В печке потрескивали поленья.

— Но зачем, скажи на милость, Тони Лейке понадобилось отрубать свой собственный средний палец? — спросил Бьёрн Холм.

Он уселся на диван, а Харри изучал содержимое аптечки, обнаруженной в глубине кухонного шкафчика. Там нашлось еще несколько бинтов. И кровоостанавливающая мазь. Согласно дате на тюбике, мазь произведена всего два месяца назад.

— Его заставил это сделать Олтман, — сказал Харри и повертел маленький коричневый пузырек без этикетки. — Ему нужно было унизить Лейке.

— Ты сам не веришь в то, что говоришь.

— Разумеется, я в это верю, — сказал Харри, отвинтил крышку и понюхал содержимое.

— Да? Здесь нет ни единого отпечатка пальцев, который не принадлежал бы Лейке, ни волоска, который не был бы таким же иссиня-черным, как волосы Лейке, ни единого следа ботинка, отличающегося от следов ботинок Лейке сорок пятого размера. А у Сигурда Олтмана пепельные волосы и сорок второй размер, Харри.

— Он просто хорошо убрал за собой. — Харри опустил пузырек в карман.

— Хорошо убрал? Место, вероятнее всего, не имеющее отношения к месту преступления? Тот самый Сигурд Олтман, который преспокойно оставил большие жирные отпечатки пальцев на письменном столе в доме Лейке на Холменвейен? Притом что ты сам сказал — он плохо убрал за собой в хижине, где убил Одда Утму? Я в это не верю, Харри. И ты тоже не веришь.

— Черт! — заорал Харри. — Черт, черт.

Он уронил голову на руки и уставился в столешницу.

Бьёрн Холм взял один из металлических кусочков, найденных под мойкой, поскреб желтый налет.

— Кстати, я, кажется, знаю, что это такое.

— И что же? — сказал Харри, не поднимая головы.

— Железо, хром, никель и титан.

— Что?

— В детстве я носил брекеты. И когда подгоняли новые брекеты, проволоку сгибали, а ненужное обрезали.

Харри вдруг поднял голову и уставился на карту Африки. Он смотрел на государства, очертания которых соединялись друг с другом, как фрагменты пазла. И на Мадагаскар, который был сам по себе, словно фрагмент, который не встал на место.

— У зубного врача…

— Тихо! — сказал Харри и поднял руку. Теперь он знал. Кое-что как раз встало на место. Не было слышно ничего, кроме потрескивания огня в печке и порывов ветра за окном, которые явно усилились. Два фрагмента мозаики, лежавшие далеко друг от друга, на разных концах доски. Дед со стороны матери в Люсерене. Отец матери. И фотография в ящике стола в туристической хижине. Семейная фотография. Эта фотография принадлежала не Тони Лейке, а Одду Утму. Артрит. Что Тони про него сказал? Не заразное, а наследственное. Мальчик с крупными, торчащими вперед зубами. И взрослый мужчина с плотно сжатым ртом, словно он скрывал какую-то мрачную тайну. Прятал свои собственные гнилые зубы и брекеты.

Камень. Коричнево-черный камень, который он обнаружил на полу ванной в туристической хижине. Харри сунул руку в карман. Камень все еще был там. Харри бросил его Бьёрну.

— Скажи мне, — сказал он и сглотнул слюну. — Я это нашел. Как ты думаешь, это не может быть зуб?

Бьёрн поднес предмет к свету. Поскреб камушек пальцем.

— Вполне.

— Надо возвращаться, — сказал Харри и почувствовал, что волосы у него на затылке встали дыбом. — Немедленно. Черт, их убивал вовсе не Олтман.

— Чего?

— Это Тони Лейке.

— Вы, конечно, читали в газетах, что после ареста Тони Лейке был отпущен, — сказал Бельман. — У него была одна такая маленькая, но замечательная штука — алиби. Когда умерли и Боргни, и Шарлотта, он находился в другом месте и мог это доказать.

— Я ничего об этом не знаю, — сказал Сигурд Олтман и скрестил руки на груди. — Знаю только, что видел, как он воткнул нож в Аделе. А письма, которые я посылал, приводили к тому, что их мнимых авторов тут же убивали.

— Вы отдаете себе отчет, что одно это делает вас соучастником убийства?

Юхан Крон кашлянул:

— А вы отдаете себе отчет в том, что заключили сделку, которая преподносит вам и КРИПОС настоящего убийцу на блюдечке с голубой каемочкой? Сами решайте ваши внутренние проблемы, Бельман. Вы получаете all credit [136]и свидетеля, который в зале суда скажет, что видел, как Тони Лейке убивал Аделе Ветлесен. А то, что произошло помимо этого, останется между нами.

— И ваш клиент будет на свободе?

— Таков уговор.

— А что, если Лейке сохранил письма и они всплывут в деле? — спросил Бельман. — Тогда у нас возникнут проблемы.

— Именно поэтому у меня почему-то такое чувство, что они не всплывут, — улыбнулся Крон. — Или как, комиссар?

— А как насчет фотографий Аделе и Тони, которые вы сделали?

— Сгорели в пожаре на «Кадоке», — сказал Олтман. — Чертов Холе.

Микаэль Бельман медленно кивнул. Потом поднял авторучку. «Дюпон». Свинец и сталь. Тяжелая. Но стоило поднести ее к бумаге, сразу показалось, что она пишет сама.

— Спасибо, — сказал Харри. — Конец связи.

Ответом ему был скрежещущий звук, а потом стало тихо, слышно было только монотонное гудение вертолета. Харри отвел в сторону микрофон наушников и посмотрел в окно.

Слишком поздно.

Он только что переговорил по радио с вышкой в Гардермуене. У них в интересах безопасности был доступ почти ко всему, в том числе и к спискам пассажиров. И они смогли подтвердить, что Одд Утму вчера улетел в Копенгаген по заранее заказанному билету.

Пейзаж под ними медленно менялся.

Харри так и видел эту сцену: вот он стоит, убийца, держа в руках паспорт того, кого он пытал и в конце концов убил. Мужчина или женщина за стойкой привычно читают, сверяя, соответствует ли имя в паспорте имени зарегистрированного пассажира, и — если они вообще взглянули на фотографию — думают, с какой стати у взрослого мужчины вдруг брекеты. Поднимают глаза и видят на коричневых, вероятно, подкрашенных зубах брекеты, которые Тони Лейке пришлось сгибать и подрезать, чтобы они кое-как налезли на его собственную великолепную челюсть.

Вертолет влетел в ливень, который взорвался в пузыре плексигласа, побежал по боковым иллюминаторам дрожащими водными ручейками и исчез. Через секунду уже казалось, что никакого дождя и не было.

Палец.

Убийца отрезал себе палец и отправил его Харри в качестве последнего отвлекающего маневра, чтобы показать, что Тони Лейке следует считать мертвым. Что его можно забыть, списать со счетов, сдать в архив. Было ли случайностью, что он выбрал тот же палец, которого не хватало у Харри, сделал себя похожим на него?

Но как же алиби, его безупречное алиби?

Харри и раньше приходила в голову эта мысль, но он отбрасывал ее, потому что хладнокровные убийцы — редкость, отклонение, извращенцы в прямом смысле слова. Но все-таки не замешан ли тут кто-то еще и не объясняется ли все это тем, что у Тони Лейке был сообщник?

— Черт! — произнес Харри настолько громко, что чувствительный микрофон перебросил это слово в три пары других наушников в вертолете.

Харри заметил, что Йенс Рат уставился на него. Возможно, Рат не так уж и не прав. Может, Тони Лейке сейчас и в самом деле сидит где-нибудь с бокалом и экзотической красоткой-хищницей под боком и ухмыляется, потому что уже придумал ответ на нашу загадку.

В 2.15 вертолет приземлился в Форнебю, закрытом аэропорту, откуда до центра всего двенадцать минут езды. Когда Харри и Бьёрн Холм вошли в здание КРИПОС и Харри спросил на вахте, почему ни Бельман, ни кто-либо другой из начальства не отвечает на звонки, ему сообщили, что все они на совещании.

— Черт, а почему нас не пригласили? — пробормотал Харри и ринулся вперед по коридору. Бьёрн семенил следом.

Харри толкнул дверь не постучавшись. Семь голов повернулись к ним. Восьмой голове — Микаэлю Бельману — не было нужды поворачиваться, потому что он сидел в торце длинного стола как раз напротив двери, и все остальные смотрели именно на него.