Влага подсказала ему, что он лежит вниз головой, а раз он вздрогнул, значит, все-таки может двигаться. Он попытался пошевелиться, напряг в невероятном усилии все тело, почувствовал, что снег немного поддался. Чуть-чуть. Достаточно ли, чтобы избавиться от «ледяного сердца»? Он втянул воздух. Ему удалось немного вдохнуть. Слишком мало. Мозг уже должен испытать недостаток кислорода, но он помнил, что говорил отец во время пасхальных каникул на Леше. Если тебя накрыло лавиной, но ты можешь кое-как дышать, то все равно умрешь — не от нехватки воздуха, а от избытка углекислоты. Рука наткнулась на что-то твердое, очень твердое, на ощупь похожее на металлическую решетку. В памяти снова всплыли слова Улава Холе: «Под снегом ты — как акула, ты умрешь, если не будешь двигаться. Даже если снег достаточно мягкий и через него проходит какой-то воздух, тепло от твоего дыхания и тела быстро образует вокруг тебя ледяную корку и воздух поступать перестанет, а ядовитый углекислый газ, который ты выдыхаешь, выходить не сможет. То есть ты сам создаешь себе ледяной гроб. Понимаешь?»

— Да-да, папа, но расслабься. Ведь это Леша, а не Гималаи.

Мамин смех на кухне.

Харри знал, что вся хижина заполнена снегом. Что над ним — крыша. А на ней, вероятнее всего, еще больше снега. Выхода нет. Время уходит. Все здесь и закончится.

Он помолился, чтобы ему больше не проснуться. Чтобы следующий раз, когда он скользнет в беспамятство, стал последним. Он висел головой вниз. В голове стучало так, словно она вот-вот взорвется, наверное, оттого, что к ней прилила кровь.

Разбудил его звук снегохода.

Он попробовал не двигаться. Сначала он пытался двигаться, напрягал тело, вырывался. Но вскоре оставил эти попытки. Не потому, что в ноги ему вбили мясные крюки, ног он уже давно не чувствовал. Но вот звук… Звук рвущегося мяса, жил и мускулов, которые лопались, когда он дергался и вертелся, да так, что даже цепь, прикрепленная к потолку лабаза, громыхала.

Он пристально смотрел в потухшие глаза оленя, подвешенного за задние ноги: казалось, его поймали, когда тот падал в пропасть, рогами вниз. Он убил его как браконьер. Из той же винтовки, что и ее.

Снаружи донесся жалобный скрип снега под чьими-то ногами. Дверь открылась, внутрь проник лунный свет. И появился он. Призрак. Самое странное заключалось в том, что только сейчас, когда он смотрел на него снизу вверх, он полностью уверился в этом.

— Это и правда ты, — прошептал он. Было так странно говорить без передних зубов. — Это и правда ты. Да?

Мужчина обошел его, освободил связанные за спиной руки.

— Т-ты можешь простить меня, мой мальчик?

— Готов к поездке?

— Это ведь ты их всех убил, да?

— Да, — ответил он. — Поехали.

Харри копал правой рукой, продвигаясь к левой, той, что была прижата к металлической решетке. Он не знал, что это за решетка. В мозгу билась мысль, что все это напрасно, борьба с секундами заранее обречена на неудачу и с каждым вздохом он приближается к смерти. Все его усилия способны лишь продлить страдания, отсрочить неизбежное. Другой же голос твердил, что пусть лучше он умрет побежденным, но не сдавшимся.

Ему удалось докопаться до другой руки и ощупать решетку. Он обеими руками уперся в нее, но она не сдвинулась. Харри заметил, что дышать все труднее, снег уже стал более гладким и могила его вот-вот покроется ледяным панцирем. Накатило и отхлынуло головокружение. Только на секунду, но он знал, что это первое предупреждение: он дышит отравленным воздухом. Скоро он станет вялым, мозг начнет отказывать, один отдел за другим закроется, как закрывают комнаты в гостинице, когда заканчивается сезон. И тут Харри ощутил то, чего не испытывал никогда раньше, даже в самые свои худшие ночи в «Чункинг-мэншн», — всепоглощающее одиночество. Воли его внезапно лишило не только сознание, что он должен умереть, но и то, что ему суждено умереть здесь, в одиночестве, вдали от тех, кого он любил: отца, Сестрёныша, Олега, Ракель…

Потянуло в сон. Харри бросил копать. Хотя и знал, что это смерть. Чудесная, соблазнительная смерть, которая примет его в свои объятия. Стоит ли бороться, сопротивляться, выбирать боль, вместо того чтобы просто сдаться ей на милость? Почему сейчас он должен сделать иной выбор, чем всегда? Харри закрыл глаза.

Постой.

Металлическая решетка.

Наверное, это решетка перед очагом. Очаг. Дымоход. Из камня. Если что-то и могло устоять в лавине, если хоть что-то здесь не забито снегом, то это дымоход.

Харри вновь толкнул решетку. Она не подалась ни на миллиметр. Его пальцы царапали прутья. Бессильно, смиренно.

Все решено. Значит, все закончится именно так. Его мозг, отравленный углекислотой, усматривал в этом какую-то логику, только не был вполне уверен какую. Но он принял это. Позволил сладкому, теплому сну прийти. Наркоз. Свобода.

Пальцы его скользнули по решетке. Натолкнулись на что-то твердое, основательное. Лыжи. Отцовские лыжи. Он не противился этой мысли. Все-таки не так одиноко: он будет касаться отцовских лыж. И вместе с ними скользнет в небытие. Одолеет последний крутой склон.

Микаэль Бельман смотрел на то, что было перед ним. Или, если говорить точнее, на то, чего перед ним не было. Потому что ее больше не было. Хижина исчезла. Из их укрытия, их снежной норы, изначально она выглядела как крохотный рисунок на большом белом листе. Это было до того, как гул и далекий грохот разбудили его. Когда он наконец поднес к глазам бинокль, все уже стихло, только далекое запоздалое эхо откатилось от хребта Халлингскарвет. Он не отрываясь смотрел в бинокль, обшаривал склон глазами. Все выглядело так, словно кто-то поработал над листком бумаги ластиком. Никакого рисунка, только мирная невинная белизна. Понять это было невозможно. Целая хижина под снегом? Они надели лыжи и добрались до того места, где сошла лавина, всего за восемь минут. Точнее, за восемь минут восемнадцать секунд. Он всегда запоминал время. Он же полицейский.

— Черт, лавина накрыла площадь в квадратный километр, — крикнул кто-то у него за спиной. От их фонариков, шаривших по снегу, тянулись тоненькие желтые полоски света.

Затрещала рация. «Спасательная служба. Вертолет прибудет через тридцать минут. Прием».

Слишком долго, подумал Бельман. Что он там читал об этом? Через полчаса шанс выжить под снегом — один к трем. Да и когда прилетит вертолет, чем они, собственно говоря, могут помочь? Тыкать в снег своими щупами, ища то, что осталось от хижины? «Спасибо, конец связи».

К нему подошел Эрдал.

— Нам повезло! В Оле есть две собаки, натасканные на поиск попавших под лавину. Сейчас их везут в Устаусет. Ленсмана Кронгли нет дома, во всяком случае, трубку он не берет, но у одного мужика в отеле есть скутер, и он может их сюда привезти. — Он хлопал себя по плечам, чтобы согреться.

Бельман смотрел на снег под ногами. Где-то там была Кайя.

— А как часто тут сходят лавины, они сказали?

— Раз в десять лет, — ответил Эрдал.

Бельман покачался на носках ботинок. Действия остальных, топтавшихся вокруг и тыкавших в снег палками и лыжами, координировал Милано.

— Лавинные собаки? — спросил Бельман.

— Через сорок минут.

Бельман кивнул. Он знал, что и собаки-спасатели тут ничем не помогут. Потому что, когда их привезут, пройдет уже больше часа с момента схода лавины.

Шансы, что они живы, будут меньше десяти процентов еще до того, как собаки начнут работать. А спустя полтора часа эти шансы практически равны нулю.

Путешествие началось. Он вел снегоход. Казалось, что и тьма, и свет радостно встречают его, словно усыпанное алмазами небо открывается ему и говорит: «Добро пожаловать!» Он знал, что позади него стоит мужчина-призрак и следит за его сожженной, обуглившейся, покрытой волдырями спиной сквозь прицел винтовки. Но теперь его не достанет никакая пуля, он наконец свободен, он на пути туда, куда стремился, туда, куда он всегда мечтал попасть. Туда, куда уехала она, и тем же маршрутом. Он уже не был связан, и если бы мог шевелить руками и ногами, то просто поднялся бы в седле, дал газ и ринулся вперед еще быстрее. Взлетая в звездное небо, он ликовал.