 30–32 лет. Личность установить не удалось — при нем не было никаких документов. Состояние крайне тяжелое.

Симптомы не укладываются ни в одну из известных мне нозологических форм. Отдаленно напоминают теоретическую модель биомагического оружия, описанную в запрещенных трактатах магов-радикалов.

Принято решение о немедленной изоляции. Полный карантин. Доступ в палату только для меня'.

— Фырк, мне нужно немедленно изучить ВСЕ записи профессора об этом случае. Все, что касается этого вируса.

— Это займет часы! — Фырк развел лапками. — Может, даже дни! Тут же десятки тетрадей и папок!

— Начнем с самого важного. Ты помнишь, где что лежит?

Владимирская областная больница. Кабинет временного консультанта-хирурга.

Нет.

Нет-нет-нет-нет-нет!

Только не это! Только не сейчас! Застряли посреди ночной дороги с умирающим ребенком! Это какой-то дурной, кошмарный сон! Это не может быть реальностью!