Привезли в комендатуру именно его. На лице у него кровоточащая ссадина, и все оно в машинном масле, но я сразу узнал его. Севастьянов уже рассказывал обступившим его людям о том, что произошло в ночном небе.

— Два раза с ближней дистанции я бил по нему из пулеметов — как заговоренный, гад! Зашел в третий раз. Вплотную сблизился — жму на гашетку, и ничего нет — кончился боезапас. Мне прямо умереть захотелось от горя! Я же клятву партии дал! И решил: рубану его винтом по хвосту. Прибавил оборотов и р-р-р-раз!.. И опять — летит, гад, дальше, будто ничего не случилось. А я же видел — у него стабилизатор к черту. Но недалеко он летел, гляжу, завалился через крыло и, как лист с дерева, вниз! — Возбуждение у летчика вдруг погасло, и он добавил негромко: — Но и моя машина погублена. Такое дело получилось. Хотя не знаю, что важней — дать ему бомбить город или… это…

Этот случай послужил сюжетом для очерка. Как раз «Огонек» прислал радиограмму, просит написать очерк на тему «Ленинградский характер». Севастьянов — это настоящий ленинградский характер.

Глянув на низкое серое небо из глубокого колодца своего двора, Горин поежился, у него была примета: в непогоду ничего хорошего с ним не случается.

Невский во мгле. Дождь, мелкий, въедливый, казалось, не падал, а висел в воздухе. Шпиль Адмиралтейства еле виден и точно обрезан на половине…

Этот день начинался у Горина плохо. Мать не дала ему завтрака, сказала, что в доме ничего нет, кроме черствого хлеба. Ему чертовски хотелось поесть. Час назад позвонил Павел Генрихович и, как всегда, в хамско-категорической форме сказал, что надо немедленно прийти для встречи с важным лицом «оттуда», и потребовал «быть на уровне». Горин иногда ненавидит его, но еще больше он его боится, знает, что этот человек способен на все.

Павел Генрихович и раньше предупреждал его, что скоро придется встретиться с людьми, которые придут от доктора Акселя. Сегодняшняя встреча вызывала у Горина и любопытство и страх. А вдруг приехал сам Аксель? Вот с ним Горин был готов на любое дело. Ну а вдруг он прикажет совершить что-то такое, что будет сопряжено со смертельным риском? Не пойдет. Категорически. В конце концов, что они могут с ним сделать? До сих пор он исправно выполнял свои обязанности, и они платили ему деньги…

Горин прошел всю улицу Маяковского, свернул на улицу Некрасова, а затем на Литейный… А может, его пригласили, чтобы наградить? Или отвалят ему сейчас кучу денег — война войной, а деньги значат много… Горин задумался и не заметил, как очутился возле громадного дома НКВД. У главного подъезда стоял военный. Горин, не замедлив и не ускорив шага, прошел мимо…

Он уже шагал по улице Воинова, когда впереди посреди улицы вдруг мгновенно выросло черное ветвистое дерево и через секунду опало на землю, оставив в воздухе клубы дыма. Вдоль улицы хлестнула воздушная волна, по стенам защелкали осколки, куски асфальта. Горин метнулся в первый попавшийся подъезд, там несколько человек уже сидели на ступеньках.

— Совсем близко? — уже второй раз тихим голосом спрашивал старичок в бархатной ермолке, но Горин не слышал.

С улицы донесся новый взрыв, воздушная волна распахнула дверь, отбросив к стене старичка, он упал. Женщина в военной гимнастерке помогла встать ему на ноги.

— Басурманы… басурманы… — бормотал он.

В подъезд вошел милиционер.

— Граждане, никто сейчас не заходил сюда? — спросил он.

Женщина, которая помогла старичку, резко повернулась к Горину.

— Ваши документы?.. — подошел к нему милиционер.

— Да, да, я, конечно, диверсант… поймали наконец… — сказал Горин, доставая документы и протягивая их милиционеру. — Ах, как вы бдительны, помогли нашей милиции… — обратился он к женщине, его, что называется, понесло, и он не мог остановиться. — Ну, товарищ милиционер, что скажете? Диверсант? Ракетчик? Дезертир?

Милиционер молча вернул ему документы и направился к выходу.

— Может быть, вы извинитесь? — крикнул ему вслед Горин.

Милиционер обернулся:

— Извиняйте…

— А может, это была вовсе не милиция, а переодетые диверсанты-парашютисты? — обратился Горин к женщине. — Читали в газетах про это? Что же вы его-то выпустили без проверки?

— Чего это вас так разобрало? — спокойно спросила его женщина.

— С чего? С глупости вашей, вот с чего! — грубо ответил Горин.

— Чего вы, в самом деле, кидаетесь на людей? — спросил вдруг мужчина, молча сидевший на ступеньках лестницы. — Обиделся, видите ли, документы у него попросили. Подумаешь, цаца…

— Зачем ругаться? Зачем? — спросил старичок в ермолке.

Горин почувствовал, что может сорваться, наделать глупостей. Рванув дверь, он вышел на улицу. Еще пахло кислой гарью от взрывчатки, но обстрел прекратился. Облака потемнели и, казалось, задевали за крыши домов, рассыпая мелкий дождь. Горин вышел к Неве, но другого берега реки он не увидел, где-то там, в тумане, утонул и купол мечети, поблизости от которой его сейчас ждали. Он ускорил шаг.

Высокая женщина с орлиным носом, открыв дверь, провела Горина в комнату с высокими овальными окнами и старинной мебелью. Здесь были Павел Генрихович и незнакомый мужчина с коротко постриженной крупной головой. Горин остановился в дверях, шаркнул ногой и поклонился.

— Проходите, Горин, — сказал Кумлев. — Это Николай Петрович, которого вы заставили себя ждать.

— Обстрел задержал, — с достоинством отвечал Горин.

— Здравствуйте, Девис, — негромко сказал Чепцов и показал Горину на стул возле себя. — Доктор Аксель передает вам большой привет.

— Спасибо… спасибо… ему также… от всего сердца.

— Передам. Что нового в городе?

— Все хуже с продовольствием, — не сразу ответил Горин. — Сегодня мне нечем было позавтракать.

— Для того чтобы успешно работать, вы должны жить, как все.

— Конечно, я понимаю, — согласился Горин. — Но у меня получилось нелепо — при трех службах я остался без карточек. Я никак не мог подумать, что в магазинах так скоро станет пусто.

— Почему вы не проследили за этим? — строго спросил Чепцов у резидента. Кумлев не торопился отвечать, и Чепцов снова обратился к Горину: — Где ваша основная служба?

— Я считал — издательство, но там ликвидируется моя должность.

— Где хотите, но получите карточки. Помогите ему, — сказал Чепцов Кумлеву, и тот снова промолчал. Потом спросил у Горина:

— Вы что-нибудь принесли?

— Не было ничего стоящего.

— Вы что, Михаил Григорьевич? — тихим, ровным голосом спросил Кумлев. — Так мы можем с вами поссориться. Да еще на глазах у Николая Петровича, который потом расскажет об этом доктору Акселю. Что же это вы, дорогой?

— Да, это по меньшей мере странно, — сказал Чепцов. — События у самой кульминации, а у вас ничего интересного.

— Если мы с вами, Михаил Григорьевич, встретим победоносную немецкую армию с пустыми руками, это будет с нашей стороны непоправимым просчетом. Вы это понимаете, Михаил Григорьевич? — «Михаил Григорьевич» в устах Кумлева звучало как ругательство.

Горин понимал, что этот разговор только подготовка к тому, что будет, — становилось очень страшно.

— Слушайте, Девис, вы умеете стрелять? — спросил Чепцов.

— Ну… стрелял из мелкокалиберки… в тире… — ответил он, широко раскрыв глаза.

— Вы же говорили, что имеете значок «Ворошиловский стрелок», — сказал Кумлев.

— Значок — ерунда, — сказал Чепцов. — Нам нужно стрелять не по мишеням. Вы к этому готовы, Девис?

— Да… готов…

— У вас есть общее представление, какую задачу нам предстоит решить? — спросил Чепцов.

— Мне этого не объяснили, — по-ученически произнес Горин.

Чепцов встал, быстро и легко подошел к высокой белой двери, открыл ее и, заглянув в коридор, захлопнул. Он медленно вернулся и сел — теперь напротив Горина:

— Немецкая армия скоро возьмет Ленинград, — сказал он. — Наша обязанность — помочь армии и здесь, в городе, нанести удар в спину противника. Для этого нам нужны верные и смелые люди. Вы должны нам помочь найти их. Это вам понятно?