— В Конго каждый день пропадают люди, — сказала Кайя, когда Сол вез их обратно, а он сидел на заднем сиденье, обнимая ее.

Харри знал, что рапорт будет коротким. Никаких следов. Исчезли. Могут быть где угодно. И ответ на все вопросы, которые им зададут, будет только один: в Конго каждый день пропадают люди. Такой же ответ получит и она, женщина с бирюзовыми глазами. Потому что так им будет проще. Ни трупов, ни внутреннего расследования, которое проводят в тех случаях, когда полицейскому приходится стрелять. Ни болезненного международного инцидента. Дело не закроют, во всяком случае, официально, но искать Лейке будут только для виду. Лене Галтунг объявят пропавшей без вести. У нее не было авиабилета в Конго, да и иммиграционные власти ее тоже не регистрировали. Так будет лучше, вот что скажет Хаген. Для всех. Во всяком случае, для тех, чье мнение имеет значение.

И женщина с бирюзовыми глазами кивнет. Примет его слова. Но, вероятно, все поймет, если прислушается к тому, чего он не сказал. Она может выбирать. Выбрать его рассказ о том, что ее дочь мертва. Что он на самом деле целился Лене прямо между глаз, а не взял чуть повыше и правее, хотя знал, что это было бы правильно. Но он боялся попасть в свою коллегу, ту, что приехала туда вместе с ним. Выбрать эту правду или ложь, которая вздымает и гонит воздушные волны, сулящие надежду, а не гибель.

В Кампале они пересели на другой самолет.

Сидели в пластиковых креслах у выхода на посадку и смотрели, как самолеты приземляются и взлетают, пока Кайя не заснула и голова ее не соскользнула на плечо Харри.

Она проснулась, когда что-то произошло. Она не знала, что именно, но что-то изменилось. Температура в помещении. Ритм ударов его сердца. Или черты его бледного, со следами бессонной ночи лица. Она увидела, как он опустил мобильный обратно в карман куртки.

— Что случилось? — спросила она.

— Звонили из Государственной больницы, — сказал Харри, и взгляд его, не задержавшись на ней, скользнул мимо, за большие окна и дальше к горизонту между бетонным покрытием аэродрома и пронзительно голубым небом. — Он умер.

Когда хоронили Улава Холе, шел дождь. Народу пришло, как и ожидал Харри, меньше, чем на похороны мамы, но и не так мало, чтобы было обидно и неприятно.

Потом Харри и Сестрёныш стояли перед церковью и принимали соболезнования от престарелых родственников, о которых они и не слышали, старых коллег-учителей, которых видели впервые, и старых соседей, которых знали по именам, но не помнили в лицо. Только его коллеги из полиции — Гуннар Хаген, Беата Лённ, Кайя Сульнес и Бьёрн Холм — не выглядели так, будто они следующие в очереди на тот свет. Эйстейн Эйкеланн, судя по его виду, тоже был не жилец, но страдалец объяснял это тем, что перебрал накануне. И добавил, что Валенок прийти не смог, но просил передать свои соболезнования. Харри заметил еще двоих, сидевших на задних скамьях, но они, судя по всему, ушли еще до того, как гроб вынесли из церкви.

Харри пригласил всех в «Шрёдер», заказал бутерброды и пиво. Те немногие, кто пришел на поминки, много говорили о необычайно ранней весне и мало об Улаве Холе. Харри пил яблочный сок, объясняя, что у него назначена встреча, потом поблагодарил всех, кто пришел, и удалился.

Он остановил такси и назвал шоферу адрес в Холменколлене.

Там, наверху, в садах все еще местами лежал снег.

Когда Харри шел по дорожке к почерневшему деревянному дому, сердце его бешено колотилось. И забилось еще сильнее, когда он остановился перед хорошо знакомой дверью, позвонил и услышал приближающиеся шаги. Тоже знакомые.

Она выглядела так же, как всегда. Как всегда и будет выглядеть. Темные волосы, мягкий взгляд карих глаз, тонкая шея. Черт бы ее побрал. Она казалась ему такой красивой, что было больно глазам.

— Харри, — произнесла она.

— Ракель.

— Твое лицо. Я обратила внимание в церкви. Что случилось?

— Да ничего. Сказали, все будет в порядке, — солгал он.

— Заходи, я сварю кофе.

Харри покачал головой:

— Меня внизу ждет такси. Олег здесь?

— Он наверху, у себя комнате. Хочешь с ним повидаться?

— Как-нибудь в другой раз. Вы надолго?

— На три дня. Может, на четыре. Или пять. Посмотрим.

— Тогда я хотел бы с вами встретиться. Ничего?

Она кивнула:

— Не знаю, правильно ли я поступила.

Харри улыбнулся:

— А кто может знать?

— Я имею в виду, в церкви. Мы ушли раньше… чтобы не мешать. Ты был занят другими вещами. Кроме того, мы пришли ради Улава. Ты же знаешь, Олег и он… они хорошо ладили. Два сдержанных человека. Это большая редкость.

Харри кивнул.

— Олег очень много о тебе говорит, Харри. Ты значишь для него больше, чем ты, возможно, думаешь сам. — Она опустила глаза. — Может, больше, чем считала я сама.

Харри кашлянул:

— А здесь все так и не тронуто после…

Ракель быстро кивнула, так что ему не пришлось договаривать то, что высказать вслух невозможно. После того как Снеговик пытался убить их именно в этом доме.

Харри посмотрел на нее. Он просто хотел видеть ее, слышать ее голос. Ощущать на себе ее взгляд. Спрашивать ее ему не хотелось. Он снова кашлянул:

— Я должен спросить тебя кое о чем.

— Да?

— Мы можем на минуту зайти на кухню?

Они вошли. Он сел за стол напротив нее. Объяснил медленно и подробно. Она слушала не перебивая.

— Он хочет, чтобы ты навестила его в больнице. Хочет попросить у тебя прощения.

— Почему я должна соглашаться?

— Тебе решать, Ракель. Но ему недолго осталось.

— Я читала, что с этой болезнью можно прожить долго.

— Ему недолго осталось, — повторил Харри. — Подумай, не обязательно отвечать прямо сейчас.

Он подождал. Увидел, как она моргает. Увидел, как ее глаза наполнились слезами, услышал почти беззвучный плач. Она вздохнула и спросила:

— А что бы ты сделал, Харри?

— Ответил бы «нет». Но я не слишком хороший человек.

Она рассмеялась сквозь слезы. И Харри поразился, как, оказывается, сильно можно скучать по звуку, просто по определенному сотрясанию воздуха. Как сильно можно скучать по смеху.

— Я должен ехать, — сказал он.

— Почему?

— У меня остались еще три встречи.

— Остались? До чего?

— Я позвоню тебе завтра.

Харри поднялся. Он слышал музыку на втором этаже. «Slayer». «Slipknot».

Когда он уселся в такси и назвал следующий адрес, то вспомнил ее вопрос. До чего? До того, как он закончит. Освободится. Может быть.

Ехать было недалеко.

— Пожалуй, тут придется задержаться подольше, — сказал он.

Вздохнул, открыл ворота и пошел к дому из народной сказки.

Ему казалось, он видит, как бирюзовые глаза следят за ним из окна кухни.

Микаэль Бельман стоял перед выходом из окружной тюрьмы и смотрел, как Сигурд Олтман в сопровождении охранника подходит к стойке.

— Освобождаете номер? — спросил служащий за стойкой.

— Да, — ответил Олтман и протянул ему бумажку.

— Мини-баром пользовались?

Другой служащий хмыкнул — вне всякого сомнения, эту дежурную шутку слышал каждый, кого выпускали на свободу.

Они открыли шкаф, достали вещи, с широкой улыбкой протянули их владельцу:

— Надеюсь, пребывание здесь не обмануло ваши ожидания, господин Олтман, и мы теперь не скоро увидимся.

Бельман открыл Олтману дверь. Они вместе спустились по лестнице.

— Пресса на улице, — сказал Бельман, — так что пойдем по «Кишке». Крон ждет вас в машине напротив Управления полиции.

— Конспиратор, — сказал Олтман с кислой улыбкой.

Бельман не спросил, кого из них он имеет в виду. У него были другие вопросы. Последние. И четыреста метров, чтобы получить ответы. Электронный замок пискнул, и Бельман распахнул дверь в «Кишку».