— А что они… наших детей… гады…

Потапов пришел на конспиративную квартиру немного раньше назначенного срока. Зажег коптилку. Холод. Вокруг зыбкого пламени дрожало золотое сияние. Изо рта вырывался клубами густой пар и мгновенно оседал инеем.

Сейчас Грушко должен принести решение руководства о дальнейшем ходе операции. Потапов предложил два варианта: первый — поход через фронт осуществить в действительности и втянуть в «игру» немцев, второй — поход только симулировать.

Холод схватывал, как на улице, и Потапов, не останавливаясь, ходил по квартире. Обычные вещи этой обычной ленинградской квартиры напоминали ему о собственном доме, но думать об этом сейчас было нельзя.

Если решат, что надо идти через фронт, может быть, это даже лучше, это конкретное дело. «Умереть не страшно, — говорил себе Потапов. — Страшно ожидание, бездеятельность… — Он вдруг остановился: — Как это не страшно? Неправда, страшно! Очень страшно умереть в одиночку от пули в затылок в подвале гестапо».

Щелкнул замок. Вошли майор Грушко и заместитель начальника управления Стрельцов. Грушко тяжело дышал, лицо у него было серое.

— Унизительная слабость, — сказал Стрельцов, вытирая лоб и опускаясь на стул.

— Вы лучше не садитесь, холод… — предупредил Потапов.

— Я сейчас… минуту, — ответил Стрельцов, но не встал. Грушко сидел у стола.

— Переход фронта будем симулировать, — как всегда, неторопливо начал Стрельцов. — Настоящий переход означал бы, что мы сами втягиваем их в более тяжелое преступление. Более того, нам вообще придется оберегать их от связи с немцами.

— То есть как? — спросил Потапов.

— Мы не можем содействовать этой связи, дабы не помогать осуществлению их преступных планов.

— Ну, знаете, до этого я бы не додумался. Это я еще должен их оберегать? — вспылил вдруг Потапов.

— Отставить. Эмоции потом, — пробасил Грушко и спросил: — Со вторым каналом их связи ничего не прояснилось?

— Ничего. Вставай, чего расселся… — Потапов подошел к Грушко, взял его за плечи, и тот, тяжело поднявшись, стал топтаться на месте.

— Так выясняйте, Потапов, — сказал Стрельцов, подходя. — Мы уже взяли несколько очень крепких типов. Все русские. Большой запас наших денег. Как бы один такой не вышел на вашу группу.

— А может, не ждать этого? — спросил Потапов.

— Нет. Сначала расколем их до дна, — ответил Стрельцов и продолжал: — В общем — симуляция. Все делайте, как наметили. Приятель-фронтовик и так далее. Значит, фамилия этого фронтовика: Зайцев Николай Георгиевич, начальник штаба 401-го стрелкового полка. Запомнили? Они, конечно, будут проверять! Во время «похода» будете находиться здесь. Договоритесь с Грушко о питании. Мы за это время изготовим необходимые немецкие документы.

— Разве нельзя побыть на Литейном? — спросил Потапов.

— Нельзя. Дальше… — Стрельцов снова ходил по комнате, скрипя кожаным регланом. — Вы даете группе согласие идти, но поднимаете один вопрос: солидно ли идти к немцам с намеченной ими целью? Во-первых, за этим не видно политической позиции. Во-вторых, разве немцы не мечтают захватить все ленинградские ценности? Если руководители группы других целей не выставят — хорошо, и тогда вы им уступите. Но я почти уверен — выставят! Какое у вас впечатление? — Стрельцов остановился рядом с Потаповым.

— Могут и не выставить, — ответил Потапов. — По-моему, они не хотят проиграть, когда придут немцы, но сейчас играть рискованно, боятся.

— Повторяю, Потапов, выясняйте их второй канал!

— Как ведет себя Давыдченко? — спросил Грушко.

— О том, что его брали на Литейный, не сказал никому. Завтра мы с ним встречаемся — поведет меня на их главную квартиру. Он у них что-то вроде связного.

— Но как он все-таки оказался возле них?

— Я понял, что это связано с тем судебным процессом о пожаре на корабле, когда его спасли.

— Любопытно, как они все в конечном счете оказываются близко друг от друга, — сказал Стрельцов. — Горин имел контакт с Давыдченко, этот — с теми, а кто-то еще зацепится за других. В общем, вам, Потапов, работы хватит, вы напрасно психуете. Не зря вы потрудились над своей внешностью.

— Да, личность — плюнуть хочется, — угрюмо пошутил Грушко.

— Главный экзамен завтра, — сказал Потапов. — Еще неизвестно, что скажут и что подумают там о моей личности.

Давыдченко был непривычно молчалив, только всю дорогу поторапливал Потапова.

Они встретились на Петроградской стороне, возле Ботанического сада, и пошли к Кировскому проспекту. За мечетью обошли несколько узких улиц и наконец вошли с черного хода в дом, который, по расчетам Потапова, должен выходить фасадом на Петровскую набережную.

По темной крутой лестнице они поднялись на второй этаж и вошли в переднюю. Высокие лепные потолки. Дубовые панели. На вешалке — шубы. В квартире было тепло, пахло хорошим табаком.

Сняв свой засаленный полушубок, Потапов стал тщательно протирать отпотевшие очки.

— Туда, туда идите. — Серьезный и подтянутый Давыдченко показал на высокую резную дверь.

Потапов вошел в просторную комнату. Вдоль стен — шкафы, за стеклами — золоченые корешки, лохматые срезы старинных книг.

Дмитрий Сергеевич вышел из другой двери и крепко пожал руку Потапова.

— Прошу извинить, что не встретил, заговорились… — сказал он мягко и пригласил Потапова сесть. — Ну, как дела? — спросил он, устраиваясь в кресле напротив.

— Дел никаких, — ответил Потапов. — Но в городе был и останавливался у меня мой сокурсник по институту, теперь начальник штаба полка, стоящего на передовой.

— Вы рассчитываете на его помощь?

— Помогать он, конечно, не собирается, но он пригласил меня к себе на фронт подкормиться, и этим можно воспользоваться.

— Великолепно! — воскликнул Дмитрий Сергеевич. — Мы как раз сейчас говорили об этом труднейшем моменте…

— Но я советовал бы использовать ваш второй канал, — сказал Потапов.

— Наш руководитель проявил огромный интерес к вам и к нашим переговорам, — ответил Дмитрий Сергеевич.

— Я его увижу?

— К сожалению, он болен. Вопрос о походе поручено решить нам…

В комнату вошли двое. Высокий, стройный мужчина лет пятидесяти, с ухоженной бородкой и усами на красивом большом лице.

— Алексей Дормидонтович, — представился он Потапову, протягивая руку с длинными пальцами. Он пододвинул себе кресло и осторожно опустился в него.

— Алексей Дормидонтович, профессор, хозяин этой квартиры, — представил его Дмитрий Сергеевич.

Второй был постарше, с круглым и добродушным лицом, в грубошерстном свитере и валенках, обшитых кожей.

— Анатолий Павлович, — хрипло сказал он, не подавая руки. — Гриппую, от меня лучше быть на расстоянии.

«Да, мир-то действительно тесен», — думал Потапов, сидя напротив профессора, сподвижника и врага Безуглова.

— Дмитрий Трофимович пришел к нам с великолепной новостью, — начал Дмитрий Сергеевич. — У него появилась возможность совершенно открыто попасть на фронт. Его друг — командир полка — пригласил его к себе подкормиться…

— Начальник штаба полка, — уточнил Потапов и добавил с усмешкой: — Возможности открыто попасть на фронт не лишен никто…

Хозяин квартиры внимательно смотрел на Потапова, и этот человек с заросшим лицом, в стоптанных валенках, с непонятными глазами за толстыми стеклами не вызывал у него ни симпатии, ни доверия.

— Скажите, пожалуйста, — обратился к нему Потапов, — вы не знали орнитолога Безуглова?

— Я знаю его, — удивленно ответил Алексей Дормидонтович.

— Он умер, и это тот случай, когда вы должны быть благодарны смерти, — бесстрастно сообщил Потапов.

— Не понимаю… — поднял вверх лицо профессор.

— Безуглов — мы с ним соседи — рассказал мне недавно о вас и как вы приходили к нему. А он мог рассказать это кому угодно.

— Ерунда, я не знал ученого более аполитичного, чем Безуглов. Вы только его сосед, а я рядом с ним работал десятилетия, — сдержанно сказал профессор.