— У кого-то из прозаиков было выражение: «великая душа, легшая ничком», — заметила Юдит. — Пожалуй, соглашусь с вами, Джекоб: родившийся носорогом или землеройкой наказан не за чудовищные грехи, а за перепад высот, за скорость деградации.

— Именно! — кивнул ей Джекоб и щелкнул пальцами. — Инерция падения задает самый естественный в такой ситуации итог: воплощение, соответствующее состоянию сознания в момент перехода, скачок вниз, с совсем крохотными, по сравнению с первоначальными задатками, возможностями. Кошка, ворона, лягушка, крыса, овца…

— Бедные дамы, — скорбно заметил Ниц, понурив голову.

— Заслужили, — безжалостно отрезал Джекоб.

— Пожалуй, и я знаю такую душу, — веско произнес я. — Наделенная при рождении сверх меры: ум, красота, дар сказочника и поэта. И… быстрое и страшное нисхождение в пучины греха, темные и смрадные.

Юдит быстро взглянула на меня. Губы ее гневно дрогнули.

— Какого именно греха? — уточнил Джекоб.

— Похоть. Грубый разврат.

— Ну, страшным грехом я бы это не назвал, — протянул русский.

— А я бы назвал. Впрочем, вы незнакомы с данной особой и вряд ли вправе судить о ней.

— Я не сужу. Упаси боже! Пусть воплощается хоть гусеницей, мне-то что.

— Да, именно гусеницей, — я жестко усмехнулся. — Жадной, похотливой, безмозглой…

— Да прекратите же! — звонко крикнула Юдит.

Роу удивленно перевел глаза с нее на меня и обратно.

— Прошу прощения, меня немного занесло, — буркнул я.

— Бывает, — добродушно бросил русский.

— И не немного, — заметила Юдит, продолжая негодовать.

— А знаете, меня осенила свежая мысль. Инсайт! — перевел я общее внимание на другое.

— Какая именно? — с интересом вопросил психоаналитик.

— Строго логическое доказательство существования животных воплощений. Пару лет назад, когда в прессе шла большая кампания против научных экспериментов на животных, наверное, слышали? — зеленые то и дело поднимают эту тему, — я прочел интервью с женщиной-биологом. Ученая дама рассказывала, что изучает болевой шок, на кошках. Разбивает животному молотком лапу, следит за его состоянием. Когда кошка выздоравливает, наступает очередь… нет, не второй кошки, а второй лапы.

— Брр!.. — поежилась Юдит.

— У меня практически нет сомнений, что в следующей жизни тетенька, хоть и воодушевленная светлой целью оздоровления людей, станет точно такой же лабораторной кошечкой, — уверенно заявил Джекоб.

— Возможно. Но речь сейчас не о ней, а о животном. Ни одно животное не способно совершить нечто настолько страшное, что заслуживало бы такой кары. Убить мышь ради игры — да. Напасть на человека (от голода, от страха) — да. Но не пытать, не поджаривать на огне, не загонять под ногти иголки. Ни один зверь не достигает в жестокости «венца творения», даже отдаленно. Отсюда логичный вывод: кошка, наказываемая столь страшно, в прошлой жизни была человеком. Безжалостным садистом. Разве нет? Ведь иначе весь мудрый закон кармы следует выкинуть на свалку.

— Свинья может съесть младенца, к вашему сведенью, — с важностью произнес Ниц, кивнув на привязанную к столу свинку.

— Только не эта! — вступилась в защиту розовой симпатяги Юдит.

— Съевшая младенца свинья в следующей жизни пойдет на ростбиф тому же младенцу, — парировал Джекоб. — Всё логично: око за око. Пожалуй, ваше доказательство, Норди, убеждает. Меня, во всяком случае.

— И меня, — поддержал Роу. — У меня есть знакомый зооастролог — весьма прибыльная профессия, кстати, так вот он утверждает, что гороскопы животных работают с той же точностью, что и у людей. Даже точнее, поскольку люди, на определенной ступени развития, начинают освобождаться от власти звезд. Гороскоп — зримое воплощение кармы, ее чертеж. Следовательно, животные, как и мы, подвержены ее законам.

— Ну да, — кивнул Джекоб. — О карме животных писал и столь уважаемый здесь Даниил Андреев: если кошка съедает мышь или птицу от голода, вины на ней нет. Но сытая, домашняя, мучающая до смерти другую живую тварь ради игры — получит по заслугам.

— Интересно, а никто не помнит себя в каком-либо из воплощений животным? — спросил, оглядывая всех, Кристофер.

— Я пробовала вспомнить, не была ли в одной из прошлых жизней псом, или осликом, или лягушкой, — откликнулась Юдит. — Но в голову ничего не приходит. Да и животных повадок за собой как-то не замечаю. Но это ни о чем не говорит: и из людских воплощений помню, весьма смутно, лишь последнее.

— Насчет повадок вы не правы: жалите, как оса, бодаетесь, как барашек, — шутливо поддел ее Джекоб.

— В таком случае, — парировала девушка, — вы были…

— Медведем, кем же еще! — закончил я за нее.

— Медведь — это банально, — протянул скептически русский.

— А если говорить о будущем, то с удовольствием перевоплотилась бы, разок, в дельфина, — мечтательно поделилась Юдит. — Чтобы сполна прочувствовать бескрайнюю волю, ласку воды и солнца, дружелюбие сородичей, беспечные игры и кувыркания…

— Беспечные забавы любви… — в тон ей подпел русский с лукавой улыбкой.

— О да: дельфины, как и некоторые высшие обезьяны, занимаются любовью для удовольствия, а не только с сугубо практической целью продолжения рода, — с умным видом заметил Роу.

— Но это надо еще заслужить! — Джекоб наставительно воздел указательный перст.

Все, кроме Ница и Кристофера, рассмеялись.

Перед тем как покинуть зал по окончании занятия, Юдит снова подошла к свинке и почесала ноготком щетинистую холку. Та заливисто хрюкнула.

— Ну что за умница! Заметьте, хотя свиней называют грязными, она терпела целых три часа, не позволяя себе нагадить в помещении.

— Да, не то что ее соседка! — Джекоб кивнул на клетку с чайкой, заляпанную известковыми нашлепками.

— Надеюсь, это ручной поросенок? — спросила девушка у Роу. — Не из тех, что раскармливают здесь для обедов и ужинов?

— И да, и нет, — ответил тот. — На данный момент поросенок ручной. Он даже вымыт шампунем и немного дрессирован. Но…

— Но? — нахмурилась Юдит.

— Но как только прискучит своей нынешней хозяйке, будет тотчас же отправлен в общий загон к своим собратьям — потенциальным обедам и ужинам.

— Хозяйку случайно зовут не Мара? — встрял я в их диалог.

Роу смерил меня взглядом, вздернув бровь, но ничего не ответил.

Выйдя наружу, я попытался нагнать Юдит, уходившую прочь быстрыми шагами. Она обернулась и предостерегающе воздела ладонь.

— Не приближайтесь ко мне, Норди! Я не шутила, когда просила никогда — повторяю для плохо слышащих: НИ-КО-ГДА больше не разговаривать со мной. Ни на какие темы!

Я остановился, обескураженный и расстроенный. За что она меня так? А как же взгляды, что бросает на меня на группе, как же дружеское подмигивание? Когда она играет и лицемерит, тогда или сейчас?..

Внушительный шлепок по спине заставил пошатнуться. Черт бы побрал хамоватого сибирского медведя…

— Что, хотели приударить за нашей малышкой и получили отпор?

Я с досадой повернулся к ухмыляющемуся русскому.

— Не смешно, Джекоб. Отстали бы вы, а?

— Сей момент. Испаряюсь! — Он послушно развернулся в другую сторону.

— Нет, постойте! — передумал я. — Извините меня. Если можно, хотелось бы посоветоваться. Вы, Джекоб, единственный человек здесь, у кого хочется порой попросить совета.

— Валяйте, просите! — Он кивнул.

— Юдит… Вы не то подумали. Она немного напоминает мне дочку. Поэтому не совсем безразлично, что с ней творится.

— И что же с ней творится?

— Вы разговаривали с ней откровенно? Или, может, читали ее эссе о прозрачной стене?

— Не имел счастья. А эссе, как поведал мне Роу, будет предметом обсуждения на следующей группе.

— Как можно?! Все равно, что препарировать оголенную душу. Постараюсь этого не позволить.

— Бросьте, Норди. Девочка вовсе не против коллективного обсуждения. Если вы о ее смешном стремлении умереть окончательно, то я в курсе. И Роу, и Майер, и Мара — все давно в курсе. Вы последний.